— Что? — отозвался Гэдж. Он уже говорил довольно бойко.

— Хочешь пойти погулять?

— Погулять! — с восторгом согласился Гэдж. — А фета?

Это предложение переводилось так: «Папа, где мои конфеты?» Луиса речь Гэджа часто ставила в тупик не из-за того, что он проглатывал окончания слов, а потому, что Луис думал, что дети учат язык, как иностранцы, слушая разговоры других. Он знал, что малыши могут произносить практически любые звуки — носовые, которые кажутся такими трудными тем, кто учит французский; щелкающие и ворчащие звуки австралийских аборигенов; твердые немецкие согласные. Луису иногда казалось, что процесс обучения речи у детей на самом деле является процессом забывания.

Конфеты Гэджа оказались под диваном. Свитер его, наоборот, валялся посреди лестницы. Его кепка, без которой он решительно отказывался покидать дом, была найдена в конце концов в шкафу, последнем месте, куда они заглянули.

— Папа, куда мы идем? — спросил Гэдж, держа за руку отца.

— Мы идем на поле миссис Винтон запускать змея, — ответил Луис.

— Змея? — с сомнением переспросил Гэдж.

— Тебе понравится. Погоди-ка минутку, малыш.

Они зашли в гараж. Луис отпер маленький шкафчик и включил свет. Порывшись, он вытащил змея, еще запечатанного в пакет с этикеткой на нем. Он купил его в середине февраля.

— Па? — спросил Гэдж. Это, очевидно, значило: «Что ты, собственно, собираешься делать?»

— Это змей, — сказал Луис, вытаскивая его из пакета. Гэдж заинтересованно смотрел, как Луис расправлял пластиковые крылья футов в пять размахом. Выпученные, налитые кровью глаза змея, сделанного в форме стервятника, торчали на маленькой головке над розовой тощей шеей.

— Птица! — закричал Гэдж. — Птица, па! Дай!

— Да, такая птица, — согласился Луис, вставляя крепления в бока змея, и, оглянувшись, повторил:

— Тебе понравится.

Гэджу правда понравилось.

Они отнесли змея на поле миссис Винтон, и Луис уверенно запустил его в бледное мартовское небо, хотя он не занимался этим... сколько? Двадцать лет? Господи, как давно!

Миссис Винтон была почти ровесницей Джуда, но отличалась гораздо более слабым здоровьем. Жила она в кирпичном доме на краю поля и выходила из него очень редко. За домом поле кончалось, и начинались леса, в которых находилось Кладбище домашних животных, а за ним — старые индейские могилы.

— Змей полетел, па! — заорал Гэдж.

— Да, смотри, как он летит! — крикнул Луис в ответ, смеясь. Он дернул бечеву так, что обожгло ладонь. — Смотри на стервятника, Гэдж! Он полетел искать падаль!

— Падаль! — кричал Гэдж, весело смеясь. Тут из-за хмурых облаков показалось солнце, и казалось, что сразу же потеплело градусов на пять. Они стояли в высокой сухой траве на поле миссис Винтон; над ними в синеве парил змей, раскинув пластиковые крылья, и Луису показалось, что он опять вернулся в детство и увидел мир весь, целиком, как видят его одни географы в своих снах; поле превратилось в прямоугольник, и за ним он мог разглядеть дорогу, прямую черную ленту, и долину реки, которая текла вдаль холодной серой полоской стали с белыми льдинами, плывущими по ней; и за рекой он видел Хэмпден, Ньюбург, Уинтерпорт с кораблями в доках; видел мельницу в Бакспорте и даже, может быть, край земли, где океанский прибой бьется о скалы.

— Смотри, Гэдж! — кричал Луис.

Гэдж следил за змёем со счастливой улыбкой. Луис дал ему подержать бечеву, и он взял ее, даже не посмотрев. Глаза его были прикованы к летящему в небе крылатому силуэту.

Луис дважды обмотал бечеву вокруг руки Гэджа, и тот оглянулся, недоумевая, что же его тянет.

— Па, — сказал он.

— Бери его, сын. Это твой змей.

— Гэджа змей? — спросил Гэдж, будто задавал вопрос не отцу, а самому себе. Потом он для пробы потянул бечеву; змей качнулся в небе. Гэдж потянул сильнее; змей устремился вниз. Они оба рассмеялись. Гэдж протянул свободную руку, и Луис взял ее. Так они и стояли на поле миссис Винтон, глядя на летящего змея.

— Змей летит! — крикнул Гэдж отцу, и Луис обнял малыша за плечи и поцеловал в щеку, порозовевшую от ветра.

— Я люблю тебя, Гэдж, — сказал он. Они были только вдвоем, и он говорил чистую правду.

И Гэдж, которому оставалось жить меньше двух месяцев, звонко засмеялся.

— Змей полетел! Па, змей полетел!

Они еще были в поле, когда вернулись Рэчел с Элли. Они запустили змея так высоко, что размотали почти всю бечеву, и стервятника теперь трудно было разглядеть; он казался просто маленьким черным силуэтом в небе.

Луис был рад их видеть и со смехом наблюдал, как Элли моментально упустила бечеву и пустилась бежать за ней, пока не поймала. Но через двадцать минут Рэчел позвала их домой, сказав, что, по ее мнению, Гэджу хватит торчать на ветру. Она боялась, что он опять простудится.

Они начали тянуть змея, и он, наконец, спустился, танцуя в небе после каждого поворота катушки. Луис взял его, с его черными крыльями и выпученными глазами, под мышку и опять отнес в гаражный шкаф. В тот вечер Гэдж умял сверхъестественную порцию сосисок с бобами и, когда Рэчел укладывала его спать, Луис увел Элли и поговорил с ней, чтобы она убрала свои шарики куда-нибудь подальше, чтобы Гэдж их ненароком не проглотил. Он ждал протестов, даже со слезами; но Элли неожиданно легко согласилась. Этот вечер был действительно счастливым, и все это чувствовали. Элли пообещала более внимательно относится к брату и отправилась вниз смотреть телевизор до полдевятого; это была ее субботняя привилегия. «Ну, вот и все, и проблема решена», — подумал Луис, еще не зная, что проблема не в шариках и не в простуде — проблема в тяжелом грузовике «Оринко» и в этой дороге... о  чем Джуд Крэндалл предупреждал их еще в первый день.

Он поднялся наверх через пятнадцать минут после того, как Гэджа уложили спать. Но сын еще не спал, допивая остатки молока из бутылочки и задумчиво глядя в потолок.

Луис взял Гэджа за ногу и поднял ее вверх. Он поцеловал ее.

— Спокойной ночи, Гэдж, — сказал он.

— Змей полетел, да, — ответил Гэдж.

— Конечно, полетел, — неизвестно почему на глаза Луису навернулись слезы. — Прямо в небо.

— Змей полетел, — повторил Гэдж. — Прямо в небо.

Он повернулся на бок, закрыл глаза и уснул. Сразу же.

Луис спустился в холл, и там на него из шкафчика Гэджа уставились зелено-желтые, бестелесные глаза. Дверца шкафа скрипнула. Сердце подпрыгнуло у него в груди, рот скривился в непроизвольной гримасе.

Он открыл дверцу, думая...

«Зельда, там Зельда, с черным вывалившимся изо рта языком»

...но, конечно же, это был только Черч, кот сидел в шкафу и, увидев Луиса, выгнул спину, как кот на открытке к Хэллуину. Он зашипел.

— Пошел вон, — прошептал Луис.

Черч снова зашипел, не двигаясь с места.

— Пошел, я сказал, — он схватил первое, что подвернулось под руку, пластмассовый паровозик Гэджа, который в тусклом свете мерцал, как засохшая кровь. Он замахнулся на Черча; кот остался, где был, и опять зашипел.

Внезапно, не раздумывая, Луис ударил кота, не играючи, не чтобы напугать, нет; он просто обрушил игрушку на кота, разъяренный и в то же время испуганный тем, что сидело тут в шкафу его сына и не хотело уходить, словно имело право сидеть здесь.

Паровозик ударил кота по спине. Черч взвизгнул и отбежал на свое обычное место возле двери, по дороге едва не упав.

Гэдж захныкал наверху, услышав шум, и все снова стихло. Луис почувствовал легкую тошноту. На лбу у него выступил пот.

— Луис? — раздался встревоженный голос Рэчел. — Что, Гэдж выпал из кроватки?

— Да нет, дорогая. Просто Черч уронил игрушки.

— А, понятно.

У него было чувство — может быть, иррациональное, — что, если сейчас он пойдет посмотреть на сына, то найдет змею, подползающую к нему, или громадную крысу, притаившуюся на полке над его кроваткой. Конечно, это было иррационально. Но когда кот шипел на него в шкафу, как...

«Зельда, ты думаешь, это Зельда, ты думаешь, что это