Добро пожаловать в «Клуб разбитых носов», крошка, подумала Мэри, тяжело поднимаясь.

— …Я здесь так один-н-о-о-к…

— Какого… — начала было Мэри, но короткий, без замаха, удар лже-Эллен отправил ее в глубокий нокаут.

Лже-Эллен подхватила падающую Мэри, подтянула к себе и успокоилась, лишь почувствовав на коже Эллен ее дыхание.

— Как же мне нравится эта песня. — Лже-Эллен перебросила Мэри через плечо, словно мешок с зерном. — У меня внутри все переворачивается. Тэк!

Лже-Эллен со своей ношей исчезла за углом. Пять минут спустя пыльный «каприс» Колли Энтрегьяна вновь катил к Китайской шахте, пробивая лучами фар песчаную завесу. Ветер заметно стих. Когда машина проехала мимо ремонтной мастерской Харви и кафе, где потчевали мексиканскими блюдами, в небе появился тоненький серп луны.

Даже в те годы, когда Джонни злоупотреблял спиртным и наркотиками, его память ничего не упускала. В 1986 году Джонни, оказавшийся на заднем сиденье так называемого «патимобиля» Сина Хаттера (Син Хаттер в ту пятницу объезжал злачные места Ист-Хэмптона с Джонни и еще тремя друзьями и подругами в большом старом «кэдди» выпуска 1965 года), попал в аварию. Син столько выпил, что не мог ходить, не говоря уж о том, чтобы вести машину. «Патимобиль» перевернулся дважды, когда водитель попытался свернуть с Эггамоггин-лайн на Раут-Би, не снижая скорости. Девушка, сидевшая рядом с Сином, погибла. Сам Син получил перелом позвоночника. После этого он довольствовался лишь одной моделью «патимобиля»: инвалидной коляской с электрическими моторчиками. Остальные отделались мелкими травмами. Джонни, с ушибом селезенки и переломом ступни, считал себя счастливчиком. А самое удивительное заключалось в том, что только он помнил, как все произошло. Когда это выяснилось, Джонни нашел сей факт прелюбопытным и опросил всех выживших, даже Сина, который плакал и гнал его прочь (Джонни, однако, не ушел, пока не получил ответ на свой вопрос: почему нет, ведь это Син едва не угробил его, а не наоборот). Патти Никерсон вроде бы помнила выкрик Сина, как раз перед тем, как они слетели с асфальта: «Держитесь, сейчас прокатимся с ветерком!» Бруно Гартнер припоминал, что «кэдди» вроде бы останавливался перед тем, как набрать скорость и перевернуться. Но случившееся после остановки скрывала чернильная тьма. Син заявил, что он помнит, как вышел из душа и протер запотевшее зеркало, чтобы побриться. И все. Провал до того самого момента, как он открыл глаза в больнице. Возможно, он и лгал, но Джонни в этом сильно сомневался. А вот его память ничего не упустила. Ни единой мелочи. Син не говорил: «Держитесь, сейчас прокатимся с ветерком». Он сказал: «Держитесь, сейчас поворачиваем» — и засмеялся. Он еще смеялся, когда «патимобиль» начал переворачиваться. Джонни помнил, как Патти кричала: «Мои волосы! О, черт, мои волосы!» Он помнил, как она припечатала его задницей, когда все закончилось. Помнил, как вопил Бруно Гартнер. Остался в памяти и скрежет прогнувшейся вниз крыши «патимобиля», вогнавшей голову Рашель Тиморов ей в шею и развалившей ее череп, как спелый арбуз. Хрумкающий такой звук, какой можно услышать, расколов зубами кубик льда. Джонни помнил все. Он знал, что такова участь писателя. Не мог лишь сказать, дар ли это природы или приобретенный навык. Впрочем, причина не имела никакого значения. Главное же состояло в том, что Джонни ничего не забывал. Калейдоскоп событий, даже накладывающихся друг на друга, аккуратно рассортировывался, выстраиваясь в последовательный ряд, точно так же, как магнит выстраивает железные опилки. До того вечера, когда Син Хаттер перевернул свой «патимобиль», Джонни не мог нарадоваться на свою способность помнить все. Радовался и потом… до этой ночи. Вот когда не помешали бы черные чернила, заливающие кое-какие клетки памяти.

Джонни увидел, как после выстрелов Одри полетели щепки от дверного косяка и часть их спланировала на волосы Синтии. Он ощутил, что одна пуля пролетела рядом с его правым ухом. Потом Стив, припавший на одно колено, но вроде бы невредимый, махнул рукой, отбрасывая револьвер, который Одри швырнула в него. Ее верхняя губа приподнялась, она зарычала на Стива, словно собака, а потом сцепила руки вокруг шеи мальчика.

Иди, приказал себе Джонни. Иди и помоги ему! Как ты сделал это раньше, когда застрелил дикую кошку!

Тут одно стало налезать на другое, но память требовала выстроить все в ряд, по порядку, как в рассказе. Он увидел, как Стив прыгнул на Одри, требуя, чтобы та отпустила мальчика, одной рукой схватил ее за шею, а другой попытался оторвать ее руки от шеи Дэвида. В этот самый момент Джонни влетел в будку киномеханика со скоростью выпущенного из орудия снаряда. Втолкнул его, естественно, Ральф, рвущийся к своему сыну, выкрикивающий его имя.

Джонни скатился с двух ступенек, отделяющих порог от пола, в полной уверенности, что без десятка переломов не обойтись. Он был убежден, что Одри Уайлер не выдержала напряжения и у нее поехала крыша, а потому она приняла Дэвида Карвера за копа и решила посчитаться с ним… Но все это время глаза Джонни продолжали собирать информацию, а мозг — принимать образы и сортировать их. Он видел широко разведенные мускулистые ноги Одри, натянувшийся материал юбки между ними и понял, что приземлится рядом с ней.

Приземлился на одну ногу, как фигурист после прыжка, правда, фигурист, забывший надеть коньки. Колено хрустнуло. Джонни оставил это без внимания, бросившись на женщину и вцепившись ей в волосы. Она повернула голову, раскрыла рот и чуть не ухватила его за пальцы. В тот же самый момент (память, однако, настаивала, что в следующий момент, желая рассортировать этот бедлам по полочкам, превратив его в череду идущих один за другим вагонов) Стив оторвал руки Одри от шеи мальчика. Джонни увидел белые отпечатки от ее пальцев и ладоней, а потом инерция пронесла его мимо. Одри не сумела укусить его, это плюс, но и Джонни выпустил ее волосы, а вот это уже минус.

Гортанный крик сорвался с губ Одри, когда он ударился о стену. Левая рука по плечо вылезла в прорезь для кинопроектора, и на какое-то мгновение Джонни уже решил, что сейчас он последует за рукой, вниз, в партер, на тот свет. Он, конечно, понимал, что прорезь слишком узка, но не мог отделаться от такой мысли.

В тот же момент (память вновь отметила это как следующий момент, следующее событие, следующее предложение) Ральф Карвер проорал: «Руки прочь от моего сына, сука!»

Джонни вытащил руку из щели, повернулся и привалился спиной к стене. Он увидел, что Стив и Ральф оттаскивают визжащую женщину от Дэвида. Мальчик сполз по стене на пол, с четкими отметинами пальцев и ладоней Одри на шее. Синтия вошла в будку киномеханика, стараясь охватить все одним взглядом.

— Возьмите мальчика, босс! — выдохнул Стив. Он все еще боролся с женщиной. Одной рукой Стив держал ее за талию, другой обхватил запястья. Одри лягалась, как необъезженный мустанг. — Возьмите его и унесите от…

С диким криком Одри вырвалась. Когда Ральф попытался схватить ее, она ударила его ребром ладони по шее и отшвырнула в сторону. Оглянулась, увидела Дэвида и оскалила зубы. Шагнула к нему, и тут же раздался голос Ральфа: «Только прикоснись к моему сыну, и я тебя убью. Обещаю».

Некогда ждать выполнения твоих обещаний, подумал Джонни и подхватил мальчика с пола. Теплого, обмякшего, тяжелого. Спина Джонни, не отошедшая от долгого путешествия на мотоцикле, заныла.

Одри взглянула на Ральфа, словно оценивая, серьезно ли тот настроен, и напряглась, готовая прыгнуть на Джонни. Но Стив уже схватил ее и развернул к себе лицом. Из груди женщины исторгся длинный, протяжный крик, от которого у Джонни едва не лопнули барабанные перепонки.

Крутанув Одри вновь, Стив отпустил ее. Она полетела спиной вперед, словно брошенный из пращи камень. Синтия, стоявшая у нее на пути, мгновенно присела. Ударившись об Синтию ногами, Одри перевалилась через нее и растянулась на светлом прямоугольнике линолеума, где раньше стоял второй кинопроектор. Женщина смотрела на них через упавшие на лицо волосы, на мгновение потеряв ориентацию.