Маменька глянула на всех весело и громко заявила:

– Я вот сейчас еще переоденусь в подходящее платье! То ли еще будет! А пока прошу посторонних покинуть мою комнату.

Дверь послушно затворили. Своих мужчин мы выпроводили в соседнюю комнату, чтобы не мешали нам переодеваться.

Вот хотите верьте, хотите нет, но банкет в самом знаменитом королевском театре в самом центре столицы Соединенного Королевства не особо и отличался от наших томских фуршетов, устраиваемых для нашей труппы зрителями из числа обеспеченных людей едва ли не после каждой премьеры. А если припомнить, как нашу труппу угощали по окончании сезона, то и вовсе сравнение окажется не в пользу Лондона.

По справедливости сказать, обстановка была чуть побогаче. В смысле убранства залов, буфетов и фойе. Дамы были разодеты заметно моднее. А так, то же самое. Только драгоценностей на дамах поменьше да сами украшения победнее – в Сибири порой такие рождественские елки встречались, что ослепнуть можно. Да угощение на фоне сибирского размаха было просто-таки скромненьким. Черная икра, осетрина и стерлядь были там, можно сказать, обыденны. А тут они хоть и наличествовали, но такими скромными порциями, что нужно было разглядывать в лупу. Что и затеял делать Петя. То есть буквально извлек из кармана лупу, а когда я спросила зачем, он ответил, что желает пересчитать количество икринок в порции. Не сочтите Петю невоспитанным человеком, он проделал все это не демонстративно, а наедине со мной, чтобы рассмешить. А так вел себя выше всяких похвал и совсем не смущался, умело поддерживал беседу, если с ним заговаривали. А заговаривали с ним и с его отцом многие, потому как весть о присутствии среди публики настоящих сибиряков разнеслась очень быстро. Некоторые из гостей удивлялись, что не могут разглядеть столь неожиданных гостей издалека, словно они должны были бросаться в глаза. Непонятно чем? Медвежьими шубами, может быть? Или некими вовсе дикарскими нарядами? Эх, зря я не привезла с собой в Лондон эвенкийскую одежду! То-то было бы забавно явиться на раут в ней и посмотреть, какой эффект случится.

Нет, я, пожалуй, слишком пристрастно ко всему отнеслась, хоть и сказала чистую правду. В самом деле, было все в меру помпезно, но и в меру весело. Напыщенными выглядели только лакеи и официанты – забери у такого поднос и точно решишь, что перед тобой лорд адмиралтейства! А настоящие лорды выглядели чуть-чуть чопорно, но лишь издалека, а в общении были вполне милыми людьми.

Петя и Александр Сергеевич постоянно были в центре внимания, потому что очень интересно рассказывали о Сибири, уместно шутили и давали толковые отзывы об увиденных спектаклях. Но больше всех внимание привлекала маменька.

Журналистов здесь было огромное множество, их легко было выделить из общей массы, потому что они едва не каждую минуту доставали свои блокноты и что-то в них записывали. По счастью, фотографировать разрешено было лишь двум фотографам, но и те надымили своими вспышками[10] так, что дышать стало трудно. Да и глаза устали от постоянных всполохов магния.

В какой-то момент сразу целая стая журналистов и оба фотографа обступили маменьку, и мне даже стало ее немного жаль, ей, верно, тоже хотелось просто поболтать с кем-нибудь, выпить немного шампанского, а не отвечать на назойливые вопросы. Несколько раз она подносила руку к ожерелью, и я догадалась, что она умело подвела разговор к этому украшению. Я поискала глазами графа Никитина: тот стоял в стороне, наблюдая за этой сценой с чуть грустной улыбкой, но в следующий миг перевел взгляд в другую сторону, и на лице его выразилось крайнее недоумение. Проследив за его взглядом, я выделила среди других фигуру молодого мужчины с характерной испанской внешностью, довольно привлекательной. Ничем прочим он не выделялся, и я решила, что это какой-то знакомый Алексея Юрьевича, которого он просто не ожидал увидеть здесь. Но я вот и сама не ожидала встретить здесь, в Лондоне, ни Петю, ни самого графа Никитина, так что не посчитала это достойным внимания фактом.

Пробыли мы на этом прощальном банкете ровно столько, сколько требовали приличия. То есть довольно долго, потому что маменьке никак не давали остаться одной. Зато ушли «по-английски», то есть не прощаясь. Для своей труппы маменька затевала прощальный ужин через два дня, прощаться с остальными, практически незнакомыми людьми, она сочла необязательным.

В гримерной нас поджидал Антоша. Маменька последний раз полюбовалась на себя и на ожерелье в зеркала, сняла его, и драгоценность, принадлежавшая некогда самой Екатерине Великой, была упакована с великой аккуратностью в футляр, футляр был устроен за пазухой секретаря графа Никитина.

– Не боитесь с такой ценностью ехать ночью? – спросил дедушка.

– Никак нет. Скажу по секрету, что специально на сегодня мы наняли охрану, правда, раструбили об этом секрете на весь белый свет. Так что позвольте мне откланяться, не хочу заставлять слишком долго томиться фотокорреспондентов, поджидающих меня у входа.

Он взял в руки некий ящик, с хитринкой подмигнул нам:

– Это тоже для фотографий, а то ведь футляр слишком мал. А так будет в газетах нечто, что вполне можно разглядеть.

Не знаю, насколько истомились в его ожидании фотографы и журналисты, но нас им пришлось ждать довольно долго. С другой стороны, они бы и до утра стали ждать. На улице маменька наотрез отказалась сниматься одна.

– Господа! – обратилась она ко всем представителям газет сразу. – Переступив порог театра в этот раз, я уже не актриса! Я прежде всего мать и дочь. И не желаю расставаться со своими близкими даже на мгновение. Если желаете, можете снять нас всех вместе, но только один раз.

Мы вернулись в нашу квартиру, которая была сплошь заставлена корзинами и вазами с цветами – это дедушка не забыл распорядиться, чтобы все подаренные в этот вечер цветы привезли сюда заранее.

Попили чай. По-русски! То есть еще и перекусили основательно, а то после английского банкета очень хотелось есть. И легли спать. Утренние газеты взахлеб рассказывали о вчерашнем событии в мире театра. На фотографиях в каждой было несколько портретов маменьки, а во многих и наши снимки. Некоторые, в том числе «Таймс», дали и крупное фото ожерелья. А из дневных газет мы узнали, что убит русский граф Никитин, а ожерелье императрицы Екатерины Великой похищено.

Получилось так, что дневные газеты мы прочли сразу после утренних, потому что легли накануне поздно и утром позволили себе понежиться в постели. Вот после позднего завтрака, когда мы перешли в гостиную, дедушка и принялся просматривать газеты. А раз там было много написано про нас самих, то интересно стало всем. Для нас в гостиной оставляли обычно только «The Times» и «Daily Telegraph», нам их показалось мало, и дедушка попросил прислугу купить и принести другие газеты, все подряд. Та купила не только утренние выпуски, но и те из дневных, что уже были в продаже. Не заметить в них аршинных заголовков о смерти русского графа было невозможно.

Мы еще не пришли в себя от такой страшной новости, как пришли Петя и Александр Сергеевич. С газетами в руках.

– Ирина Афанасьевна, Даша, Афанасий Николаевич! Как же так?! Мы, конечно, по-английски с трудом читаем, но это-то! – Александр Сергеевич похлопал рукой по пачке газет на столе, чуть подумал и положил рядом с ними те газеты, что принес сам. – Но это-то, несомненно, поняли верно! И все равно не хочется верить! Все кажется, что мы что-то уразумели неверно, что чего-то мы недопоняли! Вот и пришли к вам…

Тут все заговорили разом, что и сами не желают верить, но все же газеты об этом пишут, и получается, что верить нужно. Наконец, мы угомонились, и Александр Сергеевич попросил нас прочесть и перевести для него подробности.

Как сговорившись, все газеты писали об этом событии чрезвычайно скупо, обещая подробности сообщить вечером. Так что из них нам удалось узнать лишь самую общую картину происшествия.