Джорджи молча уставилась на него.
Еще во время их первой встречи в Калькутте она ощутила скрытую под маской успешного дипломата боль. И еще раз — в молитвенной пещере, где спросила о его жене. Обычно он умело скрывал эту боль, но теперь Джорджи впервые увидела ее. Она была написана на его лице. Отражалась в тоскующем взгляде.
Этот человек тяжело ранен. И одного долгого, испытующего взгляда в его глаза было достаточно, чтобы превратить гнев в сочувствие. Как могла она сердиться, когда он выглядел таким убитым? Так очевидно нуждавшимся в нежности?
И тут ее осенило. Возможно, в том, что ее отослали в Лондон, виден перст судьбы. Йен Прескотт спас жизнь ей и братьям. Может, теперь ее очередь спасти его?
Они безмолвно смотрели друг на друга. Джорджи не шевелилась, боясь разбудить спящего малыша.
Мэтью, должно быть, почувствовал присутствие отца и пошевелился в ее объятиях. Она успокоила мальчика поцелуем в теплый лоб.
— Папа! — Мэтыо брыкнул ножками, но поскольку очень уютно пригрелся, не хотел слезать с колен Джорджи.
Йен улыбнулся. Глаза его светились гордостью.
— Сынок! — Он нагнулся и сжал брыкающуюся ножку сына. — Вижу, у тебя новый друг.
Сердце Джорджи дрогнуло, когда Йен поднял на нее настороженный взгляд.
— Здравствуйте.
Она улыбнулась, вспомнив, что получила такое же приветствие от его сына.
— Ленч подадут на террасе. Скоро, — пробормотал он. — Пойду отыщу кого-нибудь из нянь, чтобы приглядела за ним. Мэтью, ты хорошо себя вел, пока меня не было?
— Он настоящий ангел. И состоит из одних достоинств. — Она поцеловала ребенка в макушку и обняла чуть крепче. — Я забираю его себе.
— Правда? — удивленно прошептал Йен. — Я завидую.
— Нам нужно поговорить, — решительно объявила она.
При этих словах по его лицу пробежала тень. Очевидно, ему было не по себе. Но он тут же кивнул и отправился на поиски няни.
Когда, несколько минут спустя, Мэтью передали на попечение добродушной полной женщины. Йен закрыл дверь и повернулся к Джорджи, не подозревая, что в той проснулся материнский инстинкт и что она сердится на него из-за ребенка.
Ей очень хотелось как следует отчитать Йена, но под настороженностью и внешней стойкостью явно крылась его уязвимость, и стало понятно, что нужно действовать крайне осторожно.
Гадая, с чего начать, Джорджи нахмурилась, пожала плечами и решила, что лучше действовать напрямик.
— Почему ты ничего не сказал мне о сыне?
— Просто не было подходящего случая, — бросил он, глядя на нее с безопасного расстояния.
— Но ты мог хотя бы упомянуть о нем! — воскликнула она. — Специально скрывал его от меня или забыл о его существовании?
— Ни то и ни другое, — проворчал Йен. — Доброго дня и тебе тоже!
— Прости, если мое приветствие тебе не понравилось, но, боюсь, сегодня утром меня ожидало немалое потрясение. Собственно говоря, полагается упомянуть о своих детях, когда делаешь предложение. О чем еще мне следует знать?
— Ни о чем! — крикнул он.
Джорджи медленно выдохнула. У нее было так много общего с маленьким Мэтью Прескоттом! Такая же грусть, которую часто испытывала вечно предоставленная себе малышка Джорджи... Но в то же время кто лучше ее может заставить его понять нужды сына?
Джорджи села в кресло.
— Он прелестный ребенок.
— Спасибо, знаю, — буркнул Йен.
— Чудесный, умный и прекрасно воспитанный. И... — Она осеклась.
Йен оглянулся и послал ей мрачный взгляд:
— И?..
— Изголодался по твоей любви.
Он продолжал смотреть на нее.
— Почему ты никогда не рассказывал о нем?
Йен растерянно провел рукой по волосам и отвернулся.
— Не знаю.
— Не знаешь? Неужели не видишь, как он старается привлечь твое внимание? Надеюсь, ты не стыдишься его?
— Конечно, нет, — обиделся Йен, после чего надолго замолчал, уставившись в стену.
— Поговори со мной, — попросила Джорджи. — Не отворачивайся. Помоги мне понять.
Он расстроенно потер лоб и покачал головой.
— Когда я надолго уезжаю, стараюсь не думать о Мэтью. Я просто должен выбросить его из головы. Иначе просто не мог бы выполнять свою работу. А она требует холодного разума и спокойствия. Отрешенности. Объективности. И, поверь, в этом мальчике ничто меня не раздражает. — Он громко сглотнул и послал ей измученный взгляд. — Он мое дитя. И я никогда его не забуду и не покину.
— О, Йен... — Она подошла и положила руку ему на плечо.
Не стоит спрашивать, почему так болезненно пребывание рядом с сыном. Ответ был очевиден: скорбь по матери Мэтью. Ребенок напоминал Йену об умершей жене. Должно быть, он очень ее любил!
— Идем. Посиди со мной, — прошептала она, сжимая ладонями его руку.
Избегая ее нежного взгляда, он позволил подвести себя к дивану. Они уселись. Джорджи испустила долгий вздох, но оба продолжали молчать. Она почти ощущала присутствие его усопшей жены в этой комнате.
Он заговорил — тон был привычно сдержанным и немного язвительным:
— Он часть причин, по которым ты мне нужна.
— Я это поняла и польщена твоим доверием. Я рада, что ты считаешь, будто из меня выйдет хорошая мать.
Он сухо улыбнулся.
— Я в этом нисколько не сомневаюсь. Ты обладаешь способностью делиться радостью со всеми, кого встречаешь на пути.
Эти слова вызвали новый прилив слез.
— Спасибо.
— И это правда.
— Но, знаешь, сначала нужно убедиться, что брак — именно то, чего мы хотим.
— Я уверен, — не колеблясь выпалил он.
— Ты хорошо все обдумал?
— Разумеется. Я не просил бы тебя стать моей женой, будь у меня сомнения.
— Может, объяснишь причины, заставившие тебя прийти к этому решению?
Йен пожал плечами:
— Прежде всего — Мэтью. И союз между семьями, который все так давно хотели заключить. Наш брак кажется неизбежным. Я уже сказал, что вместе мы хорошая команда. У нас одни и те же ценности, и, конечно, ты очень красива. Ну и я хотел бы иметь еще одною ребенка. Возможно, несколько.
— Правда?
— Да, — решительно кивнул он. — И... после того, что произошло в пещере и прошлой ночью... женитьба на тебе — самый правильный и порядочный поступок.
Все его доводы имели смысл. Но она не смогла не заметить, что он не упомянул о любви.
Странное разочарование овладело ею, но она ничего не сказала. Честность — неотъемлемая часть любви. По крайней мере это начало.
— Похоже, ты действительно уверен, — сдержанно заметила она.
— Да. После того как твои братья предложили этот брак, у меня за время плавания было достаточно возможностей, чтобы принять решение, и, уверяю, я почти ни о чем другом не мог думать.
— Погоди! — воскликнула она. — Мои братья предложили тебе жениться на мне?
— Угу, — весело кивнул он, но Джорджи побледнела.
— Они заставили тебя, Йен? Я знаю, как они могут навязывать свое мнение...
— Нет, что ты, разумеется, нет! Не сердись на них. Они хотят для тебя лучшего — и это я! — деловито пояснил он.
Она сухо усмехнулась и снова взяла его руку.
— Йен... мне понадобится немного времени.
— Для чего?
— Честно говоря, ты можешь быть очень властным, и я тоже должна быть уверена.
— Я не властный! Я решительный! — запротестовал он. — И разве это не добродетель? Ты сама сказала, что хочешь мужа, на которого можно смотреть снизу вверх. Прошлой ночью ты казалась вполне уверенной.
— Да, но потом появилась она, и я поняла, что почти ничего о тебе не знаю.
Она смотрела на него, безмолвно умоляя понять и не сердиться.
— Зачем нам спешить? Неужели мы не можем узнать друг друга лучше? Ради Мэтью...
— Лучше? — намекнул он.
Джорджи побагровела, опустила глаза и сплела пальцы.
— Мне было хорошо прошлой ночью.
— И было бы еще лучше, не вмешайся Тесс, — пробормотал он.
Она улыбнулась, но когда он коснулся ее лица, сразу стала серьезной.
— Пойми, она нам не может помешать. Я сделал все, чтобы она поняла, что эта связь — в прошлом.