Миха засеменил к шкафу, сунул руку под заднюю стенку, зашуршал там. Разин шагнул за ним, взявшись за обрез в перевязи. Миха вытянул из тайника увесистый кошель.
– Во, гляди, золото здесь! Ну, Музыкант, я ж по-честному, без обмана! Я заплачу́! Вот они, монеты!
При этом Ротник исподтишка покосился в сторону. Альбинос проследил его взгляд – на стене тикали большие часы с круглым желтым циферблатом. Миха снова подошел к столу, торопливо развязал тесемки и вывалил монеты, где среди московских серебряков и меди поблескивали несколько гривен.
– Вот, видишь!
– Ладно, Миха, вижу. Но насчет хозяина Богдана тебе бы лучше вспомнить.
– Да что ж я вспомню? У Богдана бы и спросили!
– Мы спрашивали, но он не смог ответить. Очень, понимаешь, трудно отвечать, когда у тебя голова оторвана…
– Богдана я прикончил, – кивнул Разин. – Меня интересует его хозяин, Губерт.
– Да не говорил он про хозяина! – взвился Миха. – Ничего не знаю… ай! Не надо! Правда не знаю! Не слыхал ни про какого Губерта!
Разин, который уже занес руку для нового удара, глянул на Альбиноса. Тот задумчиво протянул:
– Слушай, Егор, а ведь Богдан, когда ты ему голову отстрелил, стал мне нравиться гораздо больше. Некроз с ней, с головой, но он молчаливым таким сделался, и, главное, тогда сразу стало ясно: неприятностей от него больше можно не ждать. Просто в тот раз ты слишком поторопился, можно и помедленней было…
Миха снова заговорил:
– Стойте, стойте! Я вспомнил! Богдан разок обмолвился про Губерта. Сказал: «Воняет у вас в Рязани, как у Губерта на болоте, на левобережье!»
– На левобережье. Это где?
– Откуда ж мне-то знать! Мы тогда на площади стояли, перед гостиницей, там еще эта лужа…
Разин вытащил обрез, с сомнением почесал подбородок стволом. Уоки-токи в руке Альбиноса ожил, захрипел, и оттуда раздался голос Христы, уже намного отчетливей, чем в прошлый раз:
– Миха, если сейчас тебя не застану в «Киборге», то…
Миха вдруг вывернулся из-под руки Разина, прыгнул на стол, оттуда сиганул в окно и вышиб раму. Натянутые в ней шкуры ползунов с треском разорвались, толстяк вывалился наружу вместе с обломками. Альбинос никак не ожидал от увальня Михи такой прыти – когда он кинулся к окну, Ротник, прихрамывая, уже бежал по крыше гаража.
Разин, отпихнув Альбиноса, прыгнул следом, сапоги его с грохотом ударили по дощатому настилу.
– Стой, куда?! Ведь Христа уже… Да чтоб тебя некроз разъел!
Альбинос махнул рукой и бросился следом. Миха спускался по приставной лестнице, которая находилась на дальней от гостиницы стене гаража.
Альбинос спрыгнул последним. Ротник, стряхивая на бегу обрывки шкуры ползуна, помчался вокруг лужи, поскользнулся в грязи, едва не въехал в упряжного маниса. Ящер зашипел, тряся головой, возница начал ругаться, а Миха свернул в переулок. Разин, тяжело топая сапогами, мчался за ним. Альбинос заорал:
– Стой! Егор, стой! Христа здесь! Да что ж такое!!!
Альбинос влетел в переулок последним, споткнулся, едва не упал, а когда выпрямился, увидел, как пялятся на Разина прохожие. Он держал за шиворот Миху, тот извивался и вопил. На улице было людно, навстречу катила вереница самоходов, прохожие расступались, чтобы освободить дорогу.
– Христа, стреляй! – заверещал вдруг Миха. – Стреляй в них!
На переднем сиденье головного сендера вскочил Христа Ротник. Глаза его были очень удивленными, он шарил ладонью по поясу, ища кобуру. Позади старшего Ротника маячили вооруженные охранники, да и здоровенный грузовой самоход, кативший следом за сендером, тоже принадлежал братьям – в кузове наверняка сидят еще бойцы.
– Разин, ходу отсюда! – заорал Альбинос.
Подскочил к Егору, ухватив за складки плаща на спине, потянул назад.
Водитель сендера затормозил, Христа вытащил из кобуры большой пистолет, позади него поднимались охранники. Тут и Разин понял, с кем они столкнулись – отшвырнул Миху и бросился прочь по улице, по дороге сграбастав за шиворот Альба. Теперь уже он волок за собой спутника, как будто ему непременно нужен был чей-то воротник в кулаке.
Защелкали выстрелы. Плащ на широкой спине Разина взорвался в двух местах, разлетелся клочьями, в дырах сверкнуло зеленым. Прохожие, и до того жавшиеся к заборам, теперь вовсе распластались на грязных досках, чтобы не получить шальную пулю. Кто-то ничком повалился на землю, прикрывая голову, заорала женщина, прижимая к себе ребенка… Позади, перекрывая звуки стрельбы и женский крик, ревел Христа:
– За ними! Давай, жми! Миха, домой! Запрись, жди меня! Хватай их, стреляй!
Христа был совсем не похож на младшего брата – здоровенный, грузный, с разметанными по лицу седыми патлами, он орал, как манис на случке, размахивая пистолетом. Зрелище было устрашающее. Разин, не обращая внимания на угодившие в спину пули, подтолкнул Альба, чтобы оказаться сзади – его-то защищала доминантская броня. Взревели моторы. Позади Христа кричал на водителя. Рокоча на всю округу, машина медленно набирала ход. Навоз и грязь летели из-под колес, прямо на людей у заборов. Грузовой самоход вырулил вправо, освобождая дорогу сендеру с охраной.
– Ходу! Ходу! – рявкнул Разин.
Впереди заржали лошади. На улицу въезжал цыганский табор – тот самый, с которым встретились у развалин. Впереди на вороном жеребце важно восседал барон. Разин с Альбом нырнули вбок, побежали вдоль вереницы повозок. Цыгане, высовываясь из фургонов, галдели, скалились, тыкали пальцами.
– Дорогу! – взревел Христа.
Барон что-то сердито крикнул в ответ, слов Альб не разобрал, их заглушили ржание и веселый визг таборных. Ясно было, что сендер остановился, цыгане задержали погоню. Беглецы промчались мимо замершего каравана. Подбежав к фургону в хвосте, Альбинос вскочил на приступок и перекатился в кузов – за спину возницы. Успел только разглядеть, что это Мошка – тот самый паренек, который выстрелом разозлил мутантских разведчиков. Следом запрыгнул Разин, ткнул стволом обреза цыганенка в бок:
– Разворачивай! Живей!
Альбинос, оказавшийся у Мошки за спиной, встал, ухватил цыганенка за плечи и сунул в нагрудный карман жилетки большую серебряную монету:
– Гони отсюда!
Мошка радостно оскалился, дернул поводья, свистнул и прикрикнул на лошадей. Фургон откатился назад, стал разворачиваться. Христа Ротник ревел, не умолкая, но крик не помогал – он со своими бойцами застрял крепко, цыгане дорогу не уступали. Шум привлек внимание жителей города, из переулков подтягивались новые и новые зеваки, кто-то высовывался в окно, люди глядели поверх заборов.
Мошка развернул фургон, пронзительно свистнул, и кони пустились вскачь. Когда дома окраины остались позади, цыган щелкнул длинным кнутом. Фургон трясся и тарахтел, позади Альба перекатывались и подпрыгивали пестрые узлы. В проеме под пологом мелькала улица.
– Туда давай, за холм! – приказал Разин, показывая направление. – Там лошадей придержи, мы спрыгнем. А сам вали скорей. Чем дальше уведешь их, тем лучше. Ничего они тебе не сделают, побоятся со всем табором связываться, а про нас скажешь: только что ссадил. Понял?
– Понял! – Мошке было весело. – Ничего не сделают, верняк! Шалай этому уроду сердце вырежет, если я не вернусь!
Не доезжая холма, цыганенок стал натягивать поводья, придерживать лошадей. Когда пологий склон укрыл фургон от рязанцев, Разин спрыгнул. Альбинос выбрался следом, Мошка сразу стегнул лошадей и пронзительно засвистел – фургон, громыхая, покатил в степь. Склон холма зарос кустарником, туда и полезли беглецы. Ветки были колючие, но тонкие и ломкие, спрятаться в зарослях оказалось несложно.
Погоня объявилась далеко не сразу. Мимо холма проехали два сендера: в переднем Христа и трое вооруженных охранников, во втором – еще трое. В кусты они и не глянули, спешили, пока ветер не занес следы фургона песком. Когда шум моторов стих и развеялись облака пыли, Разин встал. Отряхнул крутку, сбрасывая впившиеся в ткань колючки, и сказал:
