«Довольно хороший товар», - и заметив, возможно, что я иностранец, добавил: «Человек, который про­изводит это молоко, по-настоящему спасает детей, он богатый иудей - да благословит его Бог - у меня самого три ребенка».

Изголодавшийся от того, что не слыхал, как хвалят иудея, я проговорил с этим человеком полчаса, слушая с острым интересом историю одного из представителей моей расы, который израсходовал свои миллионы, де­лая добро людям независимо от их вероучения и сдер­живая себя. Я узнал об усилиях этого иудея по спасению детей дома и голодающих единоверцев в Палестине и почувствовал гордость. Гордость и счастье первый раз в жизни. Я присел в небольшом парке, наблюдая прохо­дящих, пока не задремал и не заснул крепким сном. Мое счастье продолжалось и во сне, поскольку я видел самый прекрасный сон. Во сне передо мной проходил большой парад; это была целая серия плакатов «За добро расы». Процессию возглавляли все известные профессионалы-иудеи со своими настоящими именами и наименовани­ем расы, начертанными на шелковых знаменах золотыми буквами. Затем шли владельцы всех иудейских игор­ных домов, высоко неся сломанные колеса рулетки в дру­гие эмблемы отброшенного и бесчестного «бизнеса».

Следующей по порядку была целая армия иудеев, которые были профессиональными поручителями аре­стованных бродяг, а во главе ее шли два охраняемых по­литика, несущих длинный вымпел со словами: «Отныне мы пойдем на работу». Эти люди выглядели несколько печально, поскольку они двигались, думая о тех легких деньгах, которые они оставляли позади, однако радость множества людей, экзальтированных их великой жерт­вой, несколько сглаживала их агонию ума. Затем следо­вали объединенные иудейские ростовщики, союз тех, кто оказывает помощь в сделках с недвижимостью и с компаниями. Эта часть парада заняла четыре с полови­ной часа, чтобы пройти заданную точку.

Все марширующие сбросили свои дорогие одежды и бриллианты и были скромно одеты. Они также остави­ли и свои автомобили - многие из известных людей в этой колонне несли флаги и знамена, на которых были написаны следующие слова: «Мы не будем лгать отно­сительно стоимости», «Мы не будем устанавливать непо­мерных процентов» и «Мы не будем номинально увели­чивать наш капитал». Эти надписи были встречены со скептическим удивлением, а многие из толпы выкрики­вали: «Мы из Миссури», интересно, что бы это значило?

Затем появился красивый факельный отряд под названием «Союз Иудейских Светляков». Почти все эти люди были наголо острижены и одеты в тюремные одеж­ды, и этот факт принес толпе облегчение. Затем насту­пила та часть процессии, которая показала наибольшую последовательность среди марширующих. Это была многочисленная армия «настойчивых» иудеев. Сотни и тысячи их прошли с выражением перемен на их лицах. О, я чувствовал себя настолько счастливым, словно я чи­тал то, что было написано на их пуговицах, и видел фла­ги, которые они несли. На большинстве вымпелов мож­но было прочесть следующее: «Мы будем сдерживать себя», «Мы будем стоять сзади и сохранять спокойствие», «Мы будем ненавязчивы». Таковы они были, сотни хорошо известных лиц и типов - непристойные люди на пере­днем сиденье, непристойные люди на заднем сиденье, крикуны, невнимательные люди, торговцы и ужасная армия людей, которые собирают толпы и не­посредственно ответственны за антисемитские чувства. Их вереница составляет в длину несколько миль.

Я проснулся от моего счастливого сна от грубого удара иудейского полисмена, который потащил меня в полицейский участок, где меня окружили фиктивные адвокаты, мои братья, которым нужны были деньги, ко­торыми они могли поделиться с другими братьями. Я не мог добиться услуг иудейского поручителя, посколь­ку у меня не было протекции. Иудейский судья назвал меня «бродягой» и бездельником за то, что собирался спать в парке.

«В будущем будьте внимательны», - сказал он, когда меня грубо вытолкали из суда.

Будьте внимательны! Это самый худший совет, ко­торый он мог дать мне, поскольку я был так счастлив, когда я спал и мечтал о том, чтобы мои братья и сестры изменились и стали бы настоящими иудеями во имя своей расы.

Сейчас я рассматриваю унижение полицейского суда как нечто наилучшее, что могло бы случиться со мной, встречу с добрым старым иудейским школьником, который работал в суде переводчиком и которого при­влекло мое появление. Его длительный контакт с чело­веческим несчастьем и его большой опыт работы с ино­странцами, оказавшимися в затруднительном положе­нии в странной стране, позволили ему понять меня.

В тот вечер он пригласил меня в свою бедную ма­ленькую комнатку позади магазина деликатесов в гет­то. После ужина он подошел к входной двери и позвал соседей. Он называл их по именам, и я сказал Каддиш моему отцу, когда они стали вокруг бочек с рассолом.

С тех пор я жил среди иудеев, настоящих иудеев. Я узнал, что под поношенным пальто лотошника может биться золотое сердце и что бедный продавец пуговиц и подтяжек может изучать Талмуд и иметь ум, который является подарком богов.

Уход от бурной, современной и модной жизни север­ного Бродвея, чтобы окунуться в религиозную атмосферу многочисленных школ иудейской литературы на Восточной Стороне, сопровождается резким контрастом в условиях.

Увидеть глубоко изборожденные и покрытые морщинами времени лица благородных старых людей, скло­нившихся над их любимым Талмудом, означает взгля­нуть на другой мир - мир смирения, мира и любви.

В пределах слышимости грохота движения на Брод­вее я стоял, смотря на склоненные тела людей, занятых изучением и молитвами. Когда я смотрел на убогие сте­ны охваченной бедностью комнаты, ускользающей из моего взгляда, и на фигуры, я увидел (умственно) бес­призорные стены Иерусалима или руины Святого 1Ърода - более подходящий фон для фигур раввинов и столь странный для энергичной Америки.

Большие чувства по отношению к умершим и ушед­шим в прошлое отражены в рембрандтовских лицах ста­рых ученых, что придает этим жизням религиозное ве­личие, о котором турист в северную часть города (быстро проскакивающий в вагоне) никогда и не подозревал. По­зади многих захудалых небольших магазинов или, воз­можно, над угловыми салонами располагаются общества по изучению литературы на языке евреев (хибрю), где со­бираются иудейские ученые и философы, которые застав­ляют радоваться сердце писателя и артиста.

Седовласые, с бакенбардами, печальные старики, многие кз которых познали только горечь жизни, - од­нако такова их судьба по воле Всевышнего, что они при­падают к молельному покрывалу и к Библии, чтобы за­быть Кишинев - их жизнь в учении и молитве в рамках ужасающей бедности опровергает ложь о том, что иудей живет только ради денег.

Я часто вращался среди этих знающих людей, соби­рая крупицы мудрости, которые падали из уст пожилых людей, в благодарность за то, что мое иудейское лицо и кровь обеспечивали мне преимущество сидеть среди них и разговаривать с ними. Так или иначе, мои прогулки по Ист-Сайду подобны успокоению после бури в северной части города.

Много раз я чувствовал, как мое сердце замирало -от того, что я был среди моего народа, среди настоящих иудеев, - и, покидая северную, театральную часть го­рода, землю, которая заставляет верить и беспокоить­ся, я искал небольшие школы, где настоящие прекрас­ные старые люди, которые жили оптимизмом и питали свои души верой, преподавали мне урок терпения и люб­ви к человечеству.

Есть что-то беспокоящее и вдохновляющее в том, когда старый человек, проживший три библейских сро­ка, кладет руку вам на плечо и говорит на языке идиш: «Это Божья воля». Я завидовал глубокому умиротворе­нию этих старых ученых, живущих в прошлом и не обес­покоенных думами о будущем. Их иудейский взгляд на жизнь столь же прекрасен, как и прост. Он не придает значения ни земле, ни небесам. Он смотрит на землю и видит зло, преобладающее среди людей; он думает о не­бесах и размышляет о высшем счастье «будущего состо­яния», и это заставляет человека бороться за то, чтобы принести небеса на землю, установить справедливость и равенство таких благословенных условий на земле, которые столь во многом связаны с небесами.