— Так точно. Насыщенность огнем, по моим наблюдениям, возрастает по мере приближения к эпицентру тайны.

Она так и сказала: эпицентр тайны! Шубин вскинул на нее глаза, но промолчал.

— Подтверждается, что там тайна? — Комбриг повернулся к адмиралу. — И тайна важная, если ее так берегут. Как же без десанта?

— Ну, ломиться в дверь за семью запорами!.. Была бы хоть маленькая щель.

Командир базы взглянул на Шубина. Тот встал.

— Разрешите? «Языка» бы нам, товарищ адмирал! Выманить фашистов из шхер, захватить «языка». А я бы задирой от нас пошел.

— Как это — задирой?

— Ну, ходили когда то стенка на стенку, дрались для развлечения на льду. А мальчишки, которые побойчей, выскакивали наперед, чтобы раззадорить бойцов. Я потихоньку — в шхеры, обнаружил бы себя и с шумом назад! За мной вдогонку «шюцкоры», а тут вы со сторожевиками и «морскими охотниками». Поджидали бы в засаде у опушки шхер. И сразу — цоп его, фашиста!

Он быстро сомкнул ладони.

Адмирал засмеялся — Шубин был его любимцем.

— Фантазер ты!.. А что же про светящуюся дорожку не спросил? Мезенцева не видела ее. Зато кое что поинтересней видела. Ну ка, Мезенцева!

И снова глуховатый голос:

— В первую ночь я увидела огонь на берегу. (Взмах карандашом.)

— По лоции там нет маяков, — сказал начальник штаба.

— Лоция довоенная. — Адмирал обернулся к летчику, который, сохраняя недовольный вид, еще не проронил ни слова: — Каково мнение уважаемой авиации?

Летчик встал и доложил, что целое утро кружил над указанным районом, но не заметил ничего даже отдаленно похожего на маяки, батареи и доты.

— Фотографировал, как я приказал?

— С трех заходов.

Веером он разложил на столе десятка полтора фотографий. Они складывались, как гармошка, потому что были наклеены на картон, а потом еще на марлю, которая скрепляла их на сгибах.

Минуту или две все рассматривали данные аэрофотосъемки.

— То то и оно! — прокомментировал начальник штаба. — В таких спорах летчик — высший судья.

— Высший то он высший, — сказал адмирал, — только судит поспешно иной раз. Бросит взгляд свысока, поверхностный взгляд. А Мезенцева была внизу, совсем рядом. Что же, привиделись ей доты эти, маяки? — Он вытащил из ящика лупу. — Загадочная картинка: где заяц? А он где то у ног охотника. Ну с! — Адмирал с неожиданно прорвавшимся раздражением отодвинул фотографии. — Каково мнение главного специалиста по шхерам?

Шубин даже не обиделся на слово «специалист» — так поглощен был изучением снимков. Стоял у стола, чуть сгорбившись, приподняв плечи, хищно сузив глаза. Он напоминал сейчас кобчика или сокола, который разглядел добычу внизу и готов камнем упасть на нее.

— «Фон дер Гольц», — процедил он сквозь зубы.

— О! Уверен?

— Не уверен, но предполагаю.

— Что ж, очень может быть! — Адмирал с оживлением обвел взглядом офицеров. Комбриг пожал плечами. — Нет, я бы не удивился. Все сходится. Даже фарватер оградили фонариками, а на берегу поставили маячок или манипуляторный знак военного времени. Иначе говоря, засекреченная гавань в шхерах. Там и прячут своего «генерала».

— Каждый день туда летаю, — обиженно сказал летчик и огляделся, ища поддержки. — Этакая громадина! Броненосец береговой обороны!

— Шхеры, брат, — сказал Шубин с сочувствием.

А Мезенцева, нагнувшись над снимками, пробормотала:

— Берег Обманный.

— Как? Как? — Адмирал засмеялся. — Это очень точно. Именно — Обманный!

Шубин решительно одернул китель:

— Товарищ адмирал! Прошу разрешения в шхеры.

— Сам просишься?

— Интересно же, товарищ адмирал.

— А успеешь?

— Ну, товарищ адмирал! Имея свои пятьдесят узлов в кармане…

— Мне доложили: твой катер неисправен.

— К утру исправим.

— Ну, добро. Готовься в шхеры!

После совещания офицеры гурьбой вышли из блиндажа. Мезенцева сказала летчику, который поддержал ее под локоть, помогая подняться по ступеням:

— На месте адмирала я бы не пускала его в шхеры. Нельзя же иголкой в одно место по сто раз. Там сейчас бог знает что, десанта ждут. По моему, молодечество. И к чему оно?

Пропуская вперед Мезенцеву, Шубин охотно пояснил:

— А я воспоминания к старости приберегаю, товарищ старший техник лейтенант! Буду, как говорится, изюм из булки выковыривать. Не все же о своем вульгарном, пошлом и каком то там еще донжуанстве вспоминать… Честь имею!

Он козырнул и повернул в другую сторону. Вот когда — с запозданием — снова обрел себя, стал прежним Шубиным, который при любых, самых трудных обстоятельствах умел сохранить самообладание и флотский шик!

Шубин «споткнулся» в шхерах, немного не дойдя до острова, куда высаживал Мезенцеву. Да, предостерегала правильно.

Он быстро застопорил ход, бросил механику: «У фашистов уши торчком!» — и сразу же ударили зенитки.

Взад вперед заметались лучи прожекторов, обмахивая с неба звездную пыль. Ищут самолет? Подольше бы искали!

Вдруг будто светящийся шлагбаум перегородил путь.

Шубин мигнул три точки — «слово»13— следовавшему в кильватер Князеву. Тот тоже застопорил ход.

«Шлагбаум» качнулся, но не поднялся, а, дымясь, покатился по воде.

Заметят или не заметят?

Горизонтальный факел сверкнул на берегу, как грозный указующий перст. Заметили! Рядом лопнул разрыв. Катер сильно тряхнуло.

— Попадание в моторный отсек, — бесстрастно доложил механик.

Из своего закоулка высунулся радист:

— Попадание в рацию, аккумуляторы садятся!

Вслед за тем фашисты включили «верхний свет».

Над шхерами повисли ракеты, в просторечье называемые «люстрами». Они опускались, вначале медленно, потом быстрее и быстрее, искрами рассыпаясь у черной воды, как головешки на ветру. Неторопливо на смену им поднимались другие («люстры» ставятся в несколько ярусов, с тем расчетом, чтобы мишень все время была на светлом фоне).

Свет — очень резкий, слепящий, безрадостный. Как в операционной. Уложили, стало быть, на стол и собираются потрошить? Нет, дудки!

Две дымовые шашки полетели за корму. Старый, испытанный прием! Но Шубин не смог проворно, как раньше, «отскочить». Едва едва «отполз» в сторонку.

Укрывшись в тени какого то мыса, он смотрел, как палят с берега по медленно расползающимся черным хлопьям. Дурачье!

Приблизился Князев:

— Подать конец?

Пауза очень короткая. Думать побыстрей!

Без Князева не дохромать до опушки. Но, приняв буксир, он угробит и себя и товарища. Маневренность потеряна, скорости нет. На отходе догонит авиация и запросто расстреляет обоих.

Итак?.. Назад хода нет. Значит, прорываться дальше, укрываться в глубине шхер!

— Вася, уходи! Исправлю повреждения — завтра тоже уйду.

— Не оставлю вас!

— Приказываю как командир звена! Поможешь мне: отвлечешь огонь на себя.

Князев понял. Донеслось, слабея: «Есть, отвлеку!» И Шубин сорвал с головы шлем с уже бесполезными ларингами. Аккумуляторы окончательно сели. Он «оглох» и «онемел».

Отстреливаясь, катер Князева рванулся к выходу из шхер.

— Еще бы! — пробормотал Шубин с завистью. — Сохраняя свои пятьдесят узлов в кармане…

Собственные его «узелки», увы, кончились, развязались. Весь огонь фашисты перенесли на Князева. Бой удалялся.

Припав к биноклю, юнга провожал взглядом катер. Зигзагообразный путь его легко было проследить по всплескам от снарядов. Всплески, как белые призраки, вставали меж скал и деревьев. Вереница призраков гналась за дерзким пришельцем, тянулась за ним, наотмашь стегала пучками разноцветных прутьев. То были зелено красно фиолетовые струи трассирующих пуль.

— Не догнали!

Шурка Ластиков с торжеством обернулся к командиру, но тот не ответил. Изо всех сил старался удержать подбитый катер на плаву. С лихорадочной поспешностью, скользя и оступаясь, матросы затыкали отверстия от пуль и осколков снарядов. В дело пущено было все, что возможно: чопы, распорки, пакля, брезент. Но вода уже перехлестывала через палубу, угрожающе увеличился дифферент.