Прежде, чем Рози успела произнести что-то, «Уэнди» острием кинжала проколола кожу на руке. Затем прошептала несколько слов, которые Рози не разобрана — возможно, слова молитвы, — и чиркнула кинжалом, разрезая предплечье, которое тут же окрасилось в тон платья. Кожа разошлась в стороны, открывая путь крови, и та превратила тонкий надрез в темную широкую полосу; красные ручейки побежали по руке.

— У-у-у-уффф! Ну и больно же! — застонала женщина, протягивая к Рози руку с зажатым в ней кинжалом. — Давай его сюда. Большой кусок, большой, говорю!

Рози вложила ей в ладонь широкую полосу ткани — испуганная и растерянная, но вид крови не вызывал у нее отвращения. «Уэнди Ярроу» сложила ткань несколько раз, накрыв ею рану, подержала, затем перевернула другой стороной. Как поняла Рози, она не собиралась остановить кровотечение, лишь давала возможность ткани пропитаться кровью. Когда она вернула ей мокрую тряпочку, васильковый цвет хлопковой ночной рубашки, в которой Рози легла спать в комнате на Трентон-стрит, приобрел совершенно иной, более темный оттенок… но знакомый. Алое и голубое слились, образуя мареновый цвет.

— Теперь найди камень и завяжи его в эту тряпку, — велела она Рози. — Когда сделаешь это, сними свою одежку и заверни в нее узелок с камнем.

Рози уставилась на нее широко раскрытыми глазами, потрясенная приказом гораздо сильнее, чем минутой раньше видом крови, стекавшей по руке женщины.

— Я не могу! — запротестовала она. — Под рубашкой больше ничего нет! «Уэнди» мрачно усмехнулась.

— Замолчи и делай, что сказано. И давай быстрее вторую тряпку, пока я не лишилась сознания от потери крови.

Рози протянула ей узкую полоску ткани, еще сохранявшую первоначальный васильковый цвет, и темнокожая женщина принялась быстрыми ловкими движениями бинтовать рану на руке. Слева от них чудовищным фейерверком блеснула молния. Рози услышала, как с протяжным, надрывным треском повалилось дерево. За треском последовала канонада грома. В воздухе появился явственный запах меди, похожий на запах только что вышедших из чеканки монет. Затем, словно молния прожгла дыру в небесном резервуаре с водой, начался дождь. Потоки воды летели почти горизонтально, несомые ураганным ветром. Струи дождя впились в пропитанную кровью тряпку, которую она держала в руке. От нее тут же пошел пар, и через несколько секунд первые розовые ручейки смешавшейся с кровью воды побежали по ее пальцам.

Не раздумывая ни о том, что она делает, ни о том, почему так поступает, Рози подняла руку, нашла ворот рубашки, наклонилась вперед и стащила ее через голову. В тот же миг она почувствовала, что оказалась под самым холодным в мире ливнем; крупные капли иглами вонзались в плечи и голую спину, у нее перехватило дыхание. Кожа сжалась и затем покрылась твердыми пупырышками; судорожная дрожь пробежала от шеи до пяток.

— Аи! — воскликнула она. — Эй! Аи! Холодно же!

Рози прикрыла еще не до конца промокшей рубашкой руку с окровавленной тряпкой, пошарила взглядом по траве и увидела камень размером с лимон, лежавший между двумя обломками упавшей колонны. Она подняла его, опустилась на колени и растянула рубашку над головой и плечами, как обычно делают мужчины, застигнутые врасплох дождем, сооружая укрытие из газет. Под этим ненадежным и временным зонтиком она торопливо завернула камень в пропитанную кровью тряпку, оставив два длинных липких конца, затем завязала их в тугой узел, морщась, когда пальцы выдавливали из ткани кровь «Уэнди». Завязав камень, Рози сдернула с плеч совершенно мокрую ночную рубашку и спрятала в нее камень в соответствии с полученными указаниями. «Все равно большая часть крови вытечет», — подумала она. Это был не дождь и даже не ливень, а настоящий потоп.

— А теперь иди! — приказала ей женщина в красном одеянии. — Ступай прямо в храм! Иди через него и не останавливайся ни в коем случае! Ничего не поднимай, не верь ничему, что увидишь или услышишь. Это обитель привидений, никто не спорит, но даже в Храме Быка не водятся привидения, способные обидеть живую женщину.

Рози охватил страшный озноб, вода заливала глаза, отчего все перед ней двоилось, капли стекали с носа, повисали на мочках ушей, словно экзотические серьги. «Уэнди» с сияющими глазами стояла перед ней; мокрые волосы облепили ее лицо. Теперь ей приходилось кричать, чтобы перекрыть шум дождя и завывания ветра.

— Пройдешь через дверь за алтарем и попадешь в сад, где все растения и цветы погибли! За садом увидишь небольшую рощу, и деревья в ней тоже все погибли — все, кроме одного! Между садом и рощей течет ручей! Не вздумай пить из него, как бы сильно тебе ни хотелось — не вздумай — даже не дотрагивайся до воды! Перейдешь через ручей по камням! Замочишь хоть один палец — забудешь все, что когда-то знала, даже собственное имя!

Электричество прочертило ослепительную ломаную линию между облаками, превращая их нижнюю кромку в лица уродливых, посиневших от удушья гоблинов. Никогда еще Рози не было так холодно, ни разу в жизни она не ощущала подобного странного биения сердца, безуспешно пытавшегося вытолкнуть хоть малую толику внутреннего тепла поближе к заледеневшей коже. И снова ей подумалось: происходящее можно назвать сном точно так же, как потоки льющейся с неба воды — маленьким дождиком.

— Войдешь в рощу! Туда, где мертвые деревья! Единственное живое — помгранатовое дерево! Соберешь семена, которые найдешь в плодах, валяющихся под деревом, но не вздумай попробовать вкус плодов, не подноси ко рту даже пальца той руки, которая прикоснется к семенам! Спустишься вниз по лестнице рядом с деревом в Подземный коридор! Найдешь ребенка и вернешься с ним наверх! Только опасайся быка! Берегись быка Эриниса! А теперь иди! И поторапливайся!

Храм Быка с его странно перекошенными линиями, не вписывающийся в перспективу, внушал ей страх, и потому Рози обрадовалась, почувствовав, что ее отчаянное желание поскорее спрятаться от ливня пересилило все остальные чувства. Ей не терпелось укрыться от грома, от молний, от ветра, и еще она хотела иметь крышу над головой на тот случай, если ливень вдруг решит перерасти в град. Возможность оказаться голой под градом — даже если это все-таки происходит во сне — ничуть ее не прельщала.

Она сделала несколько шагов, затем остановилась и обернулась, чтобы посмотреть на оставшуюся позади женщину. «Уэнди» казалась такой же обнаженной, как и сама Рози, потому что ее тонкое одеяние облепило тело, как краска.

— Кто такой Эринис? — прокричала Рози. — Кто он такой?

Она бросила через плечо осторожный взгляд на храм, как будто опасалась, что ее крик пробудит дремлющее в нем божество. Но не увидела ни божества, ни чего-то иного; лишь сам храм мерцал перед ней в потоках не ослабевающего ливня. Темнокожая женщина закатила глаза.

— До чего же глупо ты себя ведешь, подружка! — закричала она в ответ. — Иди же! Иди, пока еще есть время! — И жестом, похожим на жест ее госпожи, указала на храм.

Рози, белая в своей наготе, направилась к храму, прижимая к животу скомканную ночную рубашку, защищая ее насколько возможно. Пять шагов привели ее к тому месту, где в траве валялась упавшая каменная голова. Она вгляделась в нее, ожидая увидеть лицо Нормана. Разумеется, это должен быть Норман, понимала она, ведь именно так происходит в снах.

Только голова принадлежала не Норману. Удаляющаяся к затылку линия волос, мясистые щеки, роскошные усы в стиле Дэвида Кросби принадлежали мужчине, который стоял, прислонившись к косяку двери таверны под названием «Маленький глоток» в тот День, когда Рози заблудилась, разыскивая «Дочерей и Сестер».

«И я опять заблудилась, — подумала она испуганно. — Господи, куда же я попала?»

Она прошла мимо упавшей каменной головы с ее пустыми, лишенными зрачков каменными глазами, из которых по каменным щекам текли капли дождя, отчего казалось, что голова плачет; к каменному лбу прилип узкий лист остроконечной травы, похожий на зеленый шрам. Она приближалась к странно изуродованному храму, и ей чудилось, что голова угрожающе шепчет ей вслед: «Эй, малышка, не хочешь поглядеть на него славные титьки, что скажешь, не хочешь проверить, как он работает, мы могли бы поразвлечься, мы сделали бы это по-собачьи, что скажешь?»