— Повод, — ответил босс Стива, знаток словесности.

— Совершенно верно, повод. Так же, как в старых фильмах ужасов вампир не мог прийти сам. Ему требовалось приглашение.

— Почему? — спросила Синтия.

— Может, потому, что Энтрегьян, настоящий Энтрегьян, все еще оставался в своем мозгу. На задворках, тенью. Как человек, которого выгнали из собственного дома, но который может заглядывать в окна и стучать в двери. Теперь Тэк в моей матери… в том, что от нее осталось… и он попытается убить нас, если сможет… но, наверное, он сможет и испечь лучший в мире пирог с лаймом. Если захочет.

Дэвид опустил голову, губы его задрожали, потом он вновь посмотрел на четверку взрослых.

— Предлог, который требовался ему, чтобы привезти нас в город, особого значения не имеет. Как и многое из того, что он говорил или делал. Это все чепуха. Хотя причины есть всегда. Глубинные причины. Он выдает себя, показывает истинную сущность, как тот, кто говорит, что он видит в пузырьке с чернилами.

— Если повод не имеет значения, тогда что же имеет? — спросил Стив.

— То, что он выбрал нас и пропустил других. Он думал, что остановил на нас свой выбор случайно, как маленький мальчик, который в супермаркете хватает и бросает в корзинку матери все, что привлекает его внимание. Но это не так.

— Похоже на Ангела Смерти в Египте, да? — спросила Синтия. — Только наоборот. На вас была отметина, которая заставила вашего Ангела Смерти, этого Энтрегьяна, остановить вас и увезти в город вместо того, чтобы просто пропустить.

Дэвид кивнул:

— Да. Он не знал этого раньше, но знает теперь. Ми хим ен тоу, говорит он: ваш Бог силен, ваш Бог с вами.

— Если это пример того, что Бог с нами, я надеюсь никогда не привлекать Его внимания, когда Он в полном дерьме, — фыркнул Джонни.

— Теперь Тэк хочет, чтобы мы ушли, — продолжал Дэвид. — Он знает, что мы можем уйти. Потому что это договор доброй воли. Так всегда говорил преподобный Мартин. Он… он…

— Дэвид? — обеспокоился Ральф. — Что такое? Что не так?

Дэвид пожал плечами:

— Ничего. Не имеет значения. Бог никогда не заставляет нас делать то, чего Он хочет. Он говорит, что Ему нужно, и все. Потом Бог отходит в сторону и смотрит, что получится. Жена преподобного Мартина как-то зашла к нам, когда он говорил о договоре доброй воли. Она сказала, что ее мать советовала исходить из принципа: «Бог говорит: берите что хотите, но заплатите». Тэк открыл нам путь к шоссе 50, но там нам делать нечего. Если мы уедем, покинем Безнадегу, не сделав того, ради чего Бог послал нас сюда, нам придется за это заплатить.

Он оглядел лица окружающих, и взгляд его вновь остановился на Джонни Маринвилле.

— Я останусь в любом случае, но, чтобы довести дело до конца, нужны мы все. Мы должны смирить свою волю перед волей Божьей, но мы должны быть готовыми к смерти. Потому что нет гарантий, что этого удастся избежать.

— Мальчик мой, да ты совсем обезумел, — покачал головой Джонни. — Конечно, иной раз это человеку даже к лицу, но сейчас перехлестывает через край. Если я до сих пор жив, то не для того, чтобы меня подстрелили или заклевали стервятники в пустыне. Что же касается Бога, то, по моему разумению, он умер в 1969 году где-то во вьетнамских джунглях. Джимми Хендрикс[74] как раз исполнял тогда «Лиловый туман» на армейском радиоканале.

— Послушайте до конца, хорошо? Это вы можете сделать?

— Зачем?

— Затем, что это история. — Дэвид глотнул джолт-колы, поморщился. — Хорошая история. Послушаете?

— Время для сказочек вышло. Я уже говорил тебе.

Дэвид промолчал.

Вновь в кузове грузовика повисла тишина. Стив пристально наблюдал за Джонни. Если тот предпримет попытку двинуться к задней дверце и выскочить наружу, придется его схватить. Делать этого ему не хотелось, за десять лет, проведенных в мире истеричных рок-звезд, он усвоил, чем все обычно кончается, но другого выхода он не видел.

Поэтому Стив облегченно вздохнул, когда Джонни пожал плечами, улыбнулся, наклонился к ящику, стоявшему рядом с мальчиком, и взял бутылку джолт-колы.

— Ладно, час рассказчика продлен. Только на эту ночь. — Он взъерошил Дэвиду волосы. — Истории — моя ахиллесова пята с тех пор, как я взялся за авторучку. И мне бы хотелось, чтобы твоя история заканчивалась словами: «А потом они жили долго и счастливо».

— Разве кто-то из нас хочет другого? — вырвалось у Синтии.

— Я думаю, парень, с которым я встречался, рассказал мне все, но какие-то куски выпали у меня из памяти, — предупредил Дэвид. — Что-то я вижу как в тумане, что-то покрыто мраком. Может, потому, что я чего-то не понимал или не хотел понять.

— Расскажи все, о чем вспомнишь, — произнес Ральф. — Этого хватит.

Дэвид немного помолчал, уставившись в темноту, а потом начал свой рассказ.

— Биллингсли пересказал нам легенду, и, как во многих легендах, большинство фактов не соответствовало действительности. Во-первых, не было никакого обвала, послужившего причиной закрытия Китайской шахты. Ее взорвали сознательно. И произошло это не в 1858 году, когда сюда привезли первых китайских шахтеров, а в сентябре 1859-го. Под землей находились не сорок, а пятьдесят семь китайцев, и не двое, а четверо белых. Всего шестьдесят один человек. И ушла штольня в глубину не на сто пятьдесят футов, как говорил Биллингсли, а на все двести. Можете себе такое представить? Двести футов, прорубленных в хрупкой породе, готовой рухнуть в любую минуту.

Мальчик закрыл глаза. Маленький, худенький, словно только что начавший выздоравливать после тяжелой болезни, которая еще не отступила окончательно и грозила вернуться. Возможно, ощущение болезненности шло от зеленоватой пленки мыла на лице мальчика, но Синтия полагала, что дело не только в этом. Она не сомневалась в могуществе Дэвида, у нее не вызывала отторжения мысль о том, что мальчика коснулась рука Божья. Она воспитывалась в доме пастора и уже видела что-то подобное, пусть и в меньшей степени.

— Двадцать первого сентября, за десять минут до полудня, шахтеры, прорубавшие штольню, пробили ход, как им показалось, в пещеру. Внутри они увидели груду каменных скульптурок. Тысячи и тысячи. Скульптурок, изображавших всякую живность, тимох сен ках. Волков, койотов, змей, пауков, крыс, летучих мышей. Шахтеры были удивлены своей находкой и поступили так, как поступил бы на их месте каждый: стали наклоняться и брать фигурки в руки.

— Скверная идея, — пробормотала Синтия.

Дэвид кивнул.

— Некоторые обезумели сразу, набросились на своих собратьев (а многие были родственниками) и вцепились им в горло. Другие, не только те, кто находился дальше и не трогал кан тахи, но некоторые из тех, кто к ним прикасался, сохранили рассудок, хотя бы на короткое время. Среди них были два брата — Чан Лушан и Ши Лушан. Они заглянули в пещеру, вернее, в подземный зал. Круглый, словно скважина. Стены тоже украшали каменные изваяния. Морды животных. Я думаю, кан таки, но полной уверенности у меня нет. Ближе к стене они увидели какое-то сооружение, пирин мох, извините, не знаю, что это означает, а в центре — круглую дыру диаметром в двенадцать футов. Словно гигантский глаз или другая скважина. Скважина в скважине. Как скульптуры, изображавшие животных с другими животными в пасти вместо языка. Кан таки в кан тахах, кан тахи в кан таках.

— Или камера в камере, — проговорил Джонни, изогнув бровь в знак того, что это шутка, но Дэвид воспринял его слова серьезно. Он кивнул, и по телу его пробежала дрожь.

— Это обитель Тэка. Ини, источник миров.

— Я тебя не понимаю, — подал голос Стив.

Но Дэвид его словно и не услышал, обращался он только к Маринвиллу.

— Сила зла из ини наполняла кан тахи точно так же, как минералы наполняют землю, она проникала в каждую их частицу словно дым. И точно так же эта сила зла наполняла подземный зал. Конечно, это не дым, но лучшее сравнение подобрать трудно. На шахтеров эта сила подействовала по-разному, как вирус. Некоторые обезумели и набросились на стоявших рядом. У других начали разлагаться тела, как у Одри. Я говорю о тех, кто прикасался к кан тахам, а кое-кто набрал их полные пригоршни… потом, правда, они их бросили, чтобы… вы понимаете… разорвать глотки своим ближним.