Когда учительница ушла, спор разгорелся с новой силой.

– Значит, у Зои Александровны был роман! – заключила Сонечка, и все согласились. Это открытие еще больше разогрело интерес к волнующей теме. Ася поднялась и пошла вдоль берега. Ее догнала Маша Вознесенская, подруги побрели вместе, обнявшись, как прежде бродили по коридорам гимназии.

– Идем к нам, – пригласила Маша. – Мама звала тебя. У нас сегодня пироги.

– По случаю твоего выпуска?

– По случаю нашего выпуска, – поправила подруга. – Ты же знаешь, что у нас ты не чужая.

Маша немножко лукавила. В доме затевалось настоящее торжество, но причины было две. Кроме Маши, в семье имелся еще один выпускник. Алексей окончил военное училище и вчера явился домой в чине подпоручика. Новая офицерская форма очень шла ему. И Маша, и мать, и глава семьи – все любовались молодым офицером. Только этот факт Маша почему-то решила утаить от подруги. До поры.

– Я приду, – пообещала Ася. – Только переоденусь. Ладно?

– Смотри же! Мама сказала, что без тебя стол накрывать не начнет. Нужно, чтобы ты все украсила по-своему. У нас так никто не умеет.

– Обязательно приду.

Не успела выйти из аллеи, как из-под земли появился Юдаев – гладкий, напомаженный, с цепочкой в нагрудном кармане. Улыбался, обнажая прокуренные желтые зубы.

– Не желаете ли прогуляться, барышня?

Ася отступила на шаг и оглянулась – подруги были далеко.

– Не желаю я с вами прогуляться!

– А напрасно вы мною так пренебрегаете, Августиночка! – прищурился приказчик и как ни в чем не бывало пошел с ней рядом. От него воняло луком. И даже одеколон не смог перебить этого запаха. Вероятно, зайдя в трактир, Юдаев не удержался и отведал селедки. – Я, между прочим, не голытьба какая-то. Капиталец скопил-с. Теперь вот от Карыгина ушел, получше местечко сыскалось. Как куколку вас содержать бы мог, ежели бы вы…

– Глупости какие! И не мечтайте об этом! – пробормотала Ася, прибавляя шагу, и почти бегом побежала по деревянной лесенке прочь с Вала.

– Ну поглядим, чья возьмет… – донеслось до нее сверху.

Она, не оглядываясь, быстро шла в сторону набережной, у беседки остановилась перевести дух. Сердце колотилось. Противно, грустно, страшно! Детство кончилось… В этой самой беседке возникали мечты, навеянные очарованием детства. И вот эти мечты готовы рассыпаться, как замок из песка!

Как часто они с подругами сиживали здесь, делясь самым сокровенным…

Сны рассказывали, записки от мальчиков читали, стихи, что присылал ей Лелька… Все кончилось!

Грусть горьким медом разливалась в душе.

Она вошла в беседку и постояла у колонны, глядя на воду.

Осторожный кашель позади нее заставил оглянуться. У беседки стоял незнакомый парень в сатиновой рубахе. Он прятал руки за спиной и выжидательно смотрел на нее.

– Что вам нужно? – строго спросила она.

– Вы – Августина?

– Да.

– Тогда это вам.

Парень протянул ей букет желто-белых цветов.

С минуту Ася переводила взгляд с парня на цветы и обратно.

– От кого? – так же строго спросила она.

Парень усмехнулся, переминаясь с ноги на ногу.

– Говорить не велено. Примите цветы.

– Что значит – не велено? Говорите, иначе не возьму.

Парень вошел в беседку, положил цветы на столик, оглянулся и заявил:

– Поцелуете, тогда скажу!

– Что?!

Парень захохотал, перепрыгнул через перила беседки и двинулся вразвалочку в сторону торговой площади.

Асины щеки пылали.

Она смотрела на цветы, на набережную… Видел ли кто-нибудь, как ей передали букет? Кто это? Конечно же, Юдаев!

Она приложила холодные пальцы к пылающим щекам. Неужели фрау Марта всерьез вознамерилась отдать ее за этого неприятного человека?

Ася поспешно вышла из беседки и почти бегом двинулась к дому. Букет остался лежать на столе.

Дома ее ждали дела. Фрау Марта велела вымыть окна в гостиной и натереть до блеска зеркала. Она уже почти справилась с работой, когда вернулась от портнихи Эмили.

– Идем ко мне в комнату! Я тебе кое-что покажу!

– Я уже опаздываю, меня Маша ждет.

– Ну одну минуту, умоляю тебя!

Эмили затащила ее в свою комнату.

– Платье готово, а я не могу понять, идет ли мне.

Эмили разложила на обеих кроватях свои наряды. Ася села на стул.

– Ася, я так волнуюсь! Теперь приедет Вознесенский, и все решится. Мне идет зеленое? Взгляни.

– Что решится?

– Как – что? Только не делай вид, что ты не понимаешь!

Ася, погруженная в переживания последних дней, совершенно забыла о чувствах Эмили. Та весь учебный год только и твердила, что об Алешке Вознесенском. Ася была ее ушами и свидетелем романа. Собственно, то, что Эмили называла романом, происходило исключительно у Аси на глазах и в ее присутствии. Она слышала каждое слово, сказанное Вознесенским, и потом еще многократно была вынуждена выслушивать пересказ разговора из уст Эмили.

– Я уже взрослая, – рассуждала Эмили. – Я не собираюсь париться в гимназии еще целый год, чтобы, как ты, закончить дополнительный, педагогический, класс. С меня хватит.

– Ты… собралась замуж?

– А почему бы и нет? – Эмили покрутилась в своем новом кисейном платьице. Она действительно была хорошенькой. В отличие от Анны Эмили хоть и была бледной и белесой, имела в облике какую-то детскую трогательность и беззащитность. Это делало ее привлекательной.

– А что говорит фрау Марта?

– Мама говорит, что Вознесенский – хорошая партия. Он офицер, имеет влиятельную родню в Петербурге. Он может сделать карьеру.

– Но почему ты решила, что…

– Ой, Ася! Скажу тебе по секрету, я подслушала, это нехорошо. – Она быстро оглянулась на дверь и склонила голову к Асиному лицу. – Папа́ говорил мама́, что встретился на каком-то заседании с отцом Сергием, и тот сказал, что думает Алексея женить.

– Вот как…

– Да! И почему-то отец Сергий сказал об этом папа́! Теперь ты понимаешь?!

– Да… Но…

Эмили оставила в покое подол нового платья, подлетела к подруге, повисла на шее:

– Ведь он прелесть, Ася! Скажи, ну признайся, он тебе нравится?

– Ну ты же знаешь, Эмили, как мы друг к другу относимся. Я не в восторге. Мы почти враги.

– Это глупости. Это детское. И вы должны подружиться ради меня. Пообещай.

– Ну уж нет, – отстранилась Ася. – Этого я тебе обещать не могу. Уж если кто меня не любит, я того любить не могу.

– Какая ты! – надулась Эмили. Впрочем, личико ее тут же разгладилось. – Все равно, Ася! Я так жду, так жду!

Когда Ася наконец освободилась и собралась, было уже довольно поздно. Солнце заканчивало свой моцион над Заучьем, дабы окончательно скрыться где-то за изгибом Обноры. Закат был ярко-малиновым. В Троицком овраге отчаянно пел соловей. Запах сирени к вечеру стал острее, пьянил голову. Она подошла к калитке, отворила ее, и… что-то остановило ее. Она стояла возле дорожки, ведущей в сад, и смотрела на клумбу, разбитую недалеко от кустов смородины. На клумбе росли те самые бело-желтые цветы. У края с десяток стеблей были срезаны.

В Любиме мало кто разводил цветы, а у матушки Александры всегда был богатый цветник. Садом с удовольствием занимались все Вознесенские, Ася это знала. Но почему-то ей и в голову не пришло вспомнить об этом днем.

Она постояла в раздумье перед клумбой, повернулась и замерла, не успев сделать ни шага.

На крыльце, облокотившись о перила, стоял Алексей. Он был в новом офицерском темно-зеленого цвета мундире. На ногах блестели лихо начищенные яловые сапожки.

– Здравствуйте, Ася.

Он быстро сбежал со ступенек, подошел. Она машинально сделала движение назад, но он поймал ее за руки.

– Ну что вы. Я не кусаюсь и даже язык разучился показывать…

– Неужели?

Ася уже пришла в себя и заговорила в той манере, в какой привыкла общаться с ним и которая существовала у нее, похоже, специально для него.

– Что же с вами произошло? Вы заболели?

– Увы, Ася, я вырос.