Вряд ли после этого отступления-разбора ты понял, почему это папу закрутило. Но я тоже пока этого не понимаю.

Итак, чуть только поохладился папин пыл, раздался звонок в дверь. Это пришли Катя с Васей. Не хотелось родителям сейчас никаких Катиных гостей, но что делать — не выгонять же! Когда папа узнал, что Вася пришел в зеркало глядеться, то воскликнул:

— Ин-те-рес-нень-ко! У нас что — комната смеха, комната кривых зеркал?! Теперь к нам вся улица повалит?!

Мама тоже была недовольна. Но Катя сказала:

— А что такого? Пусть люди полюбуются на себя, какие они есть. А вся улица не повалит.

— Еще как повалит! — возразила мама. — Ты, Вася, посмотри, раз уж пришел, но, пожалуйста, никому не говори.

Когда Вася глянул на себя, то сначала, конечно, обомлел, а потом расхохотался. Он корчил страшному своему изображению рожи, оно в ответ отвечало такими, что Катя смотреть не могла, а Вася смеялся еще больше.

— Вась, а ты крещеный? — тихо спросила Катя.

Вася сквозь смех ответил:

— Не-а, а зачем? Меня однажды бабка взяла в церковь, так ее папка из дому выгнал.

Тут Катя подошла и встала рядом с Васей. Вид прекрасного, сверкающего белизной и легким румянцем лица Кати ошеломил сорванца. Смех застрял в его горле.

— А ты?.. А чего это ты такая?! — только и нашелся спросить Вася.

— А того, что я крещеная и сегодня причащалась Тела и Крови Христовых.

— Чего? — вытаращил глаза Вася.

Катя только рукой махнула, ничего не сказав. Она внимательно смотрела на себя и улыбалась. В двери возник папа.

— Папа, а помнишь, я вчера какая серая была?

Папа ничего не ответил. Он смотрел на две фигурки в зеркале, одна из которых венчалась мордой похлеще еще, чем у него, а вторая — ликом-загляденьем.

— Ладно, Вася, хватит, — сказал папа, опустив голову. — Катя еще не завтракала.

— А что ж это за зеркало, дядь Кость, а? — спросил Вася.

— Да ч... бы его брал, это зеркало! — В сердцах воскликнул папа. — Откуда я знаю?!

Вася ворвался домой так, будто за ним разбойники гнались. Сбивчиво, восторженно рассказал он родителям о таинственном зеркале, добавив:

— И, говорят, очки еще есть!

Василий Иванович, отец Васи, сказал:

— Чепуха, — и взялся снова за газету.

Анна Павловна, Васина мама, сказала:

— Вася, этого же не может быть, тут что- то не то.

— Да ну вас! — зло вскричал Вася, снова убегая на улицу. — Сходите и посмотрите, — и убежал.

— Может, сходим? — спросил Василий Иванович Анну Павловну.

Та пожала плечами, что означало: «Пожалуй, сходим».

Только Катино семейство завтракать село — звонок.

Увидев на пороге Васиных родителей, папа со злости вилку бросил.

— Привет, — сказал Василий Иванович.

—Привет, — сказал папа и молча указал на бабушкину комнату. С Василием Ивановичем они были приятели, и можно было обойтись без церемоний.

— Мне тут мой отрок такого наплел... — начал Василий Иванович.

— И ничего не наплел, — возразила Катя. — Идите и смотрите сами.

Василий Иванович и Анна Павловна погляделись в обыкновенное зеркало в прихожей и пошли. Все Катино семейство — за ними.

— Вы сначала закройте глаза, — сказала Катя, — я вас проведу, а когда скажу, откроете.

— Ладно, — со смешками согласились Васины родители.

— Открывайте, — скомандовала Катя.

— Вр-р-я-я! — раздались одновременно мужской рев и женский визг. Воедино слитые, они звучали очень страшно. Все дальше было так же, как и вчера с Катиными родителями. Кончилось ощупыванием зеркала и гримасами под смешки. Подошла мама и встала рядом, и Катя сделала то же самое.

Анна Павловна не удивилась, а почти возмутилась, что Катя с мамой не такие, как они с Василием Ивановичем.

— А ты, Костя? — спросила папу Анна Павловна.

— А я такой же, как вы; насмотрелся уже, — отвечал ей папа.

— Мария, почему ты такая красивая?! — воскликнула Анна Павловна.

Мама улыбнулась, но ответила за нее Катя:

— А мы причащались сегодня в церкви.

Анна Павловна и Василий Иванович окаменели и даже про свои отражения забыли. Василий Иванович снял очки и уперся взглядом в маму, будто в телевизор, когда по нему хоккей идет, а его команда проигрывает.

— Ты это серьезно? — спросил он.

— Вполне, — ответила мама. Она продолжала так же улыбаться.

— Зачем тебе это нужно?! Ты что, с ума сошла?! — допытывался Василий Иванович.

— А затем нужно, — ответила мама, — чтобы морды такой не иметь.

— Погоди, — перебил Василий Иванович (он словно забыл про зеркало), — ты что, в Бога веришь?

Час назад еще мама отвечала отцу Василию, что нет. Спроси он ее сейчас в упор о том же, пожалуй, ответила бы так же. Того, что говорил о вере отец Василий, не было в ней. Но, глядя в злые глаза Василия Ивановича, она твердо ответила:

— Конечно, верю. — И, обратясь к Анне Павловне, сказала только ей: — А до Причастия я в зеркале была страшнее вас.

— Да ну! — поразилась Анна Павловна. Это ей было очень интересно. Но Василий Иванович волком посмотрел на нее, и она потупилась.

— И вам надо Васю крестить. Беса из него выгнать, — подала голос Катя.

Этого Василий Иванович стерпеть уже не мог.

— Пошли, — сказал он сквозь зубы жене.

Уже в дверях он взял Катиного папу за локоть:

— Займись серьезно семьей, Константин. Что за чепуха! Вы — и церковь! Кому сказать — засмеют.

Папа, все еще злой на маму, на Катю, на покойницу бабушку, на зеркало, на очки, на вчерашнее пиво невкусное, и сам думал, что засмеют, а то, может, что и похуже. Но неожиданно ответил Василию Ивановичу так:

— Займись лучше серьезно Васей, а то, неровен час, он со своей компанией дом подожжет.

Василий Иванович выскочил не попрощавшись.

Странный человек Василий Иванович. Сильный. Папа от всех зеркальных чудес был все-таки в постоянном смятении и про морду свою в зеркале не забывал. А Василий Иванович, как только услышал слово «церковь», забыл обо всем. Не мог он вынести рядом с собой никого, кто про церковь говорит неругательно.

Папа снова сел за стол. Он был равнодушен теперь ко всему и выглядел очень уставшим, несмотря на утро.

— Теперь весь дом знать будет, — сказал он и принялся завтракать.

Да, папа оказался прав. Первой пришла старушка с первого этажа. Хорошо, хоть позавтракать успели. Папа эту старушку недолюбливал. Она постоянно крестилась — и на улице, когда шла или кого встречала. И в подъезде, и на лавочке. Но папа — это он точно знал — не из-за этого ее не любил. Сам, в общем, не знал, из-за чего.

Папа по-театральному ей поклонился и указал на дверь бабушкиной комнаты. Ничего у нее не спросил, ничего ей не сказал.

— Да уж проходите, — сказала мама.

Раз тридцать перекрестилась бабуська,

пока до зеркала дошла. И как же она вскрикнула, когда в зеркало посмотрела! Погромче, чем Василий Иванович вместе с Анной Павловной. Папа, который продолжал сидеть за столом, рассмеялся:

— Вот и перекрестилась!

Мама же помчалась на помощь. Бабуся сидела на бабушкиной кровати, держалась за сердце и вскрикивала:

— Ой, Господи!.. Ой, Господи!..

Страшна была бабуся в зеркале.

— Свят, свят, свят! Это кто же? — с ужасом спросила она.

— Это ты, бабуся, — ответила ей Катя.

Не успела мама отругать Катю за тыканье.

— Как я? — вскричала бабуся. — Бес это, а не я, — и она махнула у груди, изображая крестное знамение.

— А вот и вы! — вспомнила Катя, как ко взрослым обращаются. — Наше зеркало душу показывает, которую не видно.

— Да я сегодня Святые Тайны принимала, причащалась!

— Плохо, значит, причащались, — сказала Катя.

— Ты! — погрозила бабуся Кате. — Ой, Господи! Ох, харя! Ой, Господи, помилуй!

— Или плохо исповедовались, — продолжала Катя, — скрыли что-нибудь. Вот и получилось — «в суд и осуждение».

— Ты еще учить будешь! Двоечница, небось!.. Ой, Господи!