Но от изумления у него перехватило дыхание. Джек прижал руку ко рту и медленно повернулся на триста шестьдесят градусов, оглядывая новый мир, в который его перенес «волшебный сок» Спиди.

Океан остался на прежнем месте, но его синева стала более темной и насыщенной – обрела самый настоящий цвет индиго. На мгновение Джек завороженно застыл, легкий ветерок с воды трепал его волосы. Он смотрел на горизонт, где индиго океана встречалось с небом цвета линялой джинсы.

Линия горизонта слабо, но явственно изгибалась.

Джек покачал головой, нахмурился, повернулся к материку. Морская трава, высокая, густая, дикая, росла там, где минутой раньше стояло здание с каруселью. Пирс с павильоном игровых автоматов исчез. На его месте вдавалось в океан нагромождение гранитных блоков. Волны бились о камень, проникая в древние трещины и тоннели. Клочья пены, густой, как взбитые сливки, взлетали в чистый воздух и уносились ветром.

Джек резко ухватил левую щеку большим и указательным пальцами левой руки. Ущипнул. Глаза наполнились слезами, но ничего не изменилось.

– Все настоящее, – прошептал он, и еще одна волна с грохотом ударила о берег, поднимая в воздух клочья пены.

Джек вдруг осознал, что Променад-авеню осталась на прежнем месте… в каком-то смысле. С вершины мыса – в «реальном мире» (разум на этом настаивал) там, у входа в павильон игровых автоматов, заканчивалась Променад-авеню – колеи проселочной дороги спускались туда, где стоял Джек, а потом тянулись на север, как тянулась на север Променад-авеню, становясь Аркадия-авеню после арки, служившей границей парка развлечений. Морская трава росла и между колеями, но согнутая и прибитая, и Джек подумал, что дорога эта по-прежнему используется, во всяком случае, изредка.

Он зашагал на север, с зеленой бутылкой в правой руке. Почему-то подумал, что где-то, в другом мире, Спиди все еще держит крышку от этой бутылки.

Я исчез у него на глазах? Похоже на то. Круто!

Примерно сорок шагов привели Джека к зарослям ежевики. Среди шипов висели ягоды, такие большие, черные и налитые соком, каких видеть ему еще не доводилось. Желудок, вероятно, под воздействием «волшебного сока», громко заурчал.

Ежевика? В сентябре?

Не важно. После того, что случилось сегодня (а еще нет и десяти утра), удивляться появлению ежевики в сентябре – все равно что отказываться принять таблетку аспирина, предварительно проглотив дверную ручку.

Джек потянулся, набрал пригоршню ягод, бросил в рот. Они оказались фантастически сладкими, фантастически вкусными. Улыбаясь (губы уже окрасились в характерный синий цвет), думая, что он, вполне возможно, рехнулся, Джек набрал еще пригоршню… потом третью. Он никогда не пробовал ничего более вкусного… хотя, как подумал позже, дело было не только в ежевике; сыграла свою роль и удивительная чистота воздуха.

На четвертой пригоршне он оцарапал руку – словно кусты говорили ему, что надо бы остановиться, хорошего понемножку. Лизнув самую глубокую из царапин – на ладони под большим пальцем, – Джек продолжил путь на север, вдоль колеи, идя медленным шагом, стараясь ничего не упустить, увидеть как можно больше.

Отойдя от зарослей ежевики, он взглянул на солнце, которое вроде бы уменьшилось в размерах, но стало более жарким. И не приобрело ли оно оранжевый ореол, как на средневековых картинах? Джек полагал, что да. И…

Крик, резкий и неприятный, словно кто-то медленно тащил из доски старый гвоздь, раздался справа от Джека, оборвав раздумья. Он повернулся, широко раскрыв глаза и вскинув плечи.

Кричала чайка – и ее размеры поражали, казались невероятными (но он видел перед собой чайку, из плоти и крови, реальную, как дома, только габаритами сравнявшуюся с орлом). Птица склонила белую пулеобразную голову набок. Клюв открывался и закрывался. Чайка взмахнула большущими крыльями, пригнув морскую траву.

А потом бесстрашно запрыгала по земле к Джеку.

Он уловил доносившиеся издалека, слившиеся воедино звуки горнов – и без всякой на то причины подумал о матери.

Мальчик посмотрел на север, в том направлении, куда шел, привлеченный этим звуком, вызывавшим у него какое-то неопределенное желание. Оно, подумал Джек (когда появилось время подумать), напоминало тягу к чему-то специфическому, чего ты давно уже не пробовал, – к мороженому, картофельным чипсам, может, тако. Сам не знаешь, пока не увидишь перед собой. И пока не увидишь – есть только потребность в чем-то еще безымянном, и тебе это не дает покоя, нервирует тебя.

Он уже видел флаги и верхнюю часть большого шатра – павильона, – прорисованные на фоне неба.

Там, где находится «Альгамбра», подумал Джек, и тут закричала чайка. Он повернулся к ней и в тревоге увидел, что расстояние между ними сократилось до шести футов. Чайка вновь открыла клюв, демонстрируя его грязно-розовое нутро, заставив подумать о вчерашнем дне, о другой чайке, которая бросила моллюска на скалу, а потом точно так же уставилась на него своим ужасным взглядом. Чайка ухмылялась – Джек в этом не сомневался. Когда птица подпрыгнула еще ближе, он уловил идущее от нее зловоние – дохлой рыбы и гниющих водорослей.

Чайка зашипела на него и вновь взмахнула крыльями.

– Убирайся отсюда! – крикнул Джек. Сердце быстро качало кровь, во рту пересохло, но он не собирался в испуге убегать от чайки, даже такой большой. – Убирайся!

Чайка опять разинула клюв… а потом… заговорила какими-то хрипами… или Джеку так показалось.

– Ать а-а-а-ет эк… ать а-а-а-а-а-ет…

Мать умирает, Джек.

Чайка неуклюже подпрыгнула еще ближе, чешуйчатые лапы рвали траву, клюв открывался и закрывался, черные глаза неотрывно смотрели на Джека. Едва отдавая себе отчет в том, что делает, мальчик поднял зеленую бутылку и глотнул.

И на этот раз отвратительный вкус заставил его закрыть глаза, а открыв их, он понял, что таращится на дорожный знак с черными силуэтами бегущих детей, маленького мальчика и маленькой девочки, на желтом фоне. «СБАВЬТЕ СКОРОСТЬ – ДЕТИ» – гласила надпись на знаке. В воздух с криком поднялась чайка – обычного размера: ее, несомненно, вспугнуло внезапное появление Джека.

Он огляделся, еще не понимая, где находится. Желудок, наполненный ежевикой и мерзким «волшебным соком» Спиди, недовольно перекатывался и стонал. Мышцы ног начали неприятно вибрировать, и Джек тут же опустился на бордюрный камень у стойки, к которой крепился знак, – настолько быстро, что отдача от удара поднялась по позвоночнику, а зубы щелкнули.

Джек наклонился вперед, раздвинув колени, широко раскрыл рот в полной уверенности, что съеденное и выпитое вылетит струей. Вместо этого он дважды икнул, чуть не подавился, а потом желудок успокоился.

Это ягоды, подумал Джек. Если б не ягоды, меня бы вырвало.

Он поднял голову, и вновь его охватило ощущение нереальности. По проселочной дороге в Долинах он прошел шагов шестьдесят, никак не больше. Джек это знал точно. Допустим, его шаг – два фута, ладно, даже два с половиной. Это означало, что пройденное им расстояние составляло сто пятьдесят футов. Но… Он оглянулся и увидел арку с большими красными буквами: «АРКАДИИ ВЕСЕЛАЯ СТРАНА». Близорукостью Джек не страдал, однако едва мог различить буквы, так далеко он ушел от парка развлечений. Справа находился отель «Альгамбра» с разбитым перед зданием парком, за гостиницей шумел океан.

В Долинах он прошел полторы сотни футов.

Здесь отмахал полмили.

– Господи Иисусе, – прошептал Джек Сойер и закрыл глаза руками.

– Джек! Джек, малыш! Странник Джек!

Голос Спиди перекрывал рев старого шестицилиндрового двигателя. Джек поднял голову – она стала невероятно тяжелой, конечности от усталости налились свинцом – и увидел медленно катящий к нему старый пикап «интернейшнл-харвестер». Самодельные борта кузова покачивались, как расшатавшиеся зубы. Пикап был отвратительного бирюзового цвета. За рулем сидел Спиди.