На длинном ящике с начинкой, которую придумал дядя Леша, было устроено ложе, похожее на раскладушку. Мужчина лег на него и неожиданно засмеялся — наверное, над нелепостью происходящего.

— Включаю, — сказал дядя Леша.

И прервался смех, и застыл оскал на лице, глаза выпучились и омертвели. Над полушаром же, соединенным с ложем, зажглась красная лампочка.

— Есть, — прошептал дядя Леша. — Есть! — заорал он потом с какой-то дикарской радостью и стал прыгать вокруг мертвого и душеловки.

Толпа, оценивая представление, замерла сразу и уставилась на мертвого. Задние же из этой толпы, которым видно не было, шумели, допытывались:

— Ну, что там?

Им не отвечали.

— Впервые в мире, — орал дядя Леша, — душа отделена от человека и изолирована в замкнутом объеме!

Старуха испугалась так, что повалилась назад, на толпу, которая ее удержала. Да и Петя рот раскрыл, и холодок у него по позвоночнику промчался. «Угробили человека», — подумал он, и подумал, надо сказать, совершенно верно.

— Лечи, милый! — опомнилась наконец старуха и заплакала. — Лечи, оживи, дорогой! — обращалась старуха к Пете, ибо в нем видела главного.

Петя бочком приступил к дяде Леше:

— Лечи!

— Да я ж тебе говорил, — зашипел в ответ дядя Леша, — что душеловка пока только ловит, но не лечит.

— Тогда водворяй обратно.

— Попробую, только не знаю, выйдет ли, я ж говорил тебе, что обратный переход затруднен.

— Я тебе дам, затруднен! — Петя был вне себя. — Школяры, интеллигентишки! Зачем тогда приволокся сюда?! На мышах сначала пробуй!

— Да я ж говорил тебе...

— Водворяй назад душу, не то убью!

А бабка заголосила:

— Уби-или, уби-или!

Еще чуть — и неизвестно, как бы оно все обернулось для дяди Леши, Пети и мертвого. Но Петя поднял руку и вскричал:

— Спокойно, граждане! — Ох, как нелегко ему самому далось его видимое спокойствие! — Душа сейчас будет возвращена в покой… испытуемому в целости и сохранности. «Ну, а если получится, это ведь по сто рублей за сеанс можно брать», — трезвый ум Пети уже и об этом думал.

Дядя Леша возился с аппаратом, и на лице его было отчаяние. Бабка увидела это отчаяние и снова запричитала:

— Уби-и-или!..

Вдруг раздался стук о полушар. Внутри стучало. И забурлило там, заклокотало. Дядя Леша отскочил. Запертая душа рвалась наружу. Загрохотало, зазвенело, аппарат разлетелся вдребезги, и туманное облачко вылетело из расколотого полушара. Покойника отбросило метра на полтора, и он... ожил. Он сидел на земле и таращился часто мигающими глазами на толпу.

— Ожил! — Бабка бросилась к нему. — Слава Те, Господи!

— Я все видел, братцы! — закричал воскресший толпе. — Себя видел, как лежал, вас всех, все разговоры слышал.

Воскресший вдруг охватил голову руками, переживая то, что с ним случилось. Толпа набросилась на него с вопросами. Дядя Леша сидел на земле и плакал.

— Все пропало, все пропало! Восстановить это невозможно.

Петя поднял дядю Лешу:

— Ничего, Леха, все можно восстановить. Ты молодец. Я тобой займусь. Пойдем, я тебя в такси посажу.

И Петя сделал, как сказал.

«Душеловка», — заходил, загулял слух над толпой-очередью, подогревая и без того горячий интерес. По-разному читали Петино объявление подходящие к павильону. Кто бредом называл, кто с интересом руки потирал, ожидая зрелища, кто говорил: «Дешевый трюк, реклама», кто читал и думал: «Ишь ты, ну, посмотрим-посмотрим». Но вот подошел один очень серьезный дядя пенсионного возраста, с портфелем. Минут двадцать он стоял у объявления, затем огляделся и безошибочно направился к Пете:

— Могу я видеть ответственного за этот аттракцион? — спросил он.

— Да, пожалуйста, он перед вами.

Дядя снял очки и оглядел Петино лицо.

И Петя все понял. Он тоже оглядел дядино лицо. Умел Петя смотреть так, что мурашки пробирали, но этот только усмехнулся. «Вот и волк, которого если бояться, в лес не ходить», — подумал Петя.

— Эта надпись и это зеркало есть идеологическая диверсия, и от имени ветеранов партии, которых я имею честь представлять, я требую прекращения этого.

— А иначе — что? — спросил Петя и скрестил руки на груди.

— А иначе плохо будет, молодой человек. — И дядя снова протер очки.

— А вы, простите, сами в зеркало смотрелись?

— Нет, и не желаю.

«Ведь и взятку не возьмет, сколько ни предлагай», — подумал Петя, а вслух сказал:

— Пройдемте, пожалуйста, ко мне.

— Никуда я не пойду. Откуда, кстати, такое зеркало взялось?

— Фамильное наследство. Хорошо, через три дня аттракцион закроем.

— Немедленно, — отчеканил дядя.

Тогда Петя надвинулся на него, взял за грудь и сказал:

— Три дня!

Такого дядя не ждал. Испуг мелькнул в его глазах. И это удесятерило напор Пети: он вдавил дядю кулаком в стену павильона и продолжал вдавливать сильнее. Дядя захрипел.

— Слушай, старый гриб, — сказал Петя, — три дня, понял? Через три дня уберу. Если за эти три дня брякнешь что, повешу перед зеркалом. Понял? Понял?!

У дяди выкатились глаза, он сначала хотел было закричать: «Помогите», — но понял, что никто и не шевельнется.

— Понял, — наконец выдавил он.

— Согласен?

— Согласен, — просипел дядя.

Петя его отпустил и добавил:

— Я не шутник: нарушишь договор — не я, так другие тебя повесят, понял?

Сидящий на корточках дядя молча кивнул. «Ладно, —думал Петя, отходя, — хватит и двух дней, а то, может, и одного завтрашнего».

Больше никто и ничто не тревожило Петю до самого закрытия.

Дома же у Кати все было мирно и спокойно. Папа был все такой же молчаливый и задумчивый. Мама понимала его настроение и не тревожила. Когда мама пришла домой и отпустила Катю гулять, Катя на лестнице встретила дядю Андрея с верхнего этажа и остановилась перед ним. Дядя Андрей был композитор, но, как говорили в доме, — неудачник. И квартира у него была однокомнатная, и жена ушла, и музыка его игралась неизвестно где. А может, он был просто плохой музыкант?

— Дядя Андрей, — сказала ему Катя, — хотите, я вам мелодию подарю? Я сегодня ночью ее от ангела слышала.

Дядя Андрей улыбнулся:

— Ну-ка, ну-ка.

Катя спела, как могла, то, что слышала во сне.

— Прекрасно! — загорелся дядя Андрей. — Чудно! У тебя талант. Подарок принимаю. — И побежал к себе.

«И при чем здесь я ?» — подумала Катя. Потом походила по дворам, поискала того мальчика, кому дьявол сказал «правду» о родителях. Но не нашла. Потом решила сходить к Васе и подарить ему второе стеклышко от очков. «Может, впрок пойдет», — думала Катя. Дверь ей открыла Васина мама, Анна Павловна. Она почему-то была заплакана.

— Что случилось, тетя Аня? — спросила Катя.

— Вася заболел. Проходи, навести.

Вася лежал накрытый одеялом, бледный и с погасшими глазами.

— Что с тобой, Вася? — подсела к нему Катя. — У тебя температура?

— То-то и оно, что ничего нет, — сказала его мама и вытерла слезы. — Ни температуры, ни кашля, легкие в порядке, анализы нормальные, а он тает как воск — и все тут. И врач ничего не нашел.

Вид у Анны Павловны был очень изможденный. Катя достала стеклышко и посмотрела на Васю. Она не вздрогнула и не вскрикнула, хотя стеклышко показывало ужасное: торчащая из-под одеяла бесовская башка блаженно улыбалась, сердце же Васи, которое тоже было видно, обвил собой второй бес и, вцепившись в него пастью, что-то пил, как будто высасывал из Васи жизненные соки. Катя молча подала стеклышко Васиной маме. Та взвизгнула, увидев страшную картину.

— Что это?!

— То самое, тетя Аня. Бесы терзают Васю, — и Катя всхлипнула. — Крестить его надо, тетя Аня, крестить сегодня же. А иначе он умрет.

— Что ты говоришь, Катя! — зашептала Анна Павловна, а сама неотрывно смотрела на Васю, теперь уже без стеклышка.

— Не врет стеклышко, тетя Аня, не врет, — говорила Катя и сама плакала. — Мы сейчас сбегаем за отцом Василием, он окрестит его — и все пройдет. Давайте? — И она готова была уже бежать.