– Дома все запускалось, а на задаче, как обычно, все будет ломаться, – бормотал он себе под нос, ловко собирая маленького полиэтиленового воздушного змея необычной трапециевидной формы. Размотал катушку, пристегнул карабин, подсоединил разъемы. Антенна-змей сперва волочилась за плотом, чуть ли не задевая крыльями волны, потом резко взмыла вверх, разматывая катушку троса и поднимая лесенку «дипполя».
Старшина одной рукой рулил змеем, другой настраивал частоты.
– Агааа, – ликующе пробормотал он, подсоединил «ключ» и начал быстро, очень быстро передавать группы цифр, которые заучил наизусть.
– Командир! Через корабль связи вышел на Центр, состоялся двусторонний сеанс, принял подтверждение о приеме радиограммы, уходим в режим молчания!
– О’кей, сэр Ковалев, сворачивайся! Смотри, ветер «наш», твой змей антенный на восток уходит.
– Yes, sir, no problem, sir, – ответил по-английски с калифорнийским акцентом старшина и начал сворачивать антенну. Ковалев – явный полиглот, по-английски соображает не только в переводах и допросах. Это мне пришлось потрудиться, осваивая непривычную для меня языковую группу. В Тамбове я был в группе арабистов и «затачивался» на страны Ближнего Востока. А вот теперь пришлось в скором темпе переучиваться. Опять перегибы на местах в Советской армии. Я-то ведь по большому счету должен сейчас служить в ТуркВО и отрабатывать задачи по Ирану. Мои бывшие сослуживцы сейчас сидят в дружественном Багдаде и финики лопают, а я тут по морю под парусами, как пират какой-то.
Вот странный человек, несколько месяцев назад, таскаясь по афганской пустыне, мечтал о море, теперь с умилением вспоминаю о палящем солнышке.
– Рыхлый… парус? – начал я опрос личного состава.
– Ветер попутный, парус в норме, – ответил Рыхтенкеу и съехидничал: – Все хорошо, командира! – специально копирует манеру, в которой, по мнению русских, разговаривают выходцы с Чукотки.
– Командир-джан! Курс держим, идем вай как хорошо! – тут же отозвался Бахраджи.
– Э-э-э… ара! Тебя, дорогой, никто не спрашивал! Держи руль!
Полиглоты, блин. Лишь Ковалев со мной одного возраста. Бахраджи и Рыхтенкеу призваны из запаса. С чукчей, Иваном Рыхтенкеу, и так все понятно – коренной северянин, охотник, лыжник, служил на флоте в морской пехоте в Угольнокопском полку у себя на Чукотке. Настоящий разведчик и следопыт, не лишен юмора, имеет высшее образование, коммунист со стажем. Бахраджи – армянин. А фамилия из Бахраджияна в Бахраджи превратилась по вине незадачливой и невнимательной паспортистки. Этот коренной кавказец служил где-то на Севере в роте специального назначения в Тайболе и на начало войны имел бронь: на Ереванском автомобильном заводе работал начальником столовой. Однако это был еще тот авантюрист и, наплевав на стенания множества родственников и родственниц, благодаря своим связям ушел на войну. Послужив начальником столовой в гражданском персонале, помаялся, пометался и попросился в части разведки. Личное дело было безупречное, военно-учетная специальность нужная – так что, товарищ Ашот Багдасарович, добро пожаловать на борт. Ну, а Ковалев – тот типичный полурусак-полухохол. Папа – русский инженер из Киева, мама-украинка – инженер из Ленинграда. Алексей Ковалев заканчивал свою срочную службу инструктором по специальной радиосвязи на острове Рыбальском под Киевом – в специальной учебке для водолазов-разведчиков ВМФ. Но тут грянула война, и Леха был направлен для дальнейшего прохождения службы на Камчатку. Самые старые по возрасту разведчики были в званиях матросов, самые молодые – лейтенант и старшина. Однако Бахраджи и Рыхтенкеу, а если проще, то Рыхлый и Ара, разведчиками были послушными, старательными и исполнительными. Военную науку вспомнили быстро, новое оружие и способы действий освоили еще быстрее. В группу ко мне попали из-за количества баллов, набранных на профессиональном отборе, и сработались со мной и моим заместителем – радистом-старшиной – идеально. Ара тот вообще был мастером что-либо достать, приготовить и узнать новости. Рыхлый отличался завидным спокойствием, рассудительностью и аналитическим складом ума. Но хохмачи оба были – мама не горюй! Леха Ковалев, он же Кузнец, был просто асом специальной радиосвязи, да и немудрено – два с половиной года служить инструктором и выпустить на флот столько высококлассных моряков-радистов.
Плот, благодаря своей форме и устройству, под парусом шел ходко, изредка подлетая на гребнях. Рыхтенкеу законтрил парус и нырнул в палатку. Ара продолжал сидеть на руле, изредка сверяясь с компасом и морщась от брызг, летевших в лицо. Настоящий яхтсмен – куда там!.. Ковалев, согласно боевому расчету, лежал на туго надутом носу и наблюдал по курсу движения в бинокль, иногда обозревая значительно посветлевшее небо. Одновременно, нацепив наушники, прослушивал эфир по поисковому приемнику. Я лежал рядом со старшиной и с помощью какого-то хитромудрого морского прибора пытался высчитать скорость и пройденное расстояние. Прибор представлял собой закрытую катушку с циферблатом и поплавком на конце. Поплавок надо было кидать в воду и нажимать кнопку. Поплавок начинал от нас удаляться со скоростью, равнозначной нашему движению. На циферблате выскакивала цифра, означающая нашу скорость. Оставалось только засечь время и считать пройденные мили. Настоящие моряки, те измеряют скорость движения в узлах и расстояние в морских милях. Я к этому еще не привык, поэтому еще считал в километрах, приравнивая милю к километру шестистам метрам. Выходило что-то около шести километров в час. Плюс-минус поправки на попутный ветер, время дрейфа и прочее – часа четыре еще хода морским путем. Высчитав еще раз и перепроверив себя, я закурил. Хорошо бы не войти в прибрежное течение, которое может вынести нас к обитаемой и охраняемой части острова на южной оконечности. Самолет-разведчик взлетает в семь утра, сейчас без десяти шесть. С таким ходом вполне успеваем выйти с маршрута пролета. Катера береговой охраны острова в предполагаемом районе выхода на сушу появляются в четыре утра, в одиннадцать и в семнадцать. Хотя и ходят они достаточно далеко от береговой линии прибрежного района – из-за большого количества прибрежных рифов и мелей. Неблагоприятный район для судохождения и высадки морского десанта. Возле прибрежных скал всего лишь узенькая полоска берега. На эту полосу даже наши хваленые БТР-60 ПБ не выкарабкаются. Вот! Если все пойдет хорошо, туда мы и высадимся. Запас времени до прохода катера береговой охраны будет час. Тут вариантов два – или дрейфовать, пережидая вне видимости. Но есть одно но! Если на катерах локаторщики работают как положено, то нас смогут засечь как плавсредство. Да и самолет-разведчик может выйти на нас. Второй вариант – идти полным ходом, пользуясь попутным ветром, под полным парусом, и попытаться проскочить в отведенный временной промежуток. Я задумчиво выпустил облачко дыма, растер фильтр в перчатках и выпустил бумажную шелуху в волны. Решено. Полный ход по курсу! Надеюсь, проскочим во временной интервал.
– Командир! Плот технически исправен, давление в камерах нормальное, нигде не травит! – доложил Рыхлый, проводивший на этот раз контрольный осмотр.
– Жилеты, буксировочные фалы как? Вдруг придется через полосу прибоя вплавь вытаскивать?
– Все в порядке! Фалы забухтованы, жилеты в рундуках, баллоны не травят, по манометрам давление в норме, десантирование на воду прошло в штатном, за исключением отцепки куполов.
– Сам думаешь – что с замками отцепки было?
– Командира, да откуда я знаю, я же охотника, зверя знаю, рыбу знаю…
– Иван Федорович, хватит придуриваться! Мало ли что! Вдруг еще раз придется этим способом десантироваться, да и другие группы так же пойдут. Мы ведь реально первая группа, которая на боевую в групповом модуле была выведена. Думай, товарищ Рыхлый, ты ведь можешь! Моя командирская голова от расчетов опухла.
– Однако курить разреши, трубку, – совсем не придуриваясь, спросил разрешения Иван.
Он прекрасно знал, что трубки и другие личные вещи, по которым можно определить национальную принадлежность разведчика, строго запрещены. Особисты на контрольном смотре все проверяли очень тщательно, однако Иван все-таки ухитрился прихватить с собой свою любимую деревянную трубочку. Вот теперь, как товарищ Сталин, начнет в нее мой любимый «Кэмел» крошить. Ну почему наши особисты не разрешили взять пару пачек горлодеристой махорки?..
