– Какая-то ты сегодня не такая. Всё СОС выстукиваешь. Случилось что-нибудь?

– Простите, что́ я выстукиваю?

– S-O-S. Морзянкой. Тире – тире – тире, точка-точка-точка, тире – тире – тире. Это все знают, не только моряки.

Оказывается, она механически отстукивала пальцами ритм, в котором шевелились ресницы Мадам. Вера убрала руку.

– Пардон. Привязалось.

Изменилась в лице. Бросила ложку. Вскочила. Извинившись, быстро вышла из ресторана, а потом перешла на бег.

«Очнулась? Вышла из комы? Невероятно! После стольких лет! А может быть, она в сознании уже давно? Ведь еще весной, когда я первый раз пришла, Эмэн все руку на ее лице держал! Но тогда это не кома, это локд-ин! И никто не знает! Какой ужас!»

Аутиста в палате не было. Мадам лежала одна. Такая же, как всегда: обтянутый восковой кожей скелет.

– Вы меня слышите? – громко, как глухой, крикнула Вера, наклонившись над изголовьем. Крикнула по-русски.

Положила руку на глаза. Ресницы дрогнули. Не так, как в прошлый раз. Что это означало и означало ли вообще что-нибудь, было непонятно.

Очень кстати вспомнился роман «Граф Монте-Кристо», про паралитика Нуартье.

– Если вы меня слышите, медленно сомкните и разомкните ресницы. Один раз.

Бабочка трепыхнула крылышками и замерла. Но Вера всё еще не верила.

– Так вы не в коме? Если «нет», быстро моргните два раза.

«Нет», – отчетливо ответили ресницы.

– Боже мой! Я сейчас позову дежурного врача! «Нет». И еще раз, после интервала: «Нет».

– Вы не хотите врача? «Нет».

– Но почему?

Никакого ответа. Да и как ответить, если она может дать только два знака, утвердительный и отрицательный.

Стоп. Со стариком Нуартье как-то общались. При помощи алфавита, вот как!

– Я буду подряд произносить весь алфавит, а вы моргнете, когда я дойду до нужной буквы. Хорошо?

«Да».

– А, бэ, вэ, гэ, дэ, е… Первой буквой оказалось «Н».

– А, бэ, вэ, гэ, дэ, е. «Да».

– Е? «Да».

– То есть «НЕ»?

– Да.

Следующие три буквы сложились в «НУЖ».

– «НЕНУЖ»? В смысле «НЕ НУЖНО»? – догадалась Вера.

«Да».

– Вы не хотите, чтобы вас перевезли отсюда в госпиталь? Хотите остаться здесь?

«Да».

– Но почему? Там будет специализированный уход. И может быть, что-то удастся сделать.

Снова пришлось диктовать буквы.

«Хочу остаться здесь», – повторила Мадам.

К тому моменту, когда сложилась эта короткая фраза, Вера уже заметила, что одни буквы встречаются чаще, чем другие. Поэтому стала перечислять их не по алфавиту, от «а» до «я», а в другом порядке: основные гласные, потом основные согласные, ну и потом, если слово не угадывается, остальные буквы. Дело пошло быстрее. Класть ладонь на лицо Вера перестала – колыхание ресниц было и так хорошо видно.

– Зачем вы хотите остаться здесь? «Т». «А». «Й». «Н».

– Тайна? «Нет».

Не угадала. Ладно, диктуем дальше. «И». «К». И пауза.

– Что?

А, «тайн» плюс «ик». Тайник!

– Тайник? «Да».

– Какой тайник? Здесь есть тайник? «Да».

– И вы хотите, чтобы я его нашла? «Да».

Объяснение, где искать тайник, заняло не менее получаса. Один раз пришлось остановиться, потому что зашла дежурная сестра – проверить, всё ли в порядке и поправить постель. Вера, сдерживая нетерпение, сказала, что уже взбила подушку и разгладила простыню. Медсестра ушла, диалог продолжился.

– Панель? Какая панель?

В конце концов стало ясно. Бывший кабинет Мадам до середины стены был обшит дубовыми панелями. Они располагались в два яруса. Третья панель справа от окна. Нижний правый угол. Нажать.

За пятнадцать лет расположение мебели несколько изменилось. Чтоб добраться до нужного места, пришлось отодвинуть стеклянный шкаф с медицинскими препаратами.

Нажать? Как это?

Вера попробовала и так, и этак. Ничего не происходило. Было непохоже, что между панелями вообще есть какая-то щель, очень уж плотно были они подогнаны одна к другой.

А если надавить и немного подержать?

Щелкнул невидимый рычажок, край дубовой доски высотой сантиметров в семьдесят и шириной с полметра приоткрылся.

Есть!

Внутри была лампочка. Но она не зажглась – все-таки пятнадцать лет прошло. Разглядеть, что в потайном ящике на полках, удалось не сразу.

Внизу толстая тетрадь и конверт. Наверху почти пусто, только лежит шелковый мешочек. В него Вера заглянула первым делом – и была разочарована. Какой-то высохший кусочек деревяшки или корешок.

В конверте был листок с швейцарским адресом и какими-то цифрами. Кажется, что-то банковское.

Что в тетради?

Она была вся исписана четким, ясным почерком. В основном по-английски, но были вставки на французском, русском, немецком, кое-что даже иероглифами. Много формул, графиков, цифр. На первый, беглый взгляд похоже, что это какое-то медицинское исследование.

А, вот название, на самой первой странице. Вера от нетерпения перелистнула ее и не заметила.

Вера вернулась к Мадам. Тайник на всякий случай прикрыла, только тетрадь взяла.

– Это ваши научные записи? «Да».

– А в мешочке что? «Глава третья».

Пролистала до третьей главы, которая называлась: «Panax ginseng masculinum». Прочла самое начало. Речь шла о какой-то особенной разновидности женьшеня, обладающей уникальными свойствами. Как интересно!

Здесь, взглянув на больную, Вера заметила, что та снова моргает.

– Что вы хотите сказать? «Важное. Для тебя».

– Для меня? «Глава шестнадцать».

Шестнадцатая глава называлась непонятно: «Прокачка сосудов головного мозга». Что-то про китайскую медицину, сразу не разберешь.

– Я потом прочту. Всё подряд, и это тоже. А в конверте что?

Ответ поразил:

«Твой счастливый корабль».

– Откуда вы знаете?! – воскликнула Вера.

А потом вспомнила: последний раз со Славой они разговаривали здесь, в палате. Берзин тогда впервые произнес эти слова. Но как Мадам догадалась, что Вера решит использовать название «Счастливый корабль» для своего будущего мезона?

Мадам хотела сказать что-то еще.

«Изучи. Исполни. Все перепрячь. Чтоб раньше времени никто».

И, после минутного перерыва: «Больше не могу. Устала. Прощай».

– Конечно-конечно, отдыхайте, – сказала Вера, подумав, что последнее слово у Мадам было лишним. – Ни о чем не беспокойтесь. Раз вы не хотите, я никому пока о вас говорить не буду. Внимательно прочту ваши записи. И завтра мы поговорим».

Ответа не было. Наверное, измученная беседой старуха уснула.

Вера взяла конверт и мешочек, закрыла тайник, подвинула шкаф на место.

Невероятное происшествие так ее разволновало, что в затылке началось предостерегающее потикивание.

В коридоре ей встретился Шарпантье. Он сегодня был какой-то взъерошенный, непохожий на себя. Выпил, что ли? Средь бела дня? Странно.

– Сердобольная Вероника всё ходит любоваться на овощную грядку, – сказал он с кривой ухмылкой. – Беда современной медицины в том, что она никак не дает человеку спокойно умереть. Будь моя воля, я и бедную Мадам, и всех остальных «овощей» из нашего КАНТУ отпустил бы на свободу. Всё равно это не жизнь! Стоит ли тратить столько средств на поддержание тлеющего огонька в бессмысленном куске мяса? В мире столько болезней, несчастных случаев, катастроф! Постоянно гибнут люди, которых можно было бы спасти! Кто-то умирает, потому что нет денег на операцию. Другому не могут вовремя трансплантировать жизненно важный орган. А мы тратим время, деньги и силы на возню с такими, как Мадам! В тысячу раз милосердней было бы взять и по-тихому придушить ее подушкой! Да не сейчас, а пятнадцать лет назад. Что за ценность в такой с позволения сказать жизни?