Я страшно удивлялась, что не подпала под сокращение одной из первых. Я перевожу инструкции по эксплуатации товара, и на сегодня нас шестеро в отделе по переводу. Кому-то может показаться, что дело это — мы выпускаем инструкции на немецком, французском, испанском, голландском и итальянском — совсем несложное, да так оно и есть, одна беда, я не знаю испанского. То есть я знаю его немножко, совсем чуть-чуть, а потому передаю эту часть работы своей знакомой, которая испанский знает блестяще, недаром она родом из Мадрида. Ее мои просьбы, похоже, не слишком обременяют, а мне это стоит бутылку потина, которую я презентую ей на Рождество. В свое время я год проработала в Милане, потом год в Германии, а в Париже защитила диплом на факультете бизнеса. Чтобы выучить голландский, я ходила на вечерние курсы, а с будущей «наемной сотрудницей» познакомилась в Мадриде на предсвадебном девичнике своей подруги. И хотя я не стала юристом, как Райли, и не занялась медициной, как Филипп, подозреваю, что отец немного гордился моими успехами в университете и тем, что я знаю несколько языков. Впрочем, если и гордился, то лишь до тех пор, пока я не перешла на эту работу. И зачатки его уважения ко мне улетучились в один миг.

Первой, кого я встретила в офисе, была Длинноносая Сука, которую родители окрестили Луизой. Ради приличия буду называть ее просто Длинноносая. Работает она администратором, через год у нее свадьба — великое событие, к которому она начала готовиться с той минуты, как стала оплодотворенной яйцеклеткой. Когда Рыбьей Морды нет поблизости, Длинноносая изучает журналы и выдирает оттуда картинки, чтобы выбрать подходящие декорации для Главного Дня Жизни. Не могу сказать, что у меня идеальный вкус, но смею надеяться, что я не лишена его вовсе, и меня раздражает ее беспрерывная пошлая болтовня о нарядах и косметике, выбор которых никак не зависит от того, за кого она выйдет замуж. Она бесконечно расспрашивает всех и каждого, как прошел их «особый день». К информации она относится не как сорока, но как пиранья, хищно пожирая каждое произнесенное собеседником слово. Разговоры с ней походят на интервью, и я понимаю, что вопросы она задает не из интереса к моей жизни и даже не из любопытства, а чтобы узнать нечто полезное. Когда ей не нравится то, что она слышит, она сразу воротит длинный нос в сторону, а когда нравится, внимательно дослушивает до конца и потом скоренько бежит за свой стол, чтобы задокументировать новые сведения. Я терпеть ее не могу, и ее футболки в обтяжку с идиотскими надписями, и жирные складки на животе раздражают меня день ото дня все больше. Именно мелочи способны вызвать сильнейшую неприязнь к человеку, хотя, когда Блейк ушел, я особенно тосковала по тем вещам, которые прежде меня так раздражали, например, что он скрипит зубами во сне.

Сегодня она напялила блейзер поверх очередной тесной футболки. На груди у нее портрет Шекспира, а надпись гласит: «В уме нечутком не место шуткам».[3] Сомневаюсь, что она удосужилась ее хотя бы прочитать.

— Доброе утро, Люси.

— Привет, Луиза. — Я улыбнулась ей и подождала сегодняшнего вопроса номер один.

— Вы были в Египте?

Мы были там с Блейком. Все по полной программе: ездили на верблюдах по Сахаре, любовались пирамидами, купались в Красном море и плавали на круизном корабле по Нилу. Но Длинноносая спрашивала из чисто практического интереса, а вовсе не для того, чтобы разделить мои чудесные воспоминания.

— К сожалению, нет.

Физиономия ее поскучнела. Я отправилась прямиком к своему столу, выбросила в корзину стаканчик из-под капучино, повесила плащ и пошла налить себе еще кофе. Обнаружилось, что весь отдел сгрудился на крошечной кухне.

— У вас тут конспиративная сходка?

— Доброе утро, принцесса, — расплылся в улыбочке Грэм Гулькин Хрен. — Кофе?

— Спасибо, я себе сделаю.

Я проскользнула мимо него, чтобы включить чайник. Он облокотился о стойку и слегка прогнулся вперед, чтобы я задела то, что он выпятил. Я подумала, не заехать ли ему туда коленкой. Грэм наш офисный бабник, он посмотрел все серии «Безумцев» и теперь мечтает завести интрижку на работе. Он женат, у него есть дети. Волосы он зачесывает назад и укладывает гелем, так что получается сальный вихор. Гулькин Хрен надеется, что это делает его похожим на сериальных безумцев, работающих на роскошной Мэдисон-авеню в процветающем рекламном агентстве. Он так обильно поливает себя после бритья какой-то приторной дрянью, что всегда заранее знаешь о его приближении — в воздухе распространяется нестерпимая вонь. Его вкрадчивые комплименты ни секунды меня не радуют, и порадовать, мне кажется, они могут только ту женщину, которая мечтает провести ночь со скунсом Пепе ле Пью — тем, что из мультика. В его оправдание надо сказать, что когда-то он был вполне привлекателен, но семейная жизнь с женщиной, которую он выбрал себе в спутницы жизни, убила в нем все проблески обаяния.

Я налила в чайник воды.

— Вы слышали? — Мэри Мышь прошелестела это, как всегда, децибелом ниже, чем говорят нормальные люди. Глаза у нее вдвое больше головы, поразительное явление природы. А носик и ротик — как две малюсенькие пимпочки, отсюда и прозвище.

— Слышала — что?

— Так-так, перестаньте, нечего пугать Люси, она только войти успела, — это Квентин Дергунчик.

Он моргает обоими глазами каждые двадцать секунд, а на совещаниях или когда выступает перед большим количеством народа, чаще. Славный тип, немного занудный, но у нас хорошие отношения. Он отвечает за всякие схемы и таблицы, так что мы с ним много общаемся по работе.

— Сегодня будет собрание у Эдны в кабинете. — Личико у Мыши ничего не выражало, а глазищи метались, как перепуганные грызуны.

— Кто вам сказал?

— Луиза узнала от Брайана из отдела маркетинга. Во всех отделах сегодня собрания.

— А какой это Брайан? Мерфи или Келли? — спросил Стив Сосиска.

С его прозвищем все просто. Стив, милашка, исключительно напоминает сосиску.

— Да какая разница? — Мышь вылупила на него глаза.

— Брайен Мерфи пишется через е, а Брайан Келли через а. — Я прекрасно знала, что она не это имела в виду.

Я поняла, что Гулькин Хрен беззвучно смеется, потому что он выдохнул свои смешки мне в затылок, и мне это было приятно. Насчет посмеяться я законченная шлюха, готова с кем угодно.

— Да нет, я имею в виду, какая разница, кто ей сказал? — неуверенно пояснила Мышь.

— Большая. Брайен Мерфи брехло, а Брайан Келли нет, — ответил Гулькин Хрен.

— Сколько я мог заметить, они оба достойные люди, — уважительно заявил Дергунчик.

Дверь открылась, придавив Мышь в угол, и в переполненную кухню втиснулась Длинноносая.

— Чего это вы здесь?

— Луиза, кто вам сказал про собрание — Брайен Мерфи или Брайан Келли?

— А что? Какая разница?

— Просто Брайан Келли полное брехло. — Я нарочно все перепутала.

Гулькин Хрен снова усмехнулся, единственный, кто это заметил.

— А Брайен Мерфи наоборот, вовсе даже не брехло, — вставила Мышь. — Так кто вам сказал?

— Брайен Мерфи — это такой с рыжими патлами, — спросила Длинноносая, — или с лысиной?

Я закатила глаза, поскорее сделала себе кофе и пробралась к выходу.

— Брехло он или с патлами, а окорачивать его надо в любом случае, — сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Никто мне и не ответил. Каждый размышлял о том, чем конкретно ему грозит предстоящее собрание.

— Я уверен, что все обойдется, — сказал Дергунчик. — Не будем тревожиться понапрасну.

Но они уже встревожились, и я вернулась за свой стол, чтобы отгадать кроссворд, оставив их переживать без меня.

Я огляделась по сторонам.

Услышав, что кто-то вошел, я прикрыла кроссворд бумагами и сделала вид, что старательно перевожу новую инструкцию. Мимо меня прошкандыбала Рыбья Морда, оставив за собой шлейф ароматов: новой кожаной сумки, косметики и чего-то съестного. Эдна Ларсон руководит нашим отделом, и она очень похожа на рыбу. У нее высоченный лоб, потому что линия волос проходит в опасной близости от макушки, глаза навыкате, скулы торчат, а поскольку она, дабы это скрыть, обильно их припудривает, они торчат еще больше.