Почему все это мне сейчас вспоминается? — подумал Биллингсли, в конце концов направившись к переносному унитазу. Под его сапогами скрипели грязь и пыль, толстым слоем покрывавшие керамические плитки пола. Биллингсли остановился, направил луч фонаря на сапог и расстегнул ширинку. Что может связывать Одри Уайлер и Колли? Что у нее могло быть общего с Колли? Вместе Биллингсли их никогда не видел, не слышал, чтобы кто-то упоминал об их романе. Так что это за связь? И почему его память так настойчиво возвращается к тому дню, когда он осматривал ее кобылу? По существу, он и не видел ее в тот день… разве что мельком… с большого расстояния…

Он достал крантик. Давай, старина. Как говорят, выпил пинту, вылей кварту[63].

Она махала рукой… торопилась к автомобилю… чтобы отправиться на аэродром… собиралась в Финикс. На ней был деловой костюм, естественно, ведь ехала она не в ангар посреди пустыни, а в другое место, где на полу ковер, а из окна виден весь город. Ехала на встречу с важными шишками. И ноги у нее были что надо… Я, конечно, не молод, но и не настолько стар, чтобы не оценить симпатичное колено… да, симпатичное, но…

И внезапно все сложилось воедино, именно в тот самый момент, когда пума в прыжке пробила стекло. Так что Биллингсли поначалу даже не понял, где грохнуло, в мужском туалете или у него в голове.

Но тут же послышалось урчание, перешедшее в рев, и от страха из крантика Биллингсли хлынула моча. Поначалу он даже не мог понять, что за тварь способна издавать такой звук. Старик повернулся, окатив пол струей мочи, и увидел темное зеленоглазое чудовище, приникшее к полу. На шкуре блестели осколки стекла. Тут до него сразу дошло, с кем он имеет дело, и, несмотря на страх, мозг заработал быстро и четко. Опьянение как рукой сняло.

Пума (фонарь показал, что перед Биллингсли самка, очень крупная) подняла морду и раскрыла пасть, обнажив два ряда длинных белых зубов. А «ремингтон» остался на сцене, прислоненный к экрану.

— О, мой Бог, нет, — прошептал Биллингсли и бросил фонарь мимо правого плеча пумы, бросил сознательно. Когда животное обернулось, чтобы посмотреть, что же в него бросили, Биллингсли метнулся к двери.

Он бежал, наклонив голову и на ходу засовывая крантик в ширинку рукой, которая только что держала фонарь. Пума вновь заревела, душераздирающе, словно женщина, которую обожгли или ударили ножом, и прыгнула на Биллингсли, вытянув длинные передние лапы с выпущенными когтями. Когти вонзились в его рубашку и в спину в тот момент, когда Биллингсли уже схватился за дверную ручку, и поползли вниз, оставляя кровавые полосы. Они зацепились за ремень и потащили старика, который уже отчаянно кричал, обратно в туалет. Потом ремень, не выдержав, лопнул, и старик повалился назад, оказавшись на спине пумы. Он скатился на усыпанный стеклом пол, поднялся на одно колено, и тут же пума сшибла его на спину и нависла над шеей. Биллингсли успел поднять руку, и пума отхватила от нее кусок. Капли крови заблестели на ее усах, как маленькие гранаты. Биллингсли закричал вновь, его вторая рука уперлась в шею пумы, пытаясь оттолкнуть ее. Он чувствовал на лице горячее дыхание зверя. Взгляд его поверх плеча пумы упал на лошадь, дикую и свободную. А потом зубы зверя впились в его руку, и в мире не осталось ничего, кроме боли.

Синтия наливала воду в стакан, когда пума взревела в первый раз. Ее словно огрели плеткой. Пластиковая бутылка выскользнула из ослабевших пальцев, упала между кроссовок и взорвалась, словно бомба. Рев этот Синтия узнала сразу — дикая кошка, хотя слышала его только в кино.

А потом закричал человек. Том Биллингсли.

Синтия повернулась, увидела, что Стив смотрит на Маринвилла, а Маринвилл — в сторону, щеки его посерели, губы сжаты, но все равно дрожат. В этот момент писатель выглядел слабым, потерянным, был похож на старуху (длинные седые волосы очень этому способствовали), у которой уже совсем плохо с головой и которая не только не отдает себе отчета в том, где находится, но и забыла, кто она.

Однако если Синтия в этот момент и испытывала какие-то чувства к Маринвиллу, то лишь презрение.

Стив взглянул на Ральфа, тот кивнул, схватил винтовку и сбежал со сцены. Стив присоединился к нему, и они оба скрылись в коридорчике. Старик закричал вновь, отчаянно, словно чувствовал, что конец близок, и его голос тут же перекрыл рев пумы.

Мэри подошла к Маринвиллу и протянула ему ружье, с которым до этого не расставалась:

— Возьмите. Помогите им.

Джонни смотрел на нее, кусая губы.

— Послушайте, в темноте я ничего не вижу. Я понимаю, как это звучит, но…

Дикая кошка вновь взревела, да так громко, что Синтия испугалась за свои барабанные перепонки. По коже побежали мурашки.

— Да, звучит трусливо, вот как это звучит. — Мэри отвернулась.

Только это и заставило Маринвилла сдвинуться с места, неохотно, словно в замедленной съемке. Синтия увидела винтовку Биллингсли, прислоненную к экрану, и не стала дожидаться Джонни. Схватила винтовку и сбежала со сцены с высоко поднятой головой, словно борец за свободу на постере. Но не потому, что хотела выглядеть романтично. Просто боялась самопроизвольного выстрела, если бы случайно на что-то наткнулась. А всаживать пулю в спину Стиву или Ральфу очень уж не хотелось.

Синтия пробежала мимо пары старых стульев, стоявших у древнего распределительного щита, и помчалась по коридору, который привел их на сцену. Одна стена кирпичная, другая — деревянная. И запах стариков, у которых масса свободного времени, часть которого, насмотревшись фильмов из своей видеотеки, они тратили известно на что.

Зверь заревел вновь, еще громче, а вот старик больше не кричал. Дурной знак. Дверь впереди распахнулась, грохнув о кафельную стену туалета.

Какого, подумала Синтия, мужского или женского? Должно быть, мужского, потому что там находится переносной унитаз.

— Смотри! — закричал Ральф. — Господи Иисусе, Стив…

Заревела пума. Послышался глухой удар. Вскрикнул Стив, то ли от боли, то ли от удивления, Синтия не поняла. Потом раздалось два оглушительных взрыва. Дульное пламя дважды осветило коридор, на мгновение выхватив из темноты огнетушитель, на который кто-то повесил рваное сомбреро. Ральф Карвер держал дверь открытой. В туалете горел только фонарь Биллингсли, валяющийся на полу. Слабый свет, волны дыма от выстрелов Ральфа. Как это похоже на ее ощущения, когда Синтия пару-тройку раз экспериментировала с пейотом и мескалином[64].

Биллингсли, ничего не видя перед собой, ничего не понимая, полз к писсуарам, вжимаясь головой в керамические плитки пола. Рубашка и майка у него на спине превратились в лохмотья. Из широких рваных ран текла кровь.

Посередине двое сошлись в смертельной схватке. Пума стояла на задних лапах, передние лежали на плечах Стива Эмеса. Кровь струилась по ее бокам, но, похоже, выстрелы Ральфа не причинили пуме вреда. Один заряд точно прошел мимо. Синтия видела, что дробь разнесла половину лошади. Стив скрестил руки перед собой, упершись локтями в грудь пумы.

— Пристрели ее! — кричал он. — Ради Бога, пристрели ее!

Ральф, лицо которого в слабом свете фонаря напоминало застывшую маску, поднес винтовку к плечу, прицелился, но затем опустил, боясь попасть в Стива.

Дикая кошка зарычала, и ее треугольная голова метнулась вперед. Стив едва успел отдернуть свою голову. Они медленно кружили по полу, когти пумы все глубже впивались в плечи Стива. Синтия видела, как набухает кровью комбинезон в тех местах, где когти проткнули его. Хвост пумы бешено метался из стороны в сторону.

Еще полукруг, и Стив наткнулся на переносной унитаз. Тот полетел на пол, а Стив с трудом устоял на ногах, все еще удерживая морду пумы в нескольких дюймах от своей головы. Биллингсли уже достиг дальнего угла мужского туалета, но пытался уползти дальше, словно нападение дикой кошки превратило его в заводную игрушку, которая обречена шебаршиться, пока не кончится завод.