Серия «Темная башня»

Stephen King

and Peter Straub

THE TALISMAN

Перевод с английского В. Вебера

Печатается с разрешения автора, E Seafront Corporation и литературных агентств The Lotts Agency и Andrew Nurnberg.

© Stephen King and Peter Straub, 1984

© Перевод. В. Вебер, 2013

© Издание на русском языке AST Publishers, 2014

Пятнадцатого сентября 1981 года Джек Сойер стоял у самой кромки воды, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел на спокойный Атлантический океан. Джеку исполнилось двенадцать лет, и для своего возраста он был высок. Легкий бриз отбрасывал с красивого чистого лба каштановые, пожалуй, слишком длинные волосы. Противоречивые, тягостные чувства держали Джека, не отпускали последние три месяца – с того самого момента, как его мать заперла двери их дома на Родео-драйв в Лос-Анджелесе и в спешке сняла квартиру к западу от Центрального парка. Оттуда они перебрались в тихое курортное местечко на крошечном океаническом побережье Нью-Хэмпшира. Порядок и размеренность исчезли из мира Джека. Жизнь его стала такой же переменчивой и непредсказуемой, как поверхность простиравшегося перед ним океана. Мать тащила Джека за собой, перебрасывая с места на место. Но что гнало ее?

Она бежала, бежала.

Джек оглядел пустынный берег, повернув голову сначала в одну сторону, потом в другую. Слева находился парк развлечений «Аркадии веселая страна», в котором шум и гвалт не утихали со Дня поминовения до Дня труда[2]. Сейчас парк обезлюдел и затих – как сердце между ударами. «Американские горки» казались строительными лесами на фоне одноцветного, затянутого облаками неба, вертикальные и наклонные опоры расчерчивали его угольными полосами. Там жил Спиди Паркер, но сейчас Джек о нем не думал. Справа высился «Альгамбра: отель и сады», и именно туда тянули мальчика тревожные мысли. В день приезда Джек на мгновение подумал, что видит радугу над двускатной крышей с мансардными окнами. Добрый знак, обещание перемен к лучшему. Но радуга ему померещилась. Только флюгер поворачивался справа налево, слева направо во власти переменчивого ветра. Джек выскочил из взятой напрокат машины, не обращая внимания на безмолвную просьбу матери заняться багажом, и огляделся. Над вращающимся медным петушком нависало лишь пустое небо.

– Открой багажник и достань вещи, сынок, – позвала его мать. – Загнанная старая актриса хочет зарегистрироваться и поискать выпивку.

– Коктейль «Мартини», – уточнил Джек.

– Тебе следовало сказать: «Не такая ты и старая», – отозвалась она, с трудом вылезая из-за руля.

– Не такая ты и старая.

Она просияла – став прежней бесшабашной Лили Кавано (Сойер), на протяжении двадцати лет считавшейся королевой би-фильмов[3] – и выпрямила спину.

– Здесь все будет хорошо, Джеки. Все-все. Это хорошее место. – Чайка пролетела над крышей отеля, и на секунду у Джека возникло тревожное чувство, что это флюгер отправился в свободный полет. – Избавимся на время от телефонных звонков, верно?

– Конечно, – согласился Джек. Она стремилась спрятаться от дяди Моргана, больше не хотела цапаться с деловым партнером своего покойного мужа, мечтала о том, чтобы забраться в кровать с бокалом коктейля «Мартини» и натянуть на голову одеяло…

Мама, да что же с тобой не так?

Слишком много смерти, мир наполовину состоит из смерти. Чайка прокричала над головой.

– Шевелись, парень, шевелись, – добавила мать. – Давай войдем в Великое хорошее место[4].

Тогда Джек и подумал: А если станет совсем кисло, всегда можно позвать на помощь дядю Томми.

Но дядя Томми уже умер: просто эта новость все еще оставалась на другом конце телефонного провода.

«Альгамбра» нависал над водой. Грандиозное викторианское сооружение из гигантских гранитных блоков, казалось, естественным образом врастало в выступающий в океан мыс – торчащая каменная ключица на считанных милях нью-хэмпширского побережья. Сады располагались со стороны материка, и Джек, стоя у воды, практически их не видел – только верхнюю часть зеленой изгороди. Бронзовый петух на фоне неба указывал на северо-запад. Мемориальная табличка в холле гласила, что в 1838 году здесь состоялась конференция методистов Севера, одно из первых крупных собраний сторонников отмены рабства в Новой Англии. На ней Дэниел Уэбстер произнес яркую, пламенную речь. Согласно табличке, Уэбстер, среди прочего, сказал: «С этого дня и навсегда – знайте, что рабство как американский институт слабеет и скоро отомрет во всех наших штатах и территориях».

Тот день на прошлой неделе, когда они приехали, подвел черту под суматохой последних месяцев в Нью-Йорке. В Аркадия-Бич они не сталкивались с адвокатами, работавшими на Моргана Слоута, которые выскакивали из автомобилей, размахивая документами, требуя от миссис Сойер немедленно заполнить их и подписать. В Аркадия-Бич телефоны не звонили с полудня до трех часов ночи (кажется, дядя Морган забыл, что в окрестностях Центрального парка время вовсе не калифорнийское). Собственно, в Аркадия-Бич они не звонили совсем.

Пока они ехали по маленькому курортному городку (мать не переставала смотреть на дорогу), Джек заметил на улицах только одного человека – безумного старика, бесцельно катившего по тротуару пустую тележку для покупок. Над головой висело серое, враждебное небо. В отличие от Нью-Йорка здесь слышался только шорох ветра, продувавшего пустынные улицы: из-за отсутствия на них транспорта они казались более широкими. Надписи на витринах магазинов гласили: «РАБОТАЕМ ТОЛЬКО ПО ВЫХОДНЫМ» или, того хуже, «УВИДИМСЯ В ИЮНЕ!» На улице перед «Альгамброй» гостей ожидала сотня парковочных клеток, пустующих, как и столики в «Чае с вареньем».

Лишь небритые безумные старики катили пустые тележки для покупок по заброшенным улицам.

– Я провела счастливейшие три недели своей жизни в этом странном маленьком городке. – Лили проехала мимо старика (который, как заметил Джек, повернулся, испуганно и подозрительно посмотрел им вслед и что-то прошептал, но Джек не смог разобрать, что именно), а потом свернула на изогнутую дугой подъездную дорожку, проложенную через сады к отелю.

Вот почему они упаковали все необходимое в чемоданы, сумки и полиэтиленовые пакеты и заперли на ключ дверь квартиры (не обращая внимания на пронзительные звонки телефона, которые просачивались через замочную скважину и, казалось, преследовали их даже в коридоре первого этажа); вот почему забили раздутыми коробками и чемоданами заднее сиденье и багажник взятого напрокат автомобиля и провели в нем долгие часы, медленно продвигаясь на север по Генри-Гудзон-паркуэй, а потом еще более долгие часы – по автостраде 95: потому что именно здесь Лили Кавано Сойер однажды ощутила себя счастливой. В 1968 году, за год до рождения Джека, Лили номинировали на «Оскар» за роль в кинофильме «Блейз». Фильм этот по уровню превосходил большинство фильмов, в которых снималась Лили, и в нем ее талант раскрылся более полно, чем в привычных для нее ролях «плохих девчонок». Никто не ожидал, что Лили способна победить, и меньше всех сама Лили; но клише, что номинация на премию Академии уже большая честь, в полной мере отражало ее состояние: Лили от души радовалась, и Фил Сойер увез ее на три недели в «Альгамбру», чтобы достойно отпраздновать этот успех. Там, на другом конце континента, они смотрели вручение «Оскаров» по телевизору и пили шампанское в постели. Будь Джек старше и возникни у него интерес к подобным вопросам, он мог бы произвести нехитрые математические действия и узнать, что жизнь ему дали именно в «Альгамбре».