Так Ася оказалась в просторном доме напротив Троицкой церкви. Здесь на стенах кругом были иконы, а на полу поверх выскобленных досок лежали длинные тканевые дорожки и круглые половички из лоскутков.

– Идем ко мне, – пригласила Манечка и привела подружку в свою светелку. Здесь стояла узкая железная кровать, застеленная белым покрывалом, этажерка с книгами. Широкий подоконник был весь заставлен цветами в горшках. На длинной полочке в ряд сидели Манины куклы.

– Девочки, помогайте-ка мне накрывать на стол! – позвала матушка Александра.

Кухня у Вознесенских располагалась внизу, в большом полуподвальном помещении. Там стояли плита, большой разделочный стол, буфет с посудой, по стенам на крюках были развешаны дуршлаги, половники, сковородки. На столе, накрытые чистыми полотенцами, стояли противни с пирожками, а рядом, присыпанные мукой, ждали своей очереди слоеные треугольнички и звездочки песочного печенья.

– Берите, девочки, тарелки из буфета и несите наверх.

Ася и Маня со стопками тарелок поднялись на верхний этаж. Посередине большой комнаты стоял длинный стол, накрытый белой вышитой гладью скатертью. Манечка принесла льняные крахмальные салфетки и положила стопкой рядом с тарелками.

– Я сейчас.

Маня убежала зачем-то вниз, а Ася начала привычно накрывать на стол. Расставила тарелки – большую вниз, маленькую плоскую – наверх, на каждую водрузила сложенную горкой салфетку, положила рядом ножи и вилочки. До блеска натерла принесенные Маней стаканы.

– Какая же ты молодец, Ася!

Матушка Александра стояла в дверях с большим блюдом пирожков.

– Как у тебя все ловко получилось! А салфетки-то! Надо же… Я так не умею.

От похвалы Маниной матери у Аси голова закружилась. Она не нашлась что ответить и принялась раскладывать пирожки в принесенные Маней плетеные корзинки. Вниз – салфетку, чтобы углы свисали по краям, а затем – пирожки. Сладкие в одну корзинку, с капустой и картошкой – в другую. Затем фигурно разложила на блюде подоспевшие слоеные треугольнички, а вокруг – звездочки печенья.

– Папе понравится, – шепнула Маня, и, легок на помине, вошел отец Сергий в сопровождении сыновей.

– Мам! Мы голодные как звери! – с порога крикнул Алексей, но, увидев гостью, осекся и покраснел. От досады не сдержался и показал Асе язык. Она отвернулась.

– Со Светлым воскресеньем вас, девицы! – вроде бы серьезно проговорил батюшка, но не успела Ася и рта открыть, как отец Сергий подхватил их с Маней на руки и закружил по горнице, рискуя опрокинуть приборы на столе.

Вот уж тут пришел черед Аси конфузиться! Вот уж не ожидала она от серьезного и степенного отца Сергия подобной выходки… Платье задралось, обнажив нижнюю юбку! Какой кошмар!

– Папочка! И меня! И меня! – скакал вокруг Ванечка. А Маня знай себе хохочет, вцепившись отцу в бороду.

Хорошо хоть матушка подоспела и отослала старших мальчиков за самоваром.

– Кто же это так красиво стол сегодня устроил? – хитро прищурился отец Сергий. – Или помощницы у матушки объявились?

– Это она, она! – хохотала Маня, показывая на подружку.

Наконец батюшка опустил их на пол. Ваня тут же взобрался отцу на руки.

– Что же вы гостью работать заставили? Молодцы…

– Она не гостья, она своя. – И матушка Александра погладила девочку по голове. И Ася словно уплыла куда-то. В доме Сычевых были не приняты подобные нежности…

От начищенного до блеска медного самовара, на который из окна лился щедрый солнечный свет, отскакивал солнечный зайчик. Он скользил по скатерти, прыгал в стакан с чаем, полз по руке. Отчего-то всем было весело. Наверняка виной тому являлся шаловливый посланец солнечного луча.

– Папа, ты видел, Ванькина яблоня зацвела! – объявил Артем, поглядывая на младшего братишку. Тот скромно дул в блюдце, делая вид, что разговор его не касается.

– Не может быть! – воскликнул отец Сергий. – Георгий грозился спилить ее еще в прошлый свой приезд! Выходит, напугалась?

– Это не яблоня напугалась, папа, это наш ботаник напугался, – возразил Алексей. – Поверил дядиным угрозам и давай яблоню уговаривать!

– Пять лет не цвела! – добавила матушка Александра, пододвигая Асе печенье. – Думали – все, засыхать начала.

– И уговорил-таки? – с прищуром вопросил отец Сергий.

– Да ты сам посмотри, папа! – не выдержала Маня. Цветение яблони являлось сюрпризом для родителей, а Артем проговорился! Ей не терпелось вывести всех в сад.

– А я, как снег сошел, стал с ней разговаривать, – признался польщенный вниманием Ванечка. – Ты, говорю, цвети давай, а то спилят.

– А она тебе что? – с хитрецой поддел Алексей.

– А она слушала, слушала, да и зацвела! – радостно закончил мальчик.

– Ты бы, Ванятка, соседкину кошку уговорил пореже котят приносить, – подсказал Артем. – А то соседка всякий раз грозится их утопить, а нам с Алешкой приходится бедных котят спасать и пристраивать в надежные руки.

– А надежных рук все меньше… – притворно вздохнул Алексей.

– Кошка не послушает, – серьезно ответил Ванечка. – Она своих котят любит…

И матушка Александра погладила младшенького по голове.

Став взрослее, Ася стала подозревать, что ходила к Вознесенским именно за этим – чтобы матушка Александра погладила ее по голове. Когда Вознесенские собирались за столом, то создавалось ощущение, что они не проголодались, а просто соскучились. Они подшучивали друг над другом, рассказывали новости о котенке, запутавшем нитки; о цветке, который наконец расцвел аккурат к приезду гостей из Питера; о носке, который связала Маня и который потерялся, а потом оказалось, что его облюбовала для себя мышь… О старшем, Владимире, который пожелал выучиться на трубе и теперь играл в учебном оркестре…

Здесь не велось скучных взрослых разговоров, в которых не могли бы участвовать дети.

Отец Сергий, которого Ася обычно видела в церкви и в гимназии, приоткрылся для нее с новой стороны. Раньше она была убеждена, что священник, отягощенный ответственностью перед Богом и знанием чужих грехов, должен всегда быть суровым, величественным и несколько отстраненным от людей. Именно таким он виделся ей в церкви. В гимназии он оказался тем учителем, которого обожают гимназистки. На его уроках всегда стояла идеальная тишина, ловилось каждое его слово. Он говорил так, словно обращался лично к каждой из них, и Ася всегда была уверена, что говорит он для нее и отвечает на ее вопросы. И ей казалось, что из всего класса отец Сергий выделяет ее и особенно рад, когда она обращается к нему с вопросом. Став старше, поняла: он относится так ко всем своим духовным чадам. К каждому – особенно.

Дома же отец Сергий бывал весел, живо интересовался делами детей, называл жену «матушка Сашенька», а с маленьким Иваном вел долгие серьезные беседы вечерами, сидя на ступеньках крыльца.

Как-то раз Маня под большим секретом рассказала, что за матерью раньше ухаживал брат отца, Георгий, офицер царской гвардии. А мать предпочла будущего священника.

– Жила бы ты сейчас в столице… – сказала Ася.

Манечка лишь с улыбкой недоумения взглянула на нее.

– А разве у нас в Любиме плохо?

Ася пожала плечами.

– Это место… Ну, ты же слышала про Геннадия Любимоградского?

– Это старец, что жил когда-то в лесу недалеко от города. Так?

– Да, но говорят, однажды на переправе с него потребовали плату, а когда денег не оказалось, то перевозчики со святого сняли в уплату рукавицы. А было холодно, и…

– Ну да, старец рассердился и напророчил – быть городу Любиму не сыту, не голодну, не бедну, не богату. Так здесь с тех пор люди и живут – не бедные, не богатые.

– А ты хочешь стать богатой, Ася? – улыбнулась Манечка. Сони при этом разговоре не было.

Ася задумалась. То, чего она ждала от жизни, не вмещалось в грубое и ограниченное слово «богатство».

– Я… Я хочу чего-то необыкновенного! Понимаешь?

– Мама говорит, что необыкновенное – это для мужчин. А нам нужно мечтать о самом обычном.