– Ну, Синьков, вернемся в батарею, я тебе, гад, устрою… – плотоядно пообещал своему подчиненному.

Водитель сконцентрировал внимание на управлении и какое-то время вел машину безукоризненно, но сильно отстал от МТЛБ, а когда я приказал прибавить скорость, машину опять начало кидать по всей дороге. Я пинал водителя, ругался матом, но это мало помогало: или мы опасно виляли по полотну дороги, или же ехали нормально, но отставали от МТЛБ. А Иван несся по дороге, даже не подозревая, с какими проблемами я столкнулся. Таким образом мы проскочили через мост, раза два чуть не улетев в реку, миновали Чири-Юрт и цементный завод, проехали опасную зеленку и выскочили на поля перед Новыми Атагами. Здесь я боялся только бетонного моста, на который сложно было заезжать даже днем, а тут пьяный водитель и ночь. Свои опасения проорал Синькову на ухо, перекрикивая гул двигателя, и водитель, сосредоточившись, почти безукоризненно выполнил сложный маневр. Я облегченно перевел дух, считая дальнейшее легкой прогулкой. Мы огибали село по широкой дуге, пыля по полям, когда справа из зеленки мелькнуло багровое пламя выстрела из гранатомета. Даже не видя полета гранаты, я понял, что это была «моя» граната. Сжался в комок и сильно пнул ногой в спину Синькова, заорав в люк:

– Туши фары!

Но водитель с испугу сделал все наоборот – врубил дальний свет и в довершение всего включил еще и фароискатель, который он смастерил самостоятельно пару недель тому назад. И теперь моя машина мчалась по полю, как рождественская елка, сияя всеми огнями. До того, как граната долетела до меня, я успел дать пару коротких очередей из автомата в сторону засады. Грохнул взрыв чуть сзади и сбоку, не долетев до машины считаные метры.

– Ого, если там такой опытный гранатометчик, то следующая граната точно будет «моя».

Я опять пнул водителя в спину и уже спокойнее прокричал:

– Туши, гад, свет, смотри, эмтээлбэшка уже потушила.

Но Синьков непонимающими глазами быстро глянул вверх на меня и продолжал рулить по полю. Санитарная машина потушила огни сразу же после разрыва гранаты и теперь прибавила скорость, выходя из зоны поражения. Мой же водитель, потеряв ориентир – габариты впереди идущей машины, впал в панику и стал лихорадочно крутить рулевым колесом, чтобы высветить потерянную машину хотя бы фарами, и теперь мы выписывали по полю немыслимые зигзаги. На месте засады замигали вспышки выстрелов, и несколько трасс очередей протянулись в мою сторону. Я продолжал пинать водителя, но тот окончательно потерял голову. Я уже расстрелял по боевикам второй магазин и присоединял третий, считая, что мы уже, в принципе, прорвались сквозь засаду: ну, еще метров двести, и боевики нас не достанут, когда в зеленке вновь сверкнула вспышка выстрела гранатомета.

– Все, не успели, – обреченная мысль мелькнула в башке, я еще успел бросить взгляд вперед, заметив большой бугор, появившийся в свете фар. Граната ударила в самый край кормы машины, чиркнула ее рикошетом и взорвалась с оглушительным грохотом, словно кувалдой ударив меня по голове. БРДМ, наехав правой стороной на бугор, стал переворачиваться, а я по инерции, как ракета вылетев из люка, полетел вперед, внезапно оказавшись в воздухе в трех метрах впереди машины. Уже гаснущее от контузии сознание успело дать телу команду: упадешь на землю – катись, чтобы тебя не раздавил «бардак».

Еще успел вытянуть руки вперед, чтобы смягчить падение, как сильнейший удар головой об землю отправил меня в небытие.

…Боря, Боря, – слова и звуки, внезапно хлынувшие в мой мозг, почти затопили меня и как молотом били по голове, пытаясь вновь отправить меня туда, откуда я только что вынырнул.

– Черт, он живой, но без сознания. Кладите его на носилки и в машину, – это уже был знакомый голос.

Меня бесцеремонно подхватили за одежду и положили на носилки. Я ожидал, что сейчас взорвусь от боли, но, к удивлению, тело ответило лишь тупой ноющей тяжестью во всем организме. Лишь в шее что то хрустнуло, и в голове плеснула яркая вспышка боли. Я открыл глаза и одним взглядом охватил все, что происходило вокруг меня: сначала звездное небо, потом Ивана Волощука рядом с носилками, лежащий на боку БРДМ. Он продолжал светить всеми фарами, освещая все вокруг и приближающийся проем санитарного МТЛБ. Сергей Тимошенко бил ногами Синькова, а тот валялся в пыли и, слабо защищаясь, только кричал:

– Товарищ майор, товарищ майор, я думал, что он мертвый, поэтому и убежал…

Но Сергей вошел в раж и, пиная его, сам орал:

– Да ты, сволочь, и автомат свой бросил. Ты хотя бы мертвого комбата из-под фар в темноту утащил. Ты хотя бы проверил, есть у него пульс или нету. Ты, сука, просто струсил и сбежал, забыв даже свое оружие.

Я зашарил у себя на груди:

– Иван, где мой автомат и что с духами?

– Боря, ты пришел в себя, – обрадовался Волощук и положил автомат ко мне на грудь, – вот он, вот, а духов мы отогнали. Не стреляют больше.

Я рывком вскинулся и сел на носилках: боль плеснулась только в мозгу, и голова тут же завалилась, как будто там не было позвоночника, влево набок. Левой рукой поставил голову прямо, но когда отпустил руку, голова опять упала влево. Я повторил действие: что интересно, голова падала только влево, вправо она держалась.

– Боря, ты как? – встревоженно захлопотал вокруг меня Волощук.

– Нормально, я сейчас, – осторожно слез с носилок, ноги достаточно уверенно держали меня, и все тело подчинялось моим командам, только чувствовалась сильная слабость и как чугун гудела голова.

Увидев, что я слез с носилок, Тимошенко прекратил пинать водителя, а тот обрадованно поднялся из пыли и запел сладким голосом:

– Товарищ майор, а вы живы, оказывается…

Я молча подошел к Синькову и сильно ударил его автоматом в лицо. Это я хотел сильно ударить его, но удар получился слабым, и прикладом автомата лишь рассек ему кожу на лбу.

Я повернулся к Волощуку:

– Иван, поехали, раненого ведь в госпиталь надо, а этот пусть остается здесь и обороняет от духов машину. На обратном пути заберем, если живым останется: поставим машину на колеса и утянем к себе.

– Боря, это неправильное решение, так делать нельзя, – Тимошенко и Волощук подошли ко мне и попытались переубедить меня. Но я уперся.

– Я знаю, что это неправильное решение, но за все в жизни надо платить. И пусть платит: за эти пьянки в подразделении, за то, что бросил и чуть не убил комбата. Это мое решение – решение командира противотанковой батареи. У него в машине цинк патронов и штук пять гранат, вот пусть и обороняет свою машину. Поехали, а то у меня сейчас силы кончатся.

Спор с товарищами совсем обессилил меня. Появились позывы к рвоте, и сильно закружилась голова, так что я был вынужден прислониться к перевернутому БРДМ. Сил спорить и доказывать правильность своего жестокого решения уже не было. Хотя я и сам понимал, что мой приказ балансировал на грани уголовки, практически обрекая Синькова на смерть, если боевики сунутся к машине, когда мы уедем.

Отдав через силу последние указания Синькову, который даже обрадовался такому моему решению, я с помощью ребят забрался на броню, и мы помчались в Грозный. Прохладный встречный воздух несколько привел меня в себя, и усилием воли я задавил в себе тошноту, лишь непонятный гул в голове, какие-то отзвуки голосов, тупая боль, которая иной раз вспыхивала острыми иголками в мозгу, сильно беспокоили. Голова упорно не хотела держаться на шее, и ее все время приходилось держать левой рукой, чтобы она не падала вбок. Я немного потренировался с автоматом и теперь был уверен, что при повторной встрече с боевиками сумею вести огонь одной правой рукой, чуть зажав приклад под мышкой.

Оставшийся путь до окраин Грозного мы проделали достаточно быстро: Иван запускал в небо красные ракеты, подъезжая к очередному блокпосту, пропускали нас тоже быстро – на всех блокпостах его хорошо знали. Но на последнем нас тормознули вэвэшники: Волощук что-то долго доказывал старшему блокпоста, но тот уперся и не хотел пропускать нас в город.