— … верны своим традициям, — перебила его Валентина, пока он не наговорил лишнего. — В этом ты, несомненно, прав.

Взглянув на жену, Карнштайн улыбнулся, и на мгновение Валентине показалось, что она заметила в его улыбке насмешку, но наваждение тут же развеялось.

— Скоро мы уедем во Францию, любимая, как я тебе и обещал. Южная Европа начинает мне надоедать, а в Париже в следующем месяце начинается новый театральный сезон.

Женщина попыталась улыбнуться в ответ. Она постаралась представить себе Париж, но в ее мыслях этот город был таким же мрачным, как и ночной Мадрид.

Наконец их подозвали к королю. Валентина тщательно следила за тем, чтобы ее лицо не выражало ничего, кроме восторга от встречи с монархом. Она вежливо присела в реверансе, в то время как Людовико благодарил Фердинанда за приглашение на прием. Обменявшись парой фраз с королем, они присоединились к остальным гостям.

Граф Карнштайн был довольно известен в Мадриде и смог познакомить жену со многими гостями — как испанцами, так и иностранцами. Супружеская пара неспешно переходила из одного зала дворца в другой.

— Гляди, вон стоит один из генералов герцога Веллингтона.

А вон с тем юношей ты наверняка захочешь познакомиться. Он пишет стихи.

Через некоторое время они расселись на диванчиках, болтая со знакомыми Людовико в ожидании обеда.

Прихлебывая шампанское и вполуха слушая слова голландского культур-атташе, Валентина думала о том, как изменилась ее жизнь в последнее время. Конечно, она продолжала очаровательно улыбаться и старалась быть веселой и остроумной собеседницей. Женщина знала, что Людовико гордится тем, что его жена говорит на нескольких языках и разбирается в литературе и искусстве. Она замечала восхищенные взгляды, которые бросали на них другие гости, «И все они видят лишь тот образ, который создал для них Людовико».

Не зная, смеяться ей или плакать, Валентина готова была отдать все на свете, лишь бы вновь оказаться в библиотеке на вилле Вивиани в Ареццо, где она слушала истории Никколо и вампиры были лишь плодом ее воображения.

Никколо вновь брел по улицам Парижа, и ему казалось, что он вернулся домой. В столице было так же шумно и оживленно, как и во время его предыдущего визита. На роскошных, отремонтированных по приказу Наполеона улицах рядом с площадью Этуаль было полно телег, торговцев, пешеходов и влюбленных.

Этой осенью его гран-тур подходил к концу, но у Никколо с собой было рекомендательное письмо фон Гумбольдта, и потому он хотел провести еще пару дней в городе на Сене — юноша надеялся, что сможет в разговоре с друзьями прусского ученого узнать больше о тайне ликантропов.

После отъезда из Парижа — а Никколо планировал отправиться в путь еще до наступления зимы — он планировал вернуться в Ареццо. Там юношу ждала жизнь, казавшаяся ему такой далекой, что сама мысль о том, что все будет по-прежнему, представлялась ему смехотворной. Отец захочет, чтобы он следовал планам семьи, но если что-то и не поменялось, так это нежелание Никколо идти в армию.

При мысли о семье юноша ощутил угрызения совести. Он уже давно не писал писем ни Марцелле, ни матери и понимал, что они, должно быть, волнуются за него. Никколо решил как можно скорее наверстать упущенное.

Но сперва нужно было подумать о другом. Он уже нашел гостиницу, забронировал номер, позаботился о комнатах для слуг. Теперь следовало взять визитную карточку и рекомендательное письмо и отправиться на встречу.

«А потом… да, что потом?»

Никколо надеялся получить от ученых хоть какую-то информацию, но сам при этом не знал, что именно он ищет. Шелли, казалось, позабыл о прошлом, и, по его словам, так же поступили и остальные. Но Никколо не мог понять, почему же он ищет следы этой тайны, с которой он из-за резких перемен в судьбе, в общем-то, толком и не столкнулся?

Все его воспоминания о вечерах на вилле Диодати оставались светлыми, несмотря на кровавую развязку тех событий, из-за которой он потерял не только друзей, но и Валентину. Мысль о ней вызвала в его душе острую боль. Никколо отчаянно сопротивлялся всем воспоминаниям о Валентине с тех пор, как получил письмо из Ареццо, но теперь ничего не мог с собой поделать.

«Валентина написала мне, — читал он детский почерк своей сестры, — что вышла замуж и теперь стала графиней фон Карнштайн. Почему ты мне ничего об этом не рассказывал? Как прошла свадьба?»

Как прошла свадьба? Конечно, Никколо понимал, что сестра задала этот вопрос вовсе не для того, чтобы помучить его, и все же от этих слов ему стало больно. От самой мысли о Валентине у него сжималось горло, а тоска и вина рвали его душу когтями. Шелли решился на то, чтобы жить вместе с Мэри, так почему он отказался от жизни с Валентиной?

Юноша не раз говорил себе, что пора обо всем позабыть, раз уж он решил отказаться от прошлой жизни. Бесспорно, Валентине было лучше без него, и граф Людовико наверняка был хорошим человеком, несмотря на его загадочное прошлое.

Разум Никколо готов был поддаться на эти уговоры. Но не его сердце.

Проведя двумя пальцами по узким усам, окаймлявшим его губы, Людовико задумчиво посмотрел на капельки крови, оставшиеся на руках, и слизнул их.

Он выполнил обещание, данное Валентине, и не убил этого человека, хотя эта сволочь и заслуживала смерти. Сутенер, педераст, убийца… список его грехов был огромен, и при встрече Людовико почувствовал их все. Но когда этот тип придет в себя, с ним все будет в порядке, разве что ощутит слабость от потери крови. И тогда он вновь примется за старое. Людовико с отвращением пнул обмякшее тело, валявшееся у ног.

— Подонок, — прошипел он.

Таких негодяев в мире хватало.

Медленно вытащив из кармана жилета часы, граф понял, что следует торопиться. Охота на сутенера заняла больше времени, чем он рассчитывал, а нужно еще было успеть вернуться к Валентине на улицу де ла Луа. Сегодня они пошли в оперу, но в начале второго акта Людовико отправился утолять голод. Валентина же продолжала слушать «Севильского цирюльника», новомодную комедию с едкой сатирой и грубыми шутками третьего и четвертого сословия. Графу такие представления были не по вкусу, и он полагал, что мода на них скоро пройдет, но ему было интересно, что Валентина скажет о композиторе, синьоре Россини.

После событий в Мадриде Людовико, выходя на охоту, предпочитал оставлять жену в безопасности, чтобы она была все время окружена большим количеством людей. Он не только боялся, что на нее может напасть какой-то сброд, но и не хотел, чтобы она попала в руки инквизиции. Лучше, чтобы все могли подтвердить — графиня фон Карнштайн не могла участвовать в преступлениях супруга и ничего о них не знала.

Людовико осторожно, чтобы не испачкать лакированные туфли, перешагнул через лежавшего без сознания сутенера и отступил в Тень. Так ему потребуется всего лишь пара мгновений для возвращения в оперу. Вампир успел проскользнуть в ложу еще до финального выступления графа Альмавивы. Валентина опустила бинокль, в который смотрела на сцену, и молча обернулась к мужу.

Людовико взял ее за руку и на мгновение позабыл о жестокости и грязи, которые их окружали, и не только в зловонном переулке, но здесь, в театре Монтансье, где аристократы и купцы умело заглушали вонь своего греха духами. Валентина, сжав его пальцы, погладила мужа по щеке. Он заметил в ее глазах жалость. И отвернулся.

Хотя днем было тепло, с заходом солнца похолодало, да еще и поднялся легкий ветерок. Никколо знобило, но он не решался покинуть широкий балкон. За застекленной дверью в зале горел яркий свет, у окон фланировали пары, и никто не замечал юношу, укрывшегося в темноте. Гости явно развлекались, но их разговоры и смех почти не доносились до Никколо, как и музыка. Люди на приеме казались ему скорее привидениями, чем представителями высшего света из плоти и крови. Ему не хотелось идти на прием к герцогу Сульмонскому, который сейчас гостил в Париже вместе со своей скандально известной женой Паулиной. И все же Никколо принял приглашение, потому что еще дожидался ответа Обри, а в одиночестве его истязала тоска, свинцовым покрывалом окутывая душу.