– Давай, Музыкант. Пора в Киев.

Когда стемнело, за руль сел Белорус. И тут же попросил:

– Папаша, ты бы сдвинулся куда, что ли? В спину зыркаешь, аж до костей прожигаешь. Неуютный ты какой попутчик.

Илай, сместившись к стене, пробасил:

– А ты не оглядывайся, вперед смотри. Кто часто озирается, тот далеко не ускачет.

Белорус против обыкновения смолчал, хотя обычно за словом в карман не лез и поболтать любил.

Утром местность начала меняться. Бурые краски пустыни все чаще уступали место зарослям кустарника, то и дело встречались остатки древних строений, груды бетонных блоков, из-под песка тут и там выступало полотно асфальтовых дорог, проложенных предками до Погибели. Теперь «Панчем» управлял Туран, а Белорус дремал. Проснулся он оттого, что грузовик затормозил.

– А? Что? – Тим заерзал на сиденье и вытянул из-под ног автомат в чехле. – Чего стоим?

– Пыль впереди, – коротко ответил Туран. – Пока далеко.

Пыль – это значит, кто-то движется по песку. Он взял бинокль и полез на крышу кабины.

– Ну и что, что пыль… – Белорус потянулся и почесал рубец на скуле, – мы уж к Киеву приближаемся, здесь должно быть людно. Ну, чего там?

– Монахи гонят кого-то, – сказал Туран в люк, оторвавшись от бинокля.

– Это кого же? – подал голос Илай. – Здесь не Московия, Владыка Баграт не велит своим…

Старик заволновался, ерзая на сиденье.

– Мутантов гонят, – объявил Туран, опять приникнув к окулярам.

Пыль впереди подняли несколько ездовых манисов, которыми управляли кочевые, а следом мчались два «тевтонца».

Сендеры монахов разошлись в стороны, чтобы взять всадников в клещи. Стрелки разворачивали пулеметы – расстояние между погоней и мутантами сокращалось на глазах.

– А, ну пусть гонят, – лениво махнул рукой Белорус, – наше дело сторона. Поехали дальше.

Он сунул автомат в чехол и заерзал на сиденье, устраиваясь поудобней.

– А я посплю.

Илай гулко откашлялся и сдвинулся в тень, только очки его здоровенные тускло блеснули. Туран вернулся за руль, повел «Панч» к холму.

Ветер нес поднятую колесами пыль. Раскатисто прогремела очередь «гатлинга». Наездники уступали монахам в скорости, они петляли, скатывались в лощины, но стряхнуть с хвоста погоню не могли, «тевтонцы» снова и снова настигали.

Туран вел грузовик медленно, следя за дорогой. Выстрелы раздавались все ближе. И наконец наперерез вылетели трое кочевых на манисах – с топотом поднялись из лощины. Завидев «Панч», издали высокий протяжный вой, разворачивая ящеров, но тут на пологом холме впереди показался «тевтонец». Грузно перевалил через гребень, пулеметчик повел шестиствольный блок «гатлинга», ударила длинная очередь. Два маниса рухнули, наездники покатились по земле, вздымая клубы пыли, третий пустил ящера навстречу «тевтонцу», занося копье. Туран притормозил, Белорус снова схватился за автомат…

Сендер монахов съехал с холма, качнулся на ухабе, пулеметчик, выпустив рукоять «гатлинга», ухватился за скобы ограждения, и тут слева – в лощине, из которой выскочили наездники, – взревел двигатель, выкатился второй «тевтонец», затрещали выстрелы.

Мутанта, несшегося в лобовую на монахов, пули разорвали надвое, очередью манису снесло плоскую башку. Бесформенная масса, разбрасывая кровавые брызги, рухнула под колеса «тевтонцу». Громко хрустнули кости, когда тяжелая машина подмяла под себя все, что осталось от наездника с ящером, и замерла. Водитель заглушил двигатель, второй «тевтонец» тоже встал – и наступившую тишину внезапно разорвал вой. Один из раненых мутантов отползал прочь, раздробленные ноги волочились, и позади оставался широкий кровавый след. Из первого «тевтонца» выбрался жрец-каратель, сплюнул и двинулся за раненым, помахивая широким тесаком. Запыленные полы его полурясы развевал ветер, на груди жреца покачивалось серебристое распятие, сверкая в лучах восходящего солнца. Мутант полз, перебирая жилистыми руками, и выл, как пустынный шакал. Монах неторопливо шагал следом, шаркая подкованными сапогами. Поравнявшись с раненым, взмахнул тесаком и выпрямился, подняв отрубленную голову с длинными хрящеватыми ушами. Рявкнул:

– Вот имя Создателя!

Водитель второго «тевтонца» завел мотор и подрулил к «Панчу».

Туран оглянулся на Илая, шикнул Белорусу, чтоб о пассажире молчал пока, а только новости разузнал да что в городе творится. Сам же выложил на колени дробовик, который висел на особых зацепах под приборной доской – оружие всегда должно быть под рукой.

– Кто такие? – прорычал жрец, сидевший за рулем «тевтонца».

Пулеметчик развернул «гатлинг», целя в кабину грузовика.

– Наемники! – откликнулся Белорус, приоткрыв дверцу. – В Киев направляемся, работенка в Храме для нас найдется?

Он старался говорить, как южанин, и заискивающе улыбался при этом.

Монах утер запыленную бороду.

– На хрена вы нам сдались? – он заухал совиным смехом, показав редкие кривые зубы. Ему раскатисто вторил пулеметчик.

– Отец Зиновий указ издал – Храм в наемниках не нуждается. Тепереча новый порядок в Лавре.

– Какой? – вставил Белорус, решив доигрывать роль бестолкового южанина до конца.

– А ты загляни в обитель, – жрец с прищуром смотрел на Тима, – и спроси об том Зиновия.

– Какого Зиновия? – Белорус натурально удивился. – Я слыхал, Владыка Баграт наемников собирал для похода… Так и че за порядок-то в Храме?

Жрец нахмурился.

Монах с тесаком подошел к своему «тевтонцу» и швырнул отрубленную голову на багажник. Повернулся к «Панчу» и дернул подбородком, вопросительно глядя на жреца, говорившего с Белорусом.

– Наемники! – крикнул тот. – Проверь остальных мертвяков, и едем.

– Ну и мы, пожалуй, отчалим, ага? – Белорус потянулся захлопнуть дверцу.

– В Храм не суйтесь, – кинул жрец, и Тим замер на полпути. – Коли жизнь не надоела.

– Это почему же?

Туран навалился грудью на руль, следя краем глаза за вторым «тевтонцем».

– Чужаков в обитель нынче не пускают.

– Понял. Ты доходчиво разъяснил. – Белорус захлопнул дверцу и повернулся к Турану: – Слышал?

Тот не ответил, подождал, пока монахи отъедут, и повел «Панч» к холму.

Когда «тевтонцы» скрылись за полосой пыли, Илай шумно перевел дух. До сих пор он сидел тихонько, забившись в тень, и будто даже не дышал.

– Папаша, ты уверен, что тебя Владыка Баграт в Храм послал? – обернулся к старику Белорус. – Ничего не попутал?

Илай промолчал.

Ближе к Киеву стало встречаться больше зелени – Днепр, хотя и обмелевший, и отравленный, давал достаточно воды, чтобы могла взойти растительность. В этих местах чаще попадались фермы, поселения. Древние руины были раскопаны, камень и кирпич местные забрали для строительных нужд – здесь города, построенные предками, не стояли в запустении, на их местах остались лишь груды щебня да ямы. Попадались не только фермы, но и заводики, и поселки старателей, ломщиков, старьевщиков – всех, кто кормится у руин. Пустыня осталась позади.

Вечером остановились на заправке, имевшей московскую лицензию, то есть ее владелец платил отступные топливным королям Южного братства. Отоспавшийся за день Белорус сел за руль, и поехали дальше. Утром, когда место водителя занял Туран, достигли Киева.

Город показался впереди нагромождением зеленых холмов среди бурой равнины. На густо поросших кустами и деревьями склонах тут и там торчали серые остовы древних высотных зданий. А над ними вознеслась железная женщина с расколотой головой. В трещине, проходящей сквозь череп великанши, поселились птицы. Руки, сжимающей меч, у статуи больше не было, она отвалилась и лежала где-то под холмом, у берега обмелевшего Днепра. Облака плыли и плыли над изуродованной головой женщины, ей нечем было их разогнать, только и оставалось, что, упрямо выставив подбородок, изо дня в день подставлять лицо ветру.

– Вот он, Киев! – объявил Белорус. – Давно хотел глянуть на Великаншу из железа и орденский Храм вблизи! В лабазах побывать и посетить торговые ряды Майдана. Ох, сколько слыхал я о Майдане…