Стелла права: все предсказанное ею может случиться, однако ее никто не наймет. Люди верят, что лучше надеяться на худшее, чем потом испытать разочарование. Их раздражают хорошие прогнозы. Любая светлая полоса — затишье перед бурей.

В журналах пишут, что выпадение волос предотвращает регулярное мытье головы, а сальные и грязные волосы выпадают сильнее. Я начинаю мыть голову дважды в день концентрированным шампунем, пока пальцы не сморщиваются, как черносливины.

Стелла возмущается, заявляя, что, постоянно раздражая кожу головы, я облысею гораздо быстрее. Не знаю, были ли эти намеки предвестием перемены в наших отношениях, но с тех пор я стал мыть голову один раз в день.

Спустя несколько недель я сижу в офисе и составляю отчет, когда звонит Мина — та мамаша с младенцем. Она жалуется, что не может спать по ночам — ей снятся кошмары с участием анимированных персонажей, упавших с лестницы или придавленных гаражной дверью. Я извиняюсь, однако напоминаю ей, что всего лишь выполнял ее желание, да и знать заранее всегда лучше. Мне не впервой иметь с этим дело: Мине хотелось знать худшее, но в глубине души жила надежда, что дела обстоят не так ужасно. Однако чудес не бывает: вы всегда получаете наихудший вариант — несчастья сами находят вас.

Я шепчу прямо в ухо спящей Стелле:

— Ты собираешь уйти от меня?

Затем опускаюсь ниже и прижимаю ухо к ее губам, словно проверяя, жива ли она.

Она что-то бормочет во сне, но мне нужен четкий ответ. Я снова проваливаюсь в сон: щекой на ее груди, ухо прижато к губам.

Однажды владелец колбасной фабрики впал в ярость, когда я показал ему распечатку результатов анализа: анимированная фигура взрослого, падающая в мясорубку; фигурка ребенка, поедающая колбасу, которую изготовили из останков отца.

— Это невозможно! — возмущенно восклицал клиент. — Я плачу вам немалые деньги, а вы приносите мне какие-то детские страшилки, какие-то дешевые пророчества!

Он даже не стал досматривать рисунки, зашвырнув их в мусорное ведро.

Три недели спустя контейнер с отходами, плохо прикрепленный к днищу самолета, рухнул прямо на крышу фабрики, раздавив хозяина прямо за рабочим столом.

Прогноз этой катастрофы содержался в моем отчете под номером двенадцать. Еще долгое время после нее коллеги дразнили меня Нострадамусом. Впрочем, мои способности ни при чем — все дело в законе средних чисел. Что-то непременно случается рано или поздно. Нужно только ждать.

Я набиваю подушку своими волосами. Сначала высыпаю их на пол, вынимаю из подушки вату и заполняю внутренность волосами. На такие подушечки кладут обручальные кольца или прячут под ними вставные зубы. Она розовая и в форме сердечка, Стелле должно понравиться. Я зашиваю дырку и подбрасываю подушечку вверх, ощущая груз своего несчастья, мимоходом удивляясь его легкости.

Я оставляю подушечку на кровати. Зайдя вечером в спальню, Стелла сразу же замечает ее. Я говорю, что это подарок. Стелла счастлива. В ту ночь она спит, прижимая подушечку к себе, словно мягкую игрушку, и улыбается во сне. Надеюсь, теперь она думает обо мне.

Неожиданно Мина приходит в офис и приглашает меня выпить с ней кофе. Я быстро выключаю компьютер, чтобы она не успела разглядеть на экране картинки, которые я подготовил для пиротехнического склада — яркие цвета и человеческая плоть, ужасные и завораживающие одновременно.

Некоторое время мы просто молча потягиваем кофе в углу закусочной через дорогу. Мина выглядит устало, под глазами круги, но она все равно очень хорошенькая, блестящие черные волосы падают на плечи.

Она говорит, что души не чает в своем малыше, что три года пила таблетки, чтобы забеременеть. На ум сразу же приходит самое страшное: статистика побочных эффектов таких таблеток, сердечные болезни матерей, генные мутации детей, делающие их уязвимыми перед самой пустячной инфекцией, но я благоразумно держу свои мысли при себе. Иногда мне самому становится противно от того, что я так устроен, уж лучше бы думал о том, как ее утешить и подбодрить.

— Я показала мужу ваши выкладки, — начинает она. — Он посмеялся надо мной, заявив, что и сам так может. Сказал, чтобы я не сходила с ума. Удивлялся, как его угораздило жениться на истеричке. Теперь, когда я ночью порой смотрю на него, мне хочется залепить ему пощечину или откусить нос, хочется самой подстроить несчастный случай, чтобы потом сказать: «Вот видишь, я же говорила!»

Глаза у Мины на мокром месте. Я протягиваю руку и глажу ее по руке.

Неожиданно она перегибается через стол и с силой целует меня. Наши губы медленно движутся, словно мы разговариваем, только молча, не разлепляя их. Мина придерживает мой затылок пригибая голову к себе, пока мы не задыхаемся, и вынуждены отпрянуть друг от друга. В руке у нее остается прядка моих волос.

Нам обоим неловко, и мы отводим глаза. Я пытаюсь представить нас вместе, но ничего не выходит. Чтобы понять это, мне не нужен компьютер — мы способны лишь поплакаться друг другу в жилетку.

— Сделай что-нибудь, помоги мне, — говорит она, и я снова целую ее, на этот раз нежнее, и вижу, что ей хочется другого, чего я не могу ей дать.

Мы уже ложимся, когда Стелла вскрикивает:

— Что это ты сделал?

Я выхожу из ванной с зубной щеткой в руке и вижу, как мои волосы сыплются на пол из дырочки в подушке.

Мне приходится все рассказать Стелле, я отбираю у нее подушку и отношу на кухню, якобы собираясь выбросить. На самом деле я запихиваю подушку в пакет на молнии и прячу в кладовке.

Ночью я бужу Стеллу, потыкав ей пальцем в бок.

— Ты собираешься уйти от меня?

Она вскакивает, трет глаза, но вместо того чтобы снова упасть на подушку, отвечает.

— Возможно. Скорее всего.

После чего засыпает. Внутри у меня все переворачивается. Я наклоняются над ней и прошу ее стать моей женой, но Стелла уже далеко и не слышит меня.

Утром она заявляет, что уходит.

— За то время, что я живу с тобой, я стала грустнее, — бросает она, набивая сумку одеждой.

В ответ я возражаю, что, живя с нею, стал счастливее.

— Сам видишь, кому повезло больше, — говорит она и уходит навсегда.

Я стою в пижаме и не могу найти слов, чтобы остановить ее. Болит голова, и я дергаю себя за волосы, чувствуя, как они остаются в ладони и падают на пол. Я сажусь на кровать, ощущая себя самым несчастным человеком на свете.

Впрочем, через пять секунд я сознаю, как далеко от истины это утверждение. Я воображаю, как стены дома, проеденные насквозь термитами, которых я слышу каждую ночь, не выдерживают и падают мне на голову. Я лежу, погребенный под двумя этажами хлама, мне принадлежащего, и розовеющая лысина блестит среди камней. Я зову на помощь — никто не слышит. Останься, не покидай меня! Слова эхом отзываются в голове. Да уж, бывает и хуже.

Поздним вечером я подъезжаю к дому Мины и долго сижу в машине, глядя на фигуры, мельтешащие за окнами. Рядом на сиденье большой жизнеутверждающий букет, составленный флористом. В нем только яркие цветы, есть даже подсолнух. На карточке я написал просто: «Улыбнись, все наладится!»

Я хочу, чтобы хоть кто-то на этом свете стал счастливее из-за меня. Я хочу в кои-то веки приносить хорошие вести.

Когда ждать становится невмоготу, я выхожу из машины и осторожно подхожу к дому, стараясь держаться в тени. Где-то лает собака. Я кладу букет на порог и поворачиваюсь, чтобы уйти. И тут я вижу в окне ее: Мина нервно листает анализ, который я для нее подготовил.

Повинуясь внезапному порыву, я стучусь в окно, и она оборачивается. Я машу рукой, она машет в ответ, нисколько не удивившись тому, что я околачиваюсь вокруг ее дома среди ночи.

Большим пальцем я указываю в сторону двери, затем поднимаю его, и тут за моей спиной раздается мужской голос: