– Да будь они трижды неладны с таким своим подарком!

– Не бросайся словами, недобрый человек. Может случиться, что ты пожалеешь о них, да будет поздно.

– Так ты еще и угрожаешь, старая приставала! – с яростью проскрежетал Антоша.

– Нет, – спокойно ответила старуха, – предостерегаю. Ты, конечно, боишься кое-чего...

– Я ничего не боюсь! – бешено воскликнул Антоша. – Тебя, например, я совсем не боюсь!

– Никогда так грубо не перебивай чужие речи. Меня и не надо бояться. А по глупости и невежеству ты боишься совсем не того, чего нужно бояться. Вот сейчас ты до смерти боишься, что будешь уличен родителями в воровстве денег из серванта. А разве этого тебе надо бояться? Эх! Да если б я была не больная и не грязная, разве б делал ты это?! То, что ты покраснел, доказывает, что я еще излечима. Надеюсь, что ты не будешь задавать глупых вопросов, откуда я знаю про деньги? А этот вопрос вертится у тебя на языке. Пойми, наконец, что я – это ты, и даже то, о чем ты только собираешься подумать, мне уже известно. И выкинь дурацкую мысль стукнуть меня посильнее и удрать. Убежать от меня нельзя, как нельзя ни убить, не сжечь, ни утопить... Я умру, когда умрешь ты. А этого тебе действительно надо бояться. Коли не очистишь меня до своей смерти, не вылечишь – это и будет для тебя самое страшное.

– Да чего там страшного-то? Ну, умру, как и все, в старости.

– Да тут-то страшное и начнется. А почему, кстати, в старости?

– А когда ж еще? Тоже мне, еще и о смерти думать! Это еще не скоро.

– А твой сосед, твой ровесник, которого два дня назад схоронили? Ты еще от гробика его отворачивался, когда его мимо тебя несли. Он ведь тоже, поди, думал что не скоро, да вот– на тебе. До десяти лет не дожил. Что же касается дум о смерти, то уверяю тебя, что думать об этом гораздо важнее, чем о том, как спереть деньги из серванта.

Антоша с ненавистью посмотрел на старуху.

– А их там много, – сказал он ядовито-ехидно.

– Много? А как они достаются, ты знаешь?

– А не знаю. И не хочу знать. Когда нужно будет знать, само узнается. Надоели вы все!..

И тут Антоша совершил революционный шаг. Он отпрыгнул от старухи и что есть духу понесся по улице. Никогда до этого он так быстро не бегал! Промчавшись три больших квартала, он в изнеможении остановился. Тяжело дыша, обернулся. И увидел рядом с собой старуху.

– Напрасны твои потуги, недобрый человек. Хоть на лошади скачи, хоть на ракету сядь, я не отстану. И глазами не сверкай, не поможет.

– Зачем? Про деньги разболтать хочешь?

– Зачем? Я не ябеда. Да и что прок на тебя ябедничать? Ты же сразу глаза вскинешь обиженно, да вскричишь праведным голосом: "Я?! Да как вы могли подумать такое?!" Уж так ты родителям своим мозги запудрил, что они про тебя никакой правде не поверят.

– Так что ты хочешь от меня, старая карга?

– Я не карга. Я твоя совесть. Я хочу исцеления и очищения.

– Так что мне, в ванне что ли тебя купать?

Старуха усмехнулась.

– Нет, это бесполезно.

– Ну, так чем тебя очистить, вонючка ты поганая?!

– Я очищусь и вылечусь, только умывшись твоими слезами раскаяния

– И тогда ты исчезнешь с глаз долой?

– Да, тогда с глаз долой я исчезну. Дело за малым – за твоими слезами раскаяния.

И Антоша всерьез стал думать, как бы это сейчас сделать, чтобы выдавить из себя слезу. Вообще-то, слезу из себя выдавливать он умел, но сейчас чувствовал он, ничего у него не выйдет. Да и выдавленная напоказ слеза за раскаяние никак не сойдет. Проклятая баба! И только тут до него по-настоящему дошло, что перед ним явление, которого быть не должно, которое быть не может, но оно– вот оно. Стоит перед ним эта удивительная гадкая старуха. И ничем и никак не объяснить ее, ну не совесть же она его в самом деле?!

"А что, если все-таки ее кирпичом по голове и убежать?.."

– Не надо кирпичом, – сказала старуха. – Мне ничего не будет, только я стану еще страшнее и зловоннее.

Антоше стало совсем не по себе.

– Ты всамделе мои мысли читаешь?

– Всамделе, недобрый человек. Никакая злая мысль не минует твою совесть. Ведь это так просто.

-Что же я родителям скажу? Что они скажут? – растерянно спросил Антоша.

– Скажи им все как есть. А что они скажут, так ли это важно?

И опять вскипел Антоша:

– Ну, а теперь скажи серьезно, бабка, кто ты и откуда взялась?

– Я всегда говорю серьезно, недобрый человек. Кем я себя назвала, та я и есть. В этом мире действует еще и та сила, о которой тебе невдомек. Это – Божья сила. Она и воплотила меня вот в такое страшилище. И мне другой не быть, пока ты такой, какой есть.

– Божья сила? – недоверчиво сморщился Антоша. – Так Он что, есть что ли, Бог-то?

– Есть. А иначе откуда ж бы мне взяться? Божий мир – это мир обратный тому, в котором ты живешь. А живешь ты только ублажением твоих скверных желаний, коим ты покорный и жалкий раб. А других желаний у тебя нет. Радуйся чуду и благодари Бога, что я предстала пред тобой.

Антоша задумчиво выслушал ее слова и только махнул рукой в ответ. Да и что тут скажешь? Сказать, что Бога – таки нет? А она опять за свое, что есть. Так и препираться?

– Ладно, идем домой, – сказал Антоша, про себя подумав, что видимо никак не миновать встречи родителей с этой...

– Ты верно подумал, что не миновать, – сказала старуха.

Вздохнул тяжело Антоша и зашагал не оглядываясь.

Лифт был занят. Не торчать же тут на площадке с этой... – и Антоша пошел пешком.

Что-то остановило его у двери, что под их квартирой двумя этажами ниже. Отсюда два дня назад выносили гробик с его приятелем. А ведь совсем недавно он выскакивал из этой двери и кричал, задрав голову:

– Антоха! Ты вышел?

И вот его нет. В общем-то, его смерть и похороны Антоша перенес спокойно и даже безразлично. Он даже мертвого его тела в гробу не видел, об этом Антошины родители позаботились. Сейчас же, глядя на запертую дверь, что-то защемило внутри Антоши. Какой-то неведомый ранее, таинственный, щемящий, холодный страх, непонятно о чем и от чего, ощутил он.

– Скажи, а он очистил эту... ну, такую же как ты... у себя.... перед тем, как умер?

Старуха за спиной кашлянула и сказала:

– Я этого не могу знать. Это один Бог знает.

"А как у Него спросить, – подумал было Антоша, но вдруг жгучая, злобная волна яростного протеста выплеснулась откуда-то из потаенных недр его души и целиком заполнила Антошу.

– Плевать мне на тебя и на твоего Бога! – зашипел он, надвинувшись на старуху. – Зачем мне тебя очищать?! Не буду! Шляйся за мной, прилипала вонючая, а вот не буду и все!!

– Твоя воля. Однако, что за бес тебя укусил?

– Великолепно, малыш, отлично, добрый человек. Не слушай эту старую вонючку, – услышал тут Антоша грубый, хриплый голос. Он шел откуда-то сверху, но там никого не было видно.

– Кто это еще? – испуганно спросил Антоша.

– Он самый, – ответила старуха, криво усмехаясь, – легок на помине.

– Кто? – не понял Антоша.

– Да бес, который укусил тебя.

– Я никого не кусаю, старая карга, – раздался опять голос сверху. – Просто мои помыслы гораздо приятнее твоих и сей добрый человек слушает меня, а не тебя. И правильно делает.

"Он назвал меня добрым человеком! Но ведь это вранье. Разве я добрый?!

И, отвечая на Антошины мысли, старуха произнесла, вздохнув:

– Да, да, недобрый человек, он всегда врет, Он отец и создатель всей лжи на земле, но его ложь приятнее многим... Эй! – закричала она, подняв голову кверху. – Я не старая карга. Ты и тут соврал. Я его ровесница, – она протянула руку в сторону обалдело замершего Антоши. – Это твои помыслы, которые он слушал, сделали меня такой. Но я не побоялась, не постыдилась предстать перед ним такой, какая есть. Явись же и ты перед ним, ну, воплотись в какую-нибудь розу-мимозу, у тебя ж это здорово получается. А? Ну! Аа-а!.. Ну тужься, образина, сейчас ты предстанешь таким, каков ты есть на самом деле! Так сделает Бог, которого ты страшишься и от Которого отваживаешь людей. Смотри же, недобрый человек, кого ты слушаешь!