Не открывая глаз, юноша прислушался к долетавшим до его ушей звукам. Канонады и ружейных выстрелов не слышно. Человеческие голоса, ржание лошадей, удары кузнечного молота и множество разных иных шумов, определенно указывающих, что в данный момент он в армейском полевом лагере, кажется, в замкнутом помещении. Судя по негромким стонам, тяжелому дыханию и хрипам окружавших его людей, а также специфическому запаху лекарств, крови, мочи и фекалий, это помещение, не что иное, как передвижной военный госпиталь.
Наконец набрался сил и открыл глаза. Темно, как у тролля в заднице безлунной ночью. Испугался было, что в результате взрыва и последующего падения он лишился глаз. Однако вскоре мрак слегка рассеялся и через небольшое окошко, расположенное высоко от пола под самым потолком, он увидел несколько мерцающих светляков. Звезды — хоть и не сразу, но все-таки сообразил Фаррук. Значит, зрение в норме. На дворе действительно ночь, поэтому так темно.
Сей глубокомысленный вывод весьма обрадовал юношу. Лишиться глаз, находясь в стане противника, не самый лучший вариант. Впрочем, сам факт пленения и магический ошейник, также не есть хорошо. Вообще-то даже в самом бедственном положении наш герой всегда был склонен искать повод для оптимизма. И таковой тут же отыскался: тот факт, что на мага нельзя надевать ошейник абсолютного подчинения, превращающий разумное существо в тупоголовую полностью лишенную инициативы куклу, очень даже порадовал Фаррука. Будь он обыкновенным гражданином, ему бы без промедления надели означенный предмет на шею и без долгих колебаний отослали бы в угольные, медные или какие-нибудь еще шахты махать кайлом и катать тележки. А могли продать на острова плантаторам — там бы он уж точно долго не протянул. При сложившихся обстоятельствах у него нет его Силы, но есть разум.
А пока его состояние оставляет желать лучшего. Вновь накатила слабость, закружилась голова, и молодой человек впал в тревожное забытье.
В следующий раз Фаррук проснулся, когда на улице стоял яркий солнечный день. Обнаружил он себя в большом сарае, лежащим на сколоченном из досок жестком ложе, застеленном набитым соломой матрасом под грубым шерстяным одеялом. Рядом на таких же топчанах и под такими же одеялами маялись около двух дюжин раненых. Свои ли это или чужие, юноше не было интересно. Тело по-прежнему болело, и ему было не до задушевных разговоров с кем-либо.
Как только он открыл глаза, в поле его зрения нарисовался какой-то усатый мужчина лет сорока пяти с представительным животиком и в белом халате. Здешний лекарь — после минутного размышления сообразил пленный маг. Столь долгое осмысление, казалось бы, очевидного факта было вызвано ужасной головной болью.
Доктор оказался человеком общительным. Он что-то громко и быстро говорил сопровождавшим его двум сестрам милосердия, потом обратился к Фарруку, но, тот, как ни старался, ничего не понял из сказанного. Вроде бы по отдельности каждое слово понятно, но вместе они никак не желали складываться во что-то осмысленное.
Не добившись ответа от больного, доктор прощупал его пульс, потрогал лоб и, осмотрев тщательным образом, глазное дно сделал заключение:
— Тяжелейшая контузия, сестрички… да, да, весьма тяжелая. Курс процедур номер восемь… да, да, номер восемь, только тилизий заменим на вотрий половину унции… половину унции на четверть пинты сухого красного, непременно горячего вина. Вино одновременно послужит обезболивающим средством… да, да, обезболивающим…
Затем он также с шуточками и прибауточками направился к следующему пациенту. Что он там делал, Фаррук так и не узнал, поскольку вновь впал в продолжительное небытие и не очнулся, когда ему скармливали отвратительные на вкус, цвет и запах пилюли и поили подогретой бурдой серо-буро-малинового цвета.
Лишь спустя неделю Фаррук смог подняться с кровати.
Выздоровление могло протекать намного быстрее, если бы не ограничения, накладываемые магическим ошейником. Более того, он не имел возможности получить квалифицированную помощь от профессионального мага-целителя и был вынужден глотать снадобья мэтра Эконикуса — именно так звали его лечащего врача.
Селий Эконикус появлялся в больничной палате каждое утро. Балагурил с сопровождающими его сестрами и пациентами, искренне считая, что хорошее настроение для больного — лучшее лекарство. Осмотрев Фаррука в очередной раз, он зацокал языком, пощипал себя за пухлую щечку и удовлетворенно констатировал:
Могу вас поздравить, юноша, кризис миновал… да, да, многоуважаемый, миновал. — Его странная манера постоянно подтверждать свои слова изрядно забавляла Фаррука. — Пульс практически в норме, внутренние органы в полном порядке. Голова какое-то время будет побаливать и тошнота… да, да, тошнота… но это скоро пройдет, батенька, уж не сомневайтесь. А пока покой, покой и еще раз покой, ну еще свежий воздух, милейший…. да, да, свежий воздух. — И, повернувшись к одной из сопровождавших его дам, распорядился: — Каисса, проследите, чтобы выздоравливающий гулял не меньше двух часов в день… да, да, коллега, два часа и ни минутой меньше.
— Но, ваша милость, — запротестовала медсестра — дородная дама неопределенного возраста, — это же пленный, к тому же маг…
— Полноте, душенька, для нас он, прежде всего, больной. К тому же, — мэтр Эконикус указал пальцем на опоясывавший шею юноши отливающий металлическим блеском ободок и сочувственно покачал головой, — взгляните вот на это. Заявляю со всей ответственностью, он не то, что бежать, ходить с трудом способен… да, да, с превеликим трудом. Если на то пошло, пусть комендант выделит для его сопровождения одного из тех бездельников, что слоняются по лагерю. — Затем с явным сарказмом в голосе добавил: — А лучше двух в одиночку нашим горе-воякам даже с таким беспомощным парнем не совладать
Видя благожелательное расположение доктора к себе, Фаррук не преминул воспользоваться ситуацией. Однако начал издалека с подходцем:
— Уважаемый мэтр Эконикус, огромное вам спасибо за ваше внимание! Если бы не вы с вашим богатейшим опытом лекаря, вряд ли мне вообще удалось бы оправиться.
— Ну что вы, юноша, если бы не этот проклятый ошейник, вы давно бы у меня бегали… да, да, бегали бы, и вообще, любой деревенский костоправ с легкостью поднял бы вас на ноги. А так, — доктор развел руками, — приходится применять не самые эффективные снадобья. Ведь вы же у нас военнопленный… да, да, батенька, военнопленный…
— Так вот и я об этом, — перехватил инициативу юноша, — сижу здесь в полном неведении, нервничаю. А для процесса выздоровления нервы — последнее дело. Ну вы же сами все понимаете.
— Хитер, батенька, — добродушно усмехнулся целитель. — Да ладно уж, великой военной тайны не открою… Короче, под Каменными Мостами у нас полная конфузия вышла…
— Как, конфузия?! — у Фаррука от этой новости аж челюсть отвисла. — Республиканские легионы подоспели?
— Какие там легионы, мой дорогой! Гномы на своих бронеходах подкатили и в весьма доступной форме объяснили нашим военачальникам, что ходу за Керну для нас нет. У нас-то еще ничего, вот под Карнаем, поговаривают, мелкие со своего бронепоезда почти целый легион положили.
— Гномы… вмешались в нашу человеческую свару?! — удивлению пленного мага не было предела. — И что же их на это подвигло?
Вообще-то как бывший секретарь мэтра Захри он знал о неофициальных контактах представителей ордена с иерархами клана Рунгвальд, но столь ошеломительного результата не ожидал. Интересно, сколько орден заплатил бородатым за их помощь. А может быть, тут дело вовсе не в деньгах?
— С такими вопросами, батенька, не ко мне, — расплылся в самой благодушной улыбке доктор Эконикус. — Я — всего лишь военный врач, далек от проблем стратегического планирования и прочей вашей милитаристической зауми. Для меня, как для патологического лентяя, важно, что гномы не применили свои смертоносные орудия в полной мере, и не завалили меня работой по самые уши… да, да, мой друг, я лентяй и не стесняюсь этого. Знаете ли, терпеть не могу, когда во вверенном мне учреждении слишком много раненых… да, да, и не удивляйтесь, батенька.
