После завтрака Александр повел Ирину на свой постоялый двор.

Старушка, хозяйка хатенки, увидев постояльца с красивой девушкой, всплеснула руками:

— Ах, какая пара! Когда-то и я была такой. — Она вытерла концом косынки глаза. — Только-то любовь моя считанные дни длилась. Война. Сел на коня мой суженый и сгинул где-то. До сих пор сердце по нем сохнет… Чем же вас угостить? Может, огурцы подросли. Пойду, посмотрю. Да и в погребке яблочки моченые сохранились. Блюла, блюла…

— Ничего Не надо, — успокоил ее Александр. — Мы сейчас отдохнем, а потом в гости к командиру пойдем. Так что не беспокойтесь.

Старуха почмокала губами, то ли одобряя, то ли осуждая, отправилась по своим делам.

Александр повел Ирину к сараю. Предупредил:

— Не удивляйся. Но там такой аромат!

Ирина промолчала. Когда забрались на сеновал и она упала на разостланное одеяло, сказала с восторгом:

— Мечтала спать на перине, а здесь оказалось еще лучше. Такое волшебное благоухание! — Обняла его за шею и потянула к себе. Стала целовать в губы, щеки, в шею. — Какая я счастливая! Если бы ты знал, сколько я передумала и как люблю тебя.

Он отвечал на ее поцелуи, помогая раздеться…

Вечером у командира они вчетвером: Александр, Ирина, Шошкин и Кубрак — выпили две бутылки водки и бутылку вина, изрядно захмелевшие — добро полеты не предстояли, — проговорили до часу ночи. Расходились, как самые близкие родственники.

— Завтра можешь на службу не являться, — сказал полковник на прощание Александру.

— Отлично, — комментировал уже без него Александр. — В Ростов смотаемся, подарок тебе подберу.

— Не получится, — возразила Ирина. — Утром я уезжаю в Москву. Уже сутки просрочила предписание явиться в разведуправление, разыскивая тебя и добираясь до твоего аэродрома.

— Ничего, там тоже понимают, какие ныне дороги. — И вдруг понял, что там ее ожидает: — Новое задание?

— Наверное. Я же и немецким владею. Он стиснул ее в объятиях.

— И где же мне тебя искать?

— В Москве. После войны, если удастся выжить…

Известие о победе и окончании войны Ирина встретила в Польше, где чуть менее года находилась среди польских партизан и подпольщиков. Не самые лучшие месяцы ее жизни. Она еще больше похудела, и желудок стал побаливать, чего бы она ни съела. Надо было срочно обращаться к врачам, что она и намеревалась сделать. И хоть ей не хотелось, а пришлось возвращаться в свою квартиру, где жил ее фиктивный супруг генерал. Гандыбин: квартиру отца, после извещения о его гибели, отдали инвалиду-фронтовику. Еще в прошлом году, когда она приехала из Новочеркасска и появилась в своей квартире, поняла, что она не пустует. В холодильнике имелись довольно дефицитные в то время продовольственные припасы: колбаса, ветчина, рыбные консервы, филе осетрины и семги; бутылка дорогого коньяка. А в спальне — женские вещи. Значит, не один живет. Тем лучше, легче будет получить развод.

Она отдыхала после дороги, оказавшейся намного труднее и длительнее, чем рассчитывала. В разведуправление решила пойти утром следующего дня.

Вечером заявился Гандыбин, в генеральской форме, начищенный, наглаженный и под градусом — она от двери почувствовала коньячный перегар.

Он остановился в прихожей, удивленный и растерянный.

— Ты? — спросил после длительного молчания, словно увидел перед собой привидение.

— Не ожидал?

— Не ожидал, — признался он. — Узнал, что тебя выбросили к польским партизанам, но что ты останешься живой… Месяц прошел после войны, а о тебе ни слуху ни духу.

— Мы же еще в прошлый раз договорились о наших взаимоотношениях, — напомнила Ирина. — Теперь я буду здесь жить. Ты — большой начальник, и, думаю, проблем с жильем у тебя не будет.

— У тебя уже есть кто-то?

— Как и у тебя. Правда, у тебя по следам в квартире их не одна. А у меня один.

— Кто он?

— Летчик, Герой Советского Союза. Но главное не это — замечательный человек, добрый, порядочный.

— Ну, а мы, — Гандыбин ткнул себя пальцем в грудь, — легавые, как называют нас урки и им подобные, — непорядочные, недобрые. Что ж, каждому свое. Но насчет квартиры не обольщайся, пока буду жить здесь. И тебе советую с разводом не спешить.

Квартира состояла из трех комнат, и Ирина ушла в самую меньшую и подальше от спальни. Днем она немного прикорнула, и теперь не спалось. Многое передумала, решила любыми путями добиваться развода. Бывший муж пытался в прошлом году взять ее силой и отступил лишь после того, когда она сочинила, что больна серьезной, опасной болезнью. Она и по виду была похожа на больную. Понятно, что приехала в Москву лечиться…

Встала рано утром и, не завтракая, отправилась в военный госпиталь Бурденко. Там работал знакомый полковника Лушника, из разведуправления, который направил ее в разведшколу и с которым она созвонилась накануне, и тот посоветовал, куда и к кому ей обратиться.

Столица уже проснулась: стучали по стыкам рельсов трамваи, гудели машины и троллейбусы, в разные стороны спешили пешеходы. На фасадах домов, на витринах еще висели яркие плакаты и красочные панно о победе, радуя глаз и поднимая настроение. Ирина зашла в военторговское кафе и заказала чашку кофе с булочкой. Утолив голод, продолжила путь.

Рекомендованный Лушником врач, терапевт Шевцова, приняла ее приветливо и, расспросив о симптомах болезни, направила в гастроскопическую. Пройдя обследование и сдав анализы крови, Ирина отправилась домой, закупила по пути необходимое продовольствие. Она радовалась: врач сказал, что ничего страшного, боли от грубой пищи, коры, жестких трав и их корней. Выписал какие-то таблетки, рекомендовал диетическую пищу и отвары из ромашки и золототысячника.

Она торопилась домой. И не только из-за желания быстрее приготовить лекарства, где-то подспудно ее беспокоила мысль, что Гандыбин будет рыться в ее вещах, где хранится газета с портретом Александра и описанием его боевого вылета, в котором он потопил немецкий торпедный катер. Правда, она успокаивала себя: Гандыбин вырос до генерала и, наверное, не опустится до того, чтобы лазить по чужим вещам. Да и еще при ней он стал собираться в командировку.

К ее удивлению, Гандыбин находился в квартире, а на тумбочке лежала газета с портретом Александра.

— Ну и что твоя «опасная» болезнь? — со злой ехидцей спросил генерал, едва она вошла в комнату.

— Тебе-то какая забота? Твоей помощи не попрошу.

— Врешь ты все, сука. Темнила от меня. Узнал я твоего героя. Вспомнил, где видел эту рожу. Фамилию сменил, сынок врага народа. Ну, погоди, вернусь из командировки, развяжу этот клубочек. Не таких доводилось раскручивать.

У Ирины даже внутри все похолодело. Если Гандыбин откроет, кто такой Туманов, худо, очень худо будет Александру. Что же сделать, как ему помочь? Она готова была убить, прикончить этого мерзавца. У нее остался наградной дамский пистолет. Но убить человека… Она и в немцев стреляла с расстояния, когда жизни угрожала опасность… Пусть катит пока в свою командировку, может, она придумает что-то другое. В первую очередь сообщит о грозящей опасности Александру…

Гандыбин очень сожалел, что приходится уезжать в командировку, когда в руки попался такой ошеломляющий материал: сын врага народа сменил фамилию и пробрался в наши вооруженные силы, в ВВС, стал полковником, Героем Советского Союза. Разумеется, с чьей-то помощью. Целый клубок вражеских агентов! Вот это будет дело! Но не поехать в Минск, где его будет ждать начальник, сам заместитель министра внутренних дел генерал-лейтенант милиции Сурепкин, он никак не мог. Начальник возвращается из Германии, куда был направлен сразу после Дня Победы, для ведения какого-то серьезного дела. С собой Гандыбин взял капитана Сережкина, покладистого и услужливого милиционера, исполняющего должность адъютанта.

До Минска из Москвы при хорошем движении ехать не более десяти часов. Война научила наших железнодорожников строго придерживаться графика. Поезд отходил в 17.30. Значит, при любых непредвиденных задержках утром они будут в Минске.