— А у тебя не было опыта?

Дерек покачал головой.

— Ты же прекрасно знаешь, что нет. В то время я был слишком занят работой.

— Да, я знаю.

— Ты была самой красивой девчонкой в школе, Оливия. Все старшеклассники увивались за тобой, но ты выбрала меня. До сих пор не могу понять, что ты во мне нашла.

Оливия улыбнулась.

— Напрашиваетесь на комплимент, мистер Логан?

Он рассмеялся.

— Ну, может, чуть-чуть.

Оливия залюбовалась тем, как преобразилось от смеха его лицо. Какой же он потрясающе красивый, милый, обаятельный! Как же будет тяжело во второй раз потерять его!

От этой мысли у нее испортилось настроение, сердце защемило, к глазам подступили слезы. Она поспешила сменить тему.

— Как по-твоему, Синди неплохо справилась с обедом? — спросила она первое, что пришло в голову.

— Для двенадцатилетней девочки, на мой взгляд, превосходно. У тебя замечательная дочь, Оливия. Плохо только, что она так редко видится с отцом.

— Ну… они видятся время от времени, и этого вполне достаточно.

— Достаточно для кого?

— Для обоих.

Дерек поднял брови.

— По-видимому, твой бывший муж не из тех, с кем возникает желание общаться часто, даже у собственной дочери. Я прав?

— Нет, не прав, — отрезала Оливия. Ей совсем не нравилось новое направление их разговора. — Не говори так о нем, ведь ты его совсем не знаешь.

— Да тут и знать ничего не надо. Любому дураку ясно, что родной отец должен уделять больше времени своему ребенку, — безапелляционно заявил Дерек. Не имеет значения, что вы разведены, девочка ведь ни в чем не виновата.

— Синди было четыре с половиной года, когда мы разошлись. Иногда, когда у нас есть возможность, мы встречаемся.

— Но Бревилль не так уж далеко отсюда, Оливия.

— Мы перезваниваемся, он звонит Синди, и она тоже звонит ему, когда захочет.

— По-твоему, этого достаточно? Ребенку нужен отец, Оливия. Почему вы развелись? Он обижал тебя? Плохо с тобой обращался? — Дерек нахмурился.

— Конечно же нет! — возмущенно воскликнула она.

— Но тогда в чем дело? Другая женщина? — допытывался он.

— Нет, Дерек, и прошу тебя, прекрати этот допрос. Все это уже не имеет никакого значения, и я не желаю об этом говорить. У Синди есть я. Я для нее и мать и отец в одном лице. Нам хорошо вдвоем. Особых хлопот или проблем она мне не доставляет, по крайней мере таких, с которыми я не могла бы справиться. Я не единственная мать-одиночка, ты же знаешь. Таких, как я, тысячи, сотни тысяч. Думаю, у Синди есть все, что ей нужно.

Дерек внимательно посмотрел на нее.

— Ты действительно так считаешь?

— Конечно. К тому же нельзя сказать, что она была полностью лишена мужского влияния. Мой отец, ее дедушка, очень любил ее и уделял ей много времени.

— Это не одно и то же.

— Послушай, Дерек, я не нуждаюсь ни в твоих, ни в чьих других советах в отношении воспитания дочери. Ты ведь сам только что сказал, что она замечательная, разве нет? Мне кажется, я уделяю ей достаточно времени и внимания, а если и допускаю какие-то ошибки — что ж, от них никто не застрахован. — Она встала из-за стола. — Ты-то что знаешь о детях? Не тебе меня критиковать.

— Ты имеешь в виду, не мне, с моим образом жизни, к тому же осужденному за совращение несовершеннолетней… — Он тоже поднялся.

— Нет, Дерек, я совсем не это имела в виду. Я прекрасно знаю, что ты не совершал того, за что тебя осудили, и уверена, что ты был бы прекрасным отцом, но у тебя нет детей и нет опыта в их воспитании. Ты не знаешь, что это такое. Я стараюсь изо всех сил и устала от постоянной критики.

— Я вовсе не критикую тебя, я вижу, как ты стараешься, как хорошо заботишься о Синди.

Оливия невесело усмехнулась.

— Зато другие постоянно лезут ко мне со своими советами. Считают, что я должна быть с ней построже, иначе девочка отобьется от рук. А я не хочу, чтобы Синди была похожа на марионетку, которую постоянно дергают за ниточки, заставляя делать или говорить то, чего ей совсем не хочется. Я не хочу, чтобы она выросла правильной до тошноты, какой когда-то была я. Всю жизнь я старалась нравиться людям, во всем слушаться родителей, всегда и во всем поступать правильно, и это не привело меня ни к чему хорошему. — Это заставило меня отказаться от единственного мужчины, которого я любила, люблю и буду любить, отказаться от счастья, мысленно добавила она.

Последовало молчание.

— Так вот почему ты бросила меня, Оливия? Послушалась родителей? Пыталась поступить правильно?

Оливия устала от этого разговора.

— Нам было по восемнадцать, Дерек. Мы были молодыми и слишком многого хотели от жизни. Я хотела быть самостоятельной, получить образование, а ты мечтал стать известным певцом и музыкантом. Хотел стать звездой. И ты стал ею. Значит, я все-таки поступила правильно.

Ему хотелось услышать, что она сожалеет о том, что так поступила, что испортила себе жизнь, что никогда не была и не будет счастлива без него, что хочет быть частью его жизни. Но ничего этого Оливия не сказала, и он почувствовал острую боль и разочарование.

— И ты довольна этим, Оливия? — с грустью спросил он.

— Да, я довольна, — постаралась ответить она как можно увереннее, хотя все ее существо кричало «нет!» — Я довольна, потому что ты добился, в жизни всего, чего хотел, и, может быть, даже большего, а я… а у меня есть Синди и… все, что мне нужно.

— И что же тебе нужно, Оливия? — продолжал допытываться он. — Помимо дочери, я имею в виду.

Она замялась.

— Ну… дом, уют, работа, возможность каждый день видеть солнце.

— А любовь, Оли? — тихо спросил он, заглядывая ей в глаза, надеясь найти там ответ на мучивший его вопрос. — Любовь тебе не нужна?

Оливия отвела глаза, не в силах вынести его пытливый, пронизывающий взгляд, заглядывающий ей прямо в душу.

— Я научилась обходиться без любви. Она создает только сложности и причиняет боль.

— Возможно, но без нее нет и счастья, разве я не прав?

Когда она промолчала, он подошел ближе, взял ее за подбородок и заставил посмотреть на него.

— Ответь, Оливия, разве ты стала счастливее, отказавшись от нашей любви?

Она больше не могла выносить эту пытку. Отстранив его руку, Оливия попятилась назад.

— Не надо, Дерек, прошу тебя.

Дерек посмотрел на нее долгим взглядом.

На город уже опустился вечер, в небе зажигались первые звезды.

— Да, ты права, я мечтал стать звездой и стал ею, но знаешь, что я тебе скажу? Я, ни секунды не раздумывая, отдал бы все, чего достиг, все, что имею, за возможность каждый вечер выходить на крылечко какого-нибудь маленького, уютного домика вместе с женой и детьми и, сидя на ступеньках, любоваться звездами в небе… и в глазах любимой женщины. В твоих глазах, Оли.

Он резко развернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из кухни, а Оливия на подгибающихся ногах добрела до ближайшего стула и тяжело опустилась на него, чувствуя, как по щекам неудержимо катятся горячие, соленые слезы.

На следующее утро, часов в одиннадцать, раздался звонок в дверь. Недоумевая, кто бы это мог быть, ведь на сегодняшний день у нее снова не было никаких заказов, Оливия открыла парадную дверь и обнаружила за ней Фредерику Честертон, надменное выражение лица которой свидетельствовало о том, что эта почтенная матрона заявилась сюда отнюдь не с благими намерениями. Оливия внутренне напряглась, приготовившись к неприятному разговору.

— А, мисс Честертон, какой сюрприз, — приветствовала она посетительницу любезным тоном. — Входите, прошу вас.

Та замялась.

— Я… э-э… в общем-то не собиралась…

— Но вы ведь пришли, чтобы поговорить со мной о чем-то, не так ли? Не будем же мы с вами беседовать на крыльце, — резонно заметила Оливия.

На красном одутловатом лице Фредерики отразилось сомнение и внутренняя борьба между высокомерным презрением и любопытством. В конце концов любопытство победило.