– А куда мы поедем? – терпеливо спросила я, чувствуя, что все мои планы касательно чудесного праздника неумолимо рушатся.

– Конечно же, в большую выгребную яму.

– В Лондон? Но почему?

– Майкрофт, дитя мое, мой брат Майкрофт. Он имеет связи в Скотланд-Ярде и без особого труда сможет достать нужную информацию. Майкрофт сделает всего лишь один телефонный звонок – и узнает примерное местоположение всех трех наших кандидатов, а также кто из них является наиболее вероятным автором этого произведения, – он кивнул головой в сторону стола. – Предположим, мой убийца по-прежнему считает, что я нахожусь в больнице и, полагаю, он вряд ли как-то свяжет тебя и Майкрофта, если учесть, что вы никогда друг друга не видели. У него мы будем в безопасности в течение одного-двух дней и сможем выяснить, не появятся ли какие-нибудь следы. В Суссексе след оказался слишком холодным. Я спешно выехал сюда, но все же не успел застать преступника за работой. И очень сожалею об этом. Перед тобой уже не тот Шерлок Холмс, каким он был раньше, а лишь его жалкое дряхлое подобие.

– Виной тому – бомба, которая едва вас не убила. – Он небрежно махнул рукой с длинными пальцами. – Едем прямо сейчас?

– Думаю, что нет. Он уже знает, что бомба не сработала. И уж, конечно, догадывается, что сегодня ты будешь в полной боевой готовности. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что ты не вызвала полицию. Сегодня он не будет ничего предпринимать, а завтра или подложит тебе еще одну бомбу или, если он достаточно умен и гибок, будет более изобретателен и воспользуется снайперской винтовкой, а может, попробует сбить тебя автомобилем, если ты предоставишь ему такую возможность. Но как бы там ни было, ты не должна ее предоставить. Мы выйдем из дома до рассвета, но не раньше. А пока можешь отдохнуть.

– Спасибо, – ответила я, оторвав взгляд от бомбы, – но сначала ваша спина. Сколько понадобится марли?

– Думаю, немало. У тебя есть?

– Одна из моих соседок – через две двери – подрабатывает медсестрой в больнице. Если вы проделаете с ее дверью ту же операцию, какую только что проделали с дверью другой моей соседки, у нас будет марли сколько угодно.

– Ох, Рассел, ты напомнила мне кое о чем. Подарок к дню рождения. – Холмс достал маленькую узкую коробочку, завернутую в блестящую бумагу. – Открой это.

Я развернула коробочку, сгорая от любопытства, так как презенты Холмса обычно бывали «со значением». Открыв оклеенную темным бархатом коробочку, обычную коробочку для ювелирных изделий, я обнаружила внутри набор новеньких блестящих отмычек, точную копию его собственных.

– Как романтично, Холмс. Миссис Хадсон была бы очень вами довольна.

Он щелкнул языком и поднялся.

– Ну что ж, попробуем их?

Спустя некоторое время мы вновь были возле камина, разжившись несколькими квадратными ярдами марли, большой катушкой лейкопластыря и бутылкой с антисептическим раствором. Я налила ему полный бокал бренди. Когда он снял рубашку, я поняла, что нам потребуется почти вся марля. Я еще раз наполнила его бокал и приготовилась к делу.

– Конечно, было бы лучше, чтобы это сделал Уотсон.

– Если бы он был сейчас здесь, то, без всякого сомнения, мы бы так и поступили. Но его здесь нет, поэтому делай все сама. – Он выпил второй бокал бренди, и я налила ему третий, после чего взяла в руки ножницы.

– Лично я убедилась на собственном опыте, что можно отвлечь сознание от боли, если переключиться на какой-нибудь посторонний раздражитель. Ага, вспомнила. Холмс, расскажите мне историю короля Богемии и Ирен Адлер. – Холмс редко терпел поражение, но эта дама провела его с легкостью. Ее фотография стояла на его книжной полке, как бы напоминая ему о давнем деле, и рассказ о Той Женщине должен был непременно отвлечь его, помочь выдержать перевязку.

Сначала он отказался, но когда я начала отрывать кусочки пластыря, бинтов и кожи, он заговорил сквозь стиснутые зубы:

– Все началось весной 1888 года, если не ошибаюсь – в марте, когда ко мне явился король Богемии и попросил меня – о Боже, Рассел, может, оставишь мне немного кожи? – попросил меня ему помочь. Дело в том, что он связался с женщиной, которая совершенно не подходила для династийного брака. Она была оперной певицей. К его несчастью, она его любила и отказалась вернуть фотографию, на которой они были запечатлены вместе. Эту фотографию ему было необходимо получить, и для этого он нанял меня.

По мере того как я делала свое дело, рассказ Холмса прерывался стонами, а над его бровями появились капельки пота. Я закончила прежде, чем он завершил рассказ, и потому он продолжал, пока я возилась с его окровавленной рубашкой. Завершив свой рассказ финальным описанием того, как Ирен и ее новый муж обвели вокруг пальца и детектива и монарха, Холмс допил остаток бренди и, тяжело дыша, уставился в огонь.

Я повесила выстиранную рубашку сушиться поближе к огню и повернулась к измотанному человеку, сидящему рядом со мной.

– Вам бы немного поспать. Ложитесь на мою кровать... нет, я не желаю ничего слышать. Вам надо полежать на животе некоторое время, кресло для этого не подходит. Никаких возражений – я призываю вас отбросить галантность и застенчивость во имя рациональной необходимости. Идите.

– Опять я потерпел поражение. Ну что ж, сдаюсь, – проворчал он и направился за мной. Я разобрала постель и помогла ему лечь, после чего осторожно натянула на его голые плечи одеяло.

– Спокойной ночи.

– Завтра тебе надо будет переодеться в молодого человека. Надеюсь, у тебя есть что-нибудь подходящее, – сказал он, уткнувшись лицом в подушку.

– Конечно.

– Возьми маленький рюкзак с самым необходимым. Если придется скрываться долго, купим новую одежду.

– Я сейчас же все соберу.

– И напиши записку для мистера Томаса, что ты уехала на несколько дней, так как узнала, что мистер Холмс тяжело ранен.

– Хорошо. Спите.

Я написала записку, в которой еще попросила мистера Томаса позвонить Веронике Биконсфилд и сказать ей, чтобы она не встречала поезд, которым я должна была приехать, и села заплетать волосы, которые наконец-то высохли. (Единственное неудобство, связанное с длинными волосами, – их мытье зимой.) Я смотрела на угли, а мои руки автоматически заплели косу, которая доходила мне до пояса, и перевязали ее в конце ленточкой. Закончив с одной косой, я начала заплетать вторую, когда из темного угла комнаты услышала тихий и хриплый голос Холмса.

– Я как-то спросил у миссис Хадсон, почему это ты носишь такие длинные волосы. Она мне ответила, что это признак женственности.

Мои руки застыли. Впервые за все время нашего знакомства он сказал мне что-то, касающееся моего облика. Уотсон ни за что бы в это не поверил. Я улыбнулась и продолжила свое занятие.

– Да, я полагаю, она так и думает.

– Это правда?

– Мне кажется, что нет. Короткие волосы слишком неудобны, их всегда нужно расчесывать и подстригать. Длинные намного лучше, как это ни странно.

Ответа не последовало, и вскоре до меня донеслось тихое похрапывание. Я достала из шкафа еще одно одеяло и устроилась с ним в кресле. Положив очки на маленький столик рядом с собой, я уснула.

Первый раз я проснулась через несколько часов, задеревенев в кресле и не понимая, где нахожусь. Огонь в камине догорел, но я увидела завернутую в одеяло фигуру, которая сидела у окна и смотрела в ночь. Я встала и потянулась за очками.

– Холмс? Нам что...

Фигура быстро повернулась и подняла палец.

– Нет, тише, дитя мое, спи пока. Я просто думаю, насколько это возможно без моей трубки. Поспи еще немного. Я разбужу тебя, когда будет пора.

Я положила очки обратно на столик, подбросила угля в огонь и опять устроилась в кресле. Вновь погружаясь в сон, я пережила, ощутила, увидела один из тех памятных снов, которые оседают в уголках сознания и потом, задним числом, кажутся вещими.

Мне приснилась одна фраза, причем листок с ней, отпечатанной крупными буквами, вроде бы оказался у меня прямо перед глазами. Фраза эта была мне знакома и взята из философского вступления к книге Холмса по пчеловодству. Он там писал: «Пчелиный улей следует рассматривать не как совокупность отдельных особей, а как родственный коллектив, в котором все члены находятся в состоянии зависимости друг от друга. Если обычную пчелу оторвать от ее братьев и сестер, она умрет, даже если будет получать идеальные пищу и уход. Пчела не может существовать вне улья».