Пока он разогревал рис, она немного ожила; от запаха еды ее глаза загорелись и повеселели.

 - Так–то лучше, — довольно произнес Кит, ставя перед девочкой источающую ароматный пар тарелку.

 Джессика набросилась на еду, обжигаясь до слезы в глазах, торопясь, почти не жуя.

 Только когда она насытилась и уже лениво цедила соевое молоко, он спросил:

 - Кем был твой отец?

 Не отрываясь от кружки, она пожала плечами. Допила, налила себе еще.

 - Не знаю, — ответила только после того, как отпила глоток. — Работал в какой–то компании.

 - В какой? Кем?

 - Не знаю. Он не рассказывал.

 - Как его звали?

 - Стив Хилман.

 - Джесс, ты понимаешь… Те люди, им очень нужен был кейс твоего отца. Они знают, что лежит в кейсе и очень хотят это что–то получить. Я так думаю, что они узнали о смерти… прости… твоего отца только сегодня. Возможно, они тоже каким–то образом нашли тело, но не нашли при нем чемоданчика. Его там правда не было… Может быть, ты хоть что–то знаешь о его содержимом? Может быть, видела, как–нибудь, краем глаза, что в нем лежит?

 - Бумаги.

 - Бумаги…

 - Да.

 - У него же были знакомые, друзья? Кто–нибудь приходил к вам в гости?

 - Были, наверное. Но никто не приходил.

 Тупик.

 Но в свете последних событий весьма вероятно было, что Стив Хилман не покончил с собой, накачавшись снуком. Очень похоже было на то, что ему помогли. И тот, кто ему помог, унес саквояж с чертовски важными бумагами.

 - Твой отец никогда не рассказывал тебе про свою молодость? Где он учился? На кого?

 - Рассказывал конечно. На химика.

 - На..? На химика?

 - Ну да. Он хвастался, что закончил университет в Левиндже с отличием.

 Ага… Тогда все становится понятным. Либо Хилман работал на корпорацию, либо — против нее. И никаких сомнений, что работа его была так или иначе связана со снуком. Но если он работал на «Снуксил», то почему жил не в Центре? Корпорация держит своих работников под рукой. Быть может, он числился в рядах другого лагеря?.. Тогда… Тогда не исключено, что его фамилия может быть известна Эрджили. Если, конечно, этот Хилман был действительно хорошим химиком.

 А очень похоже, что он им был.

 - Джессика, ты понимаешь, что домой тебе возвращаться нельзя?

 Девочка встрепенулась, заморгала осоловелыми после еды глазами. Пока Кит предавался размышлениям, она, кажется, задремала.

 - А куда же мне? — с недоумением пожала плечами. — Где мне жить?

 Вспомнила, что навсегда потеряла отца, вновь осознала, наверное, свою полную беззащитность перед больным городом, шмыгнула носом:

 - И как?!

 - У меня есть одна мысль, — Кит успокаивающе похлопал ее по плечу. — Ну, первые день–два ты в любом случае поживешь у меня. А потом… А потом я познакомлю тебя с одним очень хорошим человеком, врачом. Он лечит мою маму. И он поможет пристроить тебя в одно место. Там ты будешь в полной безопасности.

 - Лечит вашу маму? — она недоверчиво покачала головой. — От снука нельзя вылечить.

 - Пока нельзя, — нахмурился Кит. — Но не исключено, что скоро будет можно.

 И добавил улыбнувшись:

 - Ты же слышала, что говорил Сиплый? На него эта гадость вообще не действует.

 - У него рак.

 - Что? — Кит оторопело уставился на сонную девочку.

 - Рак. Болезнь такая. Смертельная.

 - Это–то я знаю. Но с чего ты взяла, что у Сиплого рак?

 - Я слышала один раз, недавно совсем. Папа разговаривал с кем–то по телефону. И говорил, что обнаружил новое свойство снука. В общем, он там много непонятного говорил, но я поняла, что те, кто болеет раком, не должны заражаться. У них там что–то отторгается, какие–то клетки умирают и… А можно я спать пойду?

 - Да–да, конечно, — произнес Кит, обалдевая от того, что ему рассказала Джесс. — Сейчас я постелю тебе.

 На улице темнело. Привычная тишина умирающего района нарушалась только шумом дождя.

 Кит постелил девочке на своей кровати, а сам улегся в кухне, едва успев до того, как лампа трижды мигнула и погасла.

 Район номер восемь погрузился в первозданную тьму.

 Как–будто сделал себе инъекцию снука.

 Ему снилось, что мама умерла. Потому что вечером он не принес ей дозу. Он молил ее о прощении, а она только улыбалась резиновой улыбкой и просила сделать из нее воздушного змея.

 В седьмом часу утра Кит вскочил и, пока Джессика досматривала утренние сны, побежал по вонючим лужам к маме.

 Когда он увидел ее лежащей на полу в прихожей, сердце его ухнуло и оборвалось в предчувствии одиночества.

 Однако, мама была жива.

 - Сына, — сдавленно произнесла она, когда он присел рядом и взял ее за руку. — Сына. Плохо. Плохо!

 - Сейчас!

 Он подхватил истощенное невесомое мамино тело, отнес на кровать, бережно уложил.

 - Сына! Умру! Сына!

 - Сейчас… Сейчас…

 Она смотрела на него почти осмысленным взглядом, который вот–вот, через несколько секунд, должен был вновь стать пустым и отсутствующим.

 И пока золотистые кристаллы снука перетекали из шприца в вену, на которой не оставалось уже живого места, Кит избегал смотреть в ее глаза.

 Небольшая пауза.

 Инъекция вакцины в другую вену…

 Спи, моя хорошая. Спи…

 И снова нужно было искать снук для мамы, на сегодняшние вторую и третью дозы. Потом на завтра. На послезавтра. На всегда.

 Вакцина Эрджили ничего не давала. Конечно, врач предупреждал, что у мамы слишком большой стаж, что вакцина еще только в начальной стадии разработки, что быстрого результата ждать не следует, что его может и вообще не быть.

 Похоже, что последний вариант бьет все остальные.

 «Стабильное состояние — это уже прогресс» — говорил цыган. Ну да, да, обычно снукеры медленно и неуклонно проваливаются в безумие и смерть. Мамино же состояние, кажется, не изменилось за последние месяцы. По крайней мере, Кит не видел никаких признаков прогрессирующего разрушения личности. Впрочем, разрушать было уже, кажется, нечего…

 Так может быть, хватит уже, а? Хватит мучить маму и мучиться самому, глядя, как родной тебе человек день за днем проводит в постели с безумной маской на лице, в состоянии то ли сна, то ли растительного безразличия ко всему?!

 Больше всего в такие минуты ему хотелось убивать. Убивать снукеров, убивать торговцев снуком, убивать всех, имеющих отношение к «Снуксил». Убивать, убивать, убивать, планомерно и не считая жертв.

 - Сына…

 Он вздрогнул от неожиданности, посмотрел на мать, как на человека, вернувшегося с того света.

 - Мам?

 - Сына…

 Рот, растянутый в напряженной улыбке, неспособен был произнести половину звуков.

 - Сына уой, уэй иня. Уэй. Иня.

 - Что? Я не понимаю, мам!

 - Уэй. Уэй иня. Я не хочи.

 Он затряс головой в отчаянии, он готов был биться о стену. Мать впервые за время «болезни» что–то говорила, что–то осмысленное. А он ничего не мог понять.

 - Уэй, сына, — продолжала она, но голос ее уже затихал, глаза медленно закрылись. Она неудержимо проваливалась в сон. — Уэй…

 Последнее слово завершилось тихим посапыванием и хлюпаньем слюны, всегда скапливавшейся в незакрывающемся рту…

 На тридцать восьмой Кит не удержался — достал прихваченный на всякий случай телефон Хилмана, включил. Сеть была почти неуловимой, но она была. Он зашел в ближайший пустынный подъезд, чтобы не маячить на улице, поднялся на самый верх. Раз семь или восемь пытался вытянуть из памяти шифр телефона Эрджили, расшифровывал тут же, вводя полученные цифры, но раз за разом попадал черт знает, куда.

 Наконец, после нескольких долгих гудков, он услышал знакомый голос.

 - Фармакология.

 - Это Макдауэл. Мне нужен Эрджили.

 Минутная пауза.

 - Эрджили слушает.

 - Эрджили! Это Кит. Эрджили…

 - А–а–а, бахтало, моро. Что это у тебя голос такой? Случилось что?