ГРЕКОВ. А ты пришла к нему? И все ваши ребята пришли к нему? И все вы друзья ему: как были, так и остались. И не важно, кто как об этом «подумает». Это я к тому, что если ты уверена в его ошибке с Кирой, — скажи в глаза. Лучше поругаться с другом из-за правды, чем потерять его из-за лжи...

НАДЯ. Вот я сейчас и пойду!

ГРЕКОВ. Сейчас? Погоди. Пусть все сядут за стол, а ты потом его вызови. Если хочешь — я пойду с тобой.

Коридор и прихожая.

ОТЕЦ КИРЫ. Ну, умоляю вас, Семен! Поймите: судьба нашей семьи в ваших руках!

СЕМЕН. Зачем вы говорите так? Ведь вы говорите неправду...

ОТЕЦ КИРЫ. О, если бы я говорил неправду! У Кирочки два маленьких брата, вы же знаете их, у меня старуха-мать в Перемыш-ле! Семья держится на мне, поймите, Семен! Вы знаете мою работу, я же не могу тогда работать, если Кирочка станет вашей женой — женой сына врага народа...

СЕМЕН. Сложное родство...

ОТЕЦ КИРЫ. И вы еще можете смеяться? Ну, хотите, я упаду перед вами на колени? Ну! (Падает на колени перед Семеном.) Вы не знаете, какую я говорю правду! Разве я посмел бы вмешиваться в вашу жизнь, не узнай я всей правды?!

СЕМЕН. Правды?

ОТЕЦ КИРЫ. Страшной правды о преступлениях вашего отца.

СЕМЕН. Вы верите, что он враг?

OTЕЦ КИРЫ. Да! Да! Да! Я видел документы!

СЕМЕН. Какие документы?

ОТЕЦ КИРЫ. Я молю вас жизнью Кирочки: не спрашивайте больше ни о чем, — я и так сказал то, чего не имел права говорить... Я старый человек и стою перед вами на коленях, я молю у вас пощады, Сенечка... Вся моя семья, Сеня, вся семья девушки, которую вы любите...

СЕМЕН. Кира этого тоже просит?

ОТЕЦ КИРЫ. Кира? Вы спрашиваете про Киру... Кира? Нет, она — нет. (Начинает тихо плакать.) Ну отложите свадьбу хотя бы на полгода, вы оба молоды... Ваша жизнь кончена — зачем же топтать вместе с собой и девочку, которая вас искренне любит? Неужели ваше поколение так жестоко и бесчестно?

СЕМЕН. Я люблю Киру...

ОТЕЦ КИРЫ. И она вас любит... Именно поэтому я и пришел к вам. Я думал, в вас есть доброта и мужество. (Поднимается с колен.) В вас один эгоизм, сердце у вас каменное... (Хочет уйти.)

СЕМЕН. Валентина Андреевна думает так же, как вы?

ОТЕЦ КИРЫ. Конечно. Мы ведь с ней пережили тридцать седьмой год...

СЕМЕН. Кира не захочет отложить свадьбу.

ОТЕЦ КИРЫ. Да. Не захочет. Но если в вас есть мужество и доброта — вы обязаны все взять на себя.

СЕМЕН. Что именно?

ОТЕЦ КИРЫ. Ну... Ну хотя бы... Сказать ей, что у вас есть ребенок, и поэтому вы не можете на ней жениться... Что вы не любите ее...

СЕМЕН. Это же подлость...

ОТЕЦ КИРЫ. Моей семье эта подлость будет казаться самым честным и добрым мужеством... Ладно, я пошел, вы вольны во всем...

СЕМЕН. Погодите.

ОТЕЦ КИРЫ. Что?

СЕМЕН. Ничего. Просто дайте мне немного постоять рядом с вами.

ОТЕЦ КИРЫ. Незачем это все...

СЕМЕН. Она не поверит мне.

ОТЕЦ КИРЫ. Я помогу, если вы сделаете этот шаг — гражданина и нашего друга... Вот, погодите, сейчас, у меня есть пятнадцатикопеечная монета для автомата, нет, это ломаная, сейчас, у меня приготовлена вторая, одну минуту. Вот она, Сенечка, вот — целая монетка! Пошли, мой дорогой друг, пошли, спаситель нашей семьи! Пошли!

Комната Семена.

ЛЕНЯ. Между прочим, один сумасшедший, перед тем как обручиться с любимой девушкой...

САША. Убил небезызвестного типа по имени отец Леонтий, который так перечитался Ломброзо, что сам слегка помешался, и его помешательство с гениальностью ничего общего не имеет.

Медленно открывается дверь. На пороге — CЕМЕН.

ВИКТОР. Туш!

Все хором поют туш, Семен осторожно прикрывает дверь и медленно подходит к праздничному столу. Все смолкают.

СЕМЕН. Что смолкнул веселия глас?

ВИКТОР. Где Кира?

СЕМЕН. Кира? Это сложный вопрос. А вот картошка у нас совсем остыла, давайте, друзья, пировать...

ГРЕКОВ. Вино всем разлито?

ГОЛОСА. Да.

ГРЕКОВ. Энтузиазма не чувствую в голосе, чудо-богатыри! Давайте-ка поднимем бокалы за моего доброго друга, большевика, солдата и героя — за контр-адмирала Сергея Ивановича Иванова!

Греков и Семен чокаются. Надя присоединяется к ним сразу, потом Саша. Виктор держит бокал в раздумье, Леня ставит свой полный бокал на краешек стола и ни с кем не чокается, как и Виктор.

Картина третья

Тюремный госпиталь. На послеоперационных носилках ввозят ИВАНОВА два санитара в сопровождении хирурга и сестры. Его переносят на койку к зарешеченному окну, рядом еще одна койка. На ней — УРКА с переломанной ногой. Медперсонал, уложив Иванова, уходит из камеры.

УРКА. На что показания, фрайер?

ИВАНОВ. Вы о чем?

УРКА. Спрашиваю — что болит? Показания — по медицине значит — чем болен...

ИВАНОВ. Теперь ясно. Аппендицит удалили.

УРКА. На свободе времени не было? Хозяйственник, что ли? Ворюга?

ИВАНОВ. Да нет.

УРКА. Фашист? Бургомистр? Полицай?

ИВАНОВ. Нет. Снова ошибся. Большевик я.

УРКА. Вопросов у следствия нет.

Вчера мы хоронили двух марксистов.

Мы их накрыли красным полотном,

Один из них был правым уклонистом.