1

Когда Юстиниан на взмыленной лошади подскакал к бухте, его уже там ожидала вместительная парусная галиада[48], нанятая Миакесом. Как только он взошел на корабль, тут же был поднят парус, и судно мягко заскользило по спокойной глади Боспора Киммерийского.

На третий день каботажного плавания[49] галиада бросила якорь в чудесной скалистой бухте Симвулона[50], и Юстиниан послал Миакеса за своими верными сподвижниками: Стефаном, Варисбакурием, Георгием, Сальваном, Моронавком и Феофилом. К исходу дня все они прибыли на корабль, где Юстиниан объявил своим соратникам, что они отправляются за помощью к болгарскому хану. Едва рассвело, Юстиниан повелел сниматься с якоря. Галиада прошла мимо Фороса Херсонского, продолжая свой путь на север, к устью реки Днепр. К вечеру второго дня пути, обогнув мыс Бараний Лоб, корабль бросил якорь в заливе Мертвых врат[51]. С наступлением рассвета галиада вновь снялась с якоря и в течение дня благополучно миновала устья Днепра и Днестра. Когда они на следующий день тронулись в путь, Юстиниан, желая сократить время, приказал навклиру судна выйти в открытое море. Тот подчинился с большой неохотой, так как предпочитал спокойное каботажное плавание вдоль берега.

Ураганный порыв ветра налетел так неожиданно, что не успели убрать парус, и его сорвало с мачты. Шквальный ветер быстро пригнал грозовые тучи с запада, и день в мгновение превратился в ночь. Затем хлынул настоящий ливень. Море, до этого спокойно плескавшееся рябью небольших волн, вдруг словно взбесилось. Оно играло суденышком как щепкой. Первое время матросы пытались как-то управлять судном с помощью весел, но потом, поняв всю бесполезность этой затеи, побросали их и стали в отчаянии молить Бога о спасении. Спутники Юстиниана тоже присоединились к молитве. Рассвирепевшие волны с такой силой ударялись о борта, что, казалось, еще мгновение, и корабль развалится на части. Вскоре отчаяние в спасении до того овладело всеми, что они, уже не помышляя о помощи Божьей, просили только о прощении грехов перед неминуемой кончиной. Лишь один Юстиниан сохранял холодное равнодушие ко всему происходящему. Он сидел возле мачты, крепко вцепившись в нее руками, так что пальцы его побелели. Во взгляде бывшего императора не было и тени страха, даже скорее наоборот, глаза его блестели какой-то безумной радостью. Разбушевавшаяся стихия, готовая в ярости разрушить все на своем пути, была настолько близка его собственному душевному настроению, что Юстиниан буквально опьянел от восторга. Он не сразу заметил Миакеса, который в отчаянном порыве кинулся к его ногам и возопил:

— Государь, мы все погибнем, неужели тебе нет до этого никакого дела?

Юстиниан с изумлением поглядел на Миакеса, словно не понимая, о чем тот говорит, а затем вновь равнодушно отвернулся.

— О, божественный василевс, — вновь возопил Миакес, — я верю, что ты всех нас можешь спасти. Только дай сейчас обещание Богу, что за свое спасение, если Он возвратит тебе твое царство, ты не будешь мстить никому из врагов твоих.

Когда до сознания Юстиниана наконец дошли слова его верного слуги, он резко развернулся к нему, его глаза сверкнули диким гневом. Юстиниан встал во весь рост, продолжая держаться одной рукой за мачту, и, вперив свой пронзительный взгляд в Миакеса, прокричал:

— Ничтожный раб, знаешь ли ты, чего просишь у меня? — Он резко оттолкнул ногой коленопреклоненного слугу, а затем сорвал с себя золотую маску, открыв свое обезображенное лицо.

Все путники содрогнулись, в эту минуту он был особенно страшен. Потрясая в воздухе кулаком, Юстиниан прокричал, стараясь своим голосом перекрыть шум разбушевавшейся стихии:

— Так знайте же все: пусть меня Бог потопит в этом море прямо сейчас, если я пощажу кого-нибудь из врагов своих!

Ошеломленные этими дерзкими словами своего повелителя, все притихли. Теперь уже их страшила не столько разбушевавшаяся стихия, сколько ураган страстей, бушевавших в душе Юстиниана. А тот снова спокойно сел возле мачты, как будто ничего и не произошло.

Буря прекратилась так же неожиданно, как и налетела. Море успокоилось, и уже на следующий день корабль благополучно пристал к берегу в устье реки Дунай.

2

Юстиниан спешил. Хотя со дня его бегства прошло чуть больше недели, но весть об этом уже могла достичь Константинополя. Дорог был каждый день. Нельзя было дать время врагам опомниться. Залогом успеха было и то, что Апсимар ничего не знал о его планах. Не знал, где его искать. Чтобы и дальше сохранить тайну своего местонахождения, Юстиниан повелел не отпускать галиаду, сказав капитану, что вскоре они будут возвращаться в Фанагорию. Переночевав на одном из островов устья Дуная, корабль поднялся по реке до небольшого славянского селения. Здесь закупили лошадей, и Юстиниан тут же отправил Стефана Русию в ставку болгарского хана Тирвелия для переговоров.

— Обещай этому варвару все, чего он ни пожелает, — напутствовал своего посла Юстиниан.

Русия вернулся через неделю в сопровождении знатных болгарских беков. Тирвелий приглашал Юстиниана к себе в ставку и оказывал ему царские почести, послав навстречу почетную свиту из самых знатных болгар. Юстиниан взял с собой капитана рыбаков галиады, а судно велел сжечь.

Когда Юстиниан подъезжал к ставке хана, тот выслал ему навстречу своего родного брата. Болгары еще не отказались от привычного для них быта и жили в легких жилищах наподобие кочевых юрт. Но знатные беки жили в роскошных шатрах. Самый большой шатер стоял посредине стойбища и служил дворцом для хана. Напротив шатра Тирвелия располагался богато украшенный шатер, приготовленный ханом для Юстиниана.

Хан вышел навстречу своему царственному гостю и низко поклонился ему. Юстиниан, тронутый таким смиренным признанием своего императорского достоинства, назвал хана своим братом и обнял его. Затем хан с самыми знатными беками и Юстиниан со своей свитой взошли в шатер, где их ожидало поистине царское пиршество. Здесь, в шатре хана, Юстиниан вновь ощутил себя автократором ромеев. Придя от этого ощущения в самое благодушное настроение, он здесь же, за столом, дал торжественное обещание выдать замуж за Тирвелия свою дочь от первого брака после того, как вернет себе престол отца. Кубки с греческим вином поднимались не раз за здравие императора Византии и хана болгарского, так что к ночи все уже были пьяны. Беки вскакивали с места и, потрясая своими кривыми короткими саблями, клялись, что готовы идти на Константинополь прямо хоть сейчас.

На следующий день после обсуждения плана похода хан разослал беков собирать войско. Через три недели от берегов Дуная на Константинополь двинулось пятнадцатитысячное конное войско болгар и славян.