Он посмотрел на небо. Солнце начинало клониться к западу. И хотя обжигало оно по-прежнему, уже чувствовалось, что жара скоро спадет. Так иногда ощущается приближение дождя, хотя на небе нет ни облачка.

Змеелов шел долго. Он преодолевал бархан за барханом, словно не знал, что такое усталость. Остановился он лишь несколько раз только для того, чтобы утолить жажду. Он никуда особенно не торопился. Просто нельзя было останавливаться на отдых в пустыне под открытым солнцем. За время своих странствий змеелов видел очень много останков таких вот, присевших отдохнуть. Солнце убивало их быстрее, чем это может сделать самая большая кобра или эфа. А эти змеи умеют убивать. Не любят, как не любит никто из животных, кроме человека, – не любят, но умеют. Почти так же хорошо, как человек. Но намного хуже полуденного солнца в самом сердце бескрайней пустыни… Так думал змеелов, механически переставляя ноги.

Потом он начал думать о пустыне.

Сколько я брожу по ней? Почти двадцать лет. Для пустыни это миг. Для меня – почти половина жизни. Старик спросил, счастлив ли я… А действительно, счастлив? Хотя, наверное, сначала нужно понять, что такое счастье.

– Что для тебя счастье, змеелов? – спросил он себя. – Свобода выбирать, в какую сторону идти? Чувство, которое охватывает, когда удается одолеть особенно опасную змею? Тишина и покой песков? Звездное небо над головой?.. Да, наверное, все это. Это и еще многое другое. Перечислять можно очень долго. Но ведь что-то все равно не дает покоя… Не хватает какой-то малости, чтобы быть по-настоящему счастливым. Это как часы, которые ты видел у людей, живущих в городах. Целая куча каких-то блестящих колесиков и звездочек… Когда это все собрано в правильном порядке, часы оживают и делают то, что они должны делать, – показывают время… Но если их разобрать… Те же колесики, те же звездочки и пружинки. Ничего не исчезло, ничего не сломалось, но это уже не часы, а просто кучка блестящих железяк… Все должно быть верно собрано. Нужно что-то, что заставит работать часы. Так и с моим счастьем. Все есть, но валяется в беспорядке. Нужно это правильно собрать. Но как это сделать? Учитель, наверное, это знал. Но почему-то не захотел рассказать мне. Впрочем, научил он меня многому. Не стоит жаловаться. А может, этому и нельзя научить. Нельзя рассказать… Можно только самому понять. Прочувствовать.

Да ладно, подумал змеелов, что-то я сегодня слишком много думаю. И о непростых вещах. Старик, видно, заразил меня своим настроением. Все, что мне действительно нужно, – наловить побольше хороших змей, пока я иду к скалам. Там много хороших покупателей. Не таких хороших, как старик, но все-таки…

– Так что подумай лучше о том, где ты будешь искать змей. А все остальное оставь тем, кто такими размышлениями зарабатывает себе на жизнь. Тебя-то кормят змеи, так? Ну вот и думай о них. Будет куда больше толку… Но все-таки очень хочется знать, чего же не хватает…

Он шагал, пока солнце не коснулось красным боком горизонта. Тогда змеелов нашел ровное место, на котором торчали жесткие, как проволока, стволы песчаной акации, положил по границе круга, где собирался ночевать, веревку из конского волоса, чтобы внутрь не пробралась змея, наломал сухих веток и развел небольшой костер. Достал сверток с лепешками и вяленым мясом и принялся за еду. Скудный ужин он запил простой водой из фляги.

Стемнело очень быстро. В пустыне почти не бывает сумерек. Темнота наваливается сразу, будто на голову набросили мешок. И звезды загораются не так, как на севере. Там они медленно проступают на бледном небе. Сначала едва угадываются, даже если на небе нет ни облачка. Потом становятся видны все отчетливее… Но это происходит так медленно, что можно уснуть, пока увидишь настоящие яркие звезды. В пустыне они вспыхивают сразу, словно кто-то развязал мешочек с бриллиантами и вытряхнул их на черную поверхность стола. Одним неуловимым движением.

Змеелов любил ночи. Не только из-за прохлады, дающей отдых после невыносимого зноя. И не только из-за отдыха, который можно наконец дать натруженным ногам. И не из-за яркого пятнышка костра, который издалека можно было принять за слишком низкую звезду.

Ночью стиралась граница между землей, небом и человеком. Все было едино. Тело растворялось в непроглядной черноте, и оставалось только не скованное ничем «я». Абсолютно свободное. Свободное даже от самого себя… Над ним были не властны ни время, ни пространство, ни желания, ни страхи… Все это исчезало. Существовали только звезды.

Ночью все было не так, как днем. Змеелов любил ночи и за это тоже.

Он всегда спал очень чутко. В пустыне ночи не бывают безопасными. Всегда найдется зверь или человек, который пожелает поживиться за счет спящего. Поэтому крепкий сон был роскошью, которую змеелов не мог себе позволить. И шаги он услышал, когда человек был еще далеко. Достаточно далеко для того, чтобы окончательно проснуться, нащупать на поясе нож и лечь так, чтобы можно было мгновенно вскочить на ноги.

Но человек был знаком с суровыми нравами пустыни и не желал причинить вреда. Он остановился в десятке шагов от лежащего около костра змеелова и окликнул его:

– Мир тебе, путник. Разрешишь подсесть к твоему костру? Правда, он уже почти погас… Но это можно исправить. Было бы только желание. У меня оно есть. Осталось только выяснить, есть ли оно у тебя, добрый человек.

Незнакомец выплевывал слова, будто шелуху от семечек.

– Ты всегда так много говоришь? – отозвался змеелов и сел, не убирая ладонь с рукояти ножа.

– Всегда, путник, – сказал человек и приблизился к освещенному кругу. – Всегда. И ничего не могу с собой поделать, хотя мой язык уже доставил мне неприятностей больше, чем пять моих бывших жен. А уж они мне крови попортили столько, что и сказать страшно. Нет в этом мире ничего печальнее, чем женщины…

– И болтуны, – перебил незнакомца змеелов.

Человек, ничего не ответив, широко улыбнулся, перешагнул веревку и сел к костру, скрестив ноги. Потом залез в сумку, висящую на боку. Достал лепешку, сыр и фрукты и разложил все это между собой и змееловом.

– Угощайся, путник, – сказал он. – Твой костер, мой стол. Хочешь вина? У меня осталось немного вина. Попробуй, – он протянул небольшой бурдюк, – оно легкое, как крик улетающих птиц на рассвете, и сладкое, как дыхание девушки. Оно теплое, золотистое, мягкое… И освежает это вино, подобно горной реке… Оно…

– Ты дай мне наконец бурдюк, – сказал змеелов. – И я сам решу, что это за вино.

– Да-да, путник, прости… Я не знаю меры в своей болтовне.

Незнакомец выпустил из рук бурдюк и принялся за еду. Змеелов сделал глоток. Вино оказалось совсем недавно забродившим соком винограда. Оно было настолько кислым, что у змеелова свело скулы.

– Слишком крепкое, да? – спросил незнакомец, глядя на скривившегося змеелова. – Главное, чтобы оно не ударило в голову. Когда вино ударяет в голову, обязательно жди беды. Во всяком случае, у меня дело обстоит именно так. Стоит мне чуть-чуть захмелеть, я попадаю в какую-нибудь историю. И не всегда хорошую… Вернее, даже всегда в нехорошую. Очень нехорошую, путник. Совсем недавно был такой случай…

– Ты можешь помолчать хоть несколько мгновений?

– Конечно, конечно! Я, если хочешь знать…

– Нет, я ничего не хочу знать! Я хочу спать… Завтра мне предстоит трудный переход. Я хочу отдохнуть, а не слушать твою трескотню.

– Хорошо, хорошо, – сказал с набитым ртом незнакомец и быстро-быстро замахал руками. – А у тебя нет мяса? Я уже четвертый день ем только эти паршивые финики и инжир… У меня уже живот от них болит. Дай мне мяса. Если у тебя, конечно, оно есть. Это ведь справедливо? Я тебе вино, ты мне мясо.

Все это время человек не переставал жевать и оживленно жестикулировать. Змеелов подумал, что он чем-то похож на обезьяну. Такой же вертлявый и нахальный.

– Послушай, вот тебе мясо. Ешь и ложись спать. Если не хочешь спать, иди наломай еще веток и поддерживай огонь. Только делай все это молча. Я хочу отдохнуть… Только не вздумай замышлять какую-нибудь гадость. – Змеелов посмотрел в упор на незнакомца.