Он лежал так несколько мгновений, потом достал из рюкзачка острое — до белизны — шило, пошел к песику; тот смотрел на него не то чтобы с доверием, но и без страха, — Бог отдал две конфеты, что-нибудь да значит...

Парень, словно подрубленный, опустился перед псом на колени — в жидкий, грязный снег; глаза его были совсем без зрачков, на лице играла отрешенная, беззащитная улыбка младенца; внезапно ноздри его побелели; он застонал тяжко и ударил шилом песика; тот страшно закричал, он именно закричал — по-человечески тонко; пытался сорвать веревку, метался, но парень, изловчившись, схватил его, снова ударил шилом; песик заяяйкал, тонко, как ребенок, а парень бил его шилом и бил, а потом начал облизывать свои окровавленные руки — жадно, как человек, давно не припадавший к воде...

Москва, Шереметьево.

К Грэйву и его спутнику подошли двое мужчин в генеральских формах таможни, — один с тремя большими звездами, другой — с одной.

— Добро пожаловать, — сказал старший, — рад вас приветствовать, мистер Грэйв.

— Благодарю, мистер Петров... Приятно вновь видеть вас...

— Знакомьтесь, генерал Романенко.

Тот, что был с одной звездой, молча пожал руку Грэйва, хотел было что-то сказать ему, но англичане наблюдали за тем, как таможенная служба курочила чемоданы, рассматривала женские трусики, белье, чулки; стоял многоязыкий гомон, который, казалось, мгновенно станет покорным шепотом, если пограничники, стоявшие здесь и там, достанут из-под шинелей пистолеты...

Петров заметил, как англичане многозначительно переглянулись.

— Эти пока не перестраиваются, — грустно, очень искренне по шутил Петров. — Увы...

— Зато наркотики не проскочат, — сумрачно заметил Романенко.

Петров, по-прежнему грустно, усмехнулся:

— Лучше перебдеть, чем недобдеть...

Грэйв кивнул на своего спутника:

— Это один из моих самых лучших агентов, мистер Дин.

Бомбей.

Один из тех, кто сидел возле большого радиомонитора, досадливо поморщился, кивнул на окно, выходившее на шумную, в трезвоне велосипедных звонков (хуже автомобильных), улицу; второй поднялся, закрыл рамы, опустил жалюзи и задернул тяжелые шторы.

— Вот теперь слушай, — сказал первый (кличка Ричард; подлин ное имя не известно никому; явно не англичанин — слишком грома ден и раздрызган).

Ричард прибавил рычаг громкости диковинного приемника; женщина стонала, кричала что-то быстрое; мужчина постоянно, словно заклинание, повторял: «чувствуешь меня, а?», «чувствуешь меня, а?». Женщина, продолжая стонать, закричала: «Да, Чарльз, да!»

— Никакой он не Чарльз, — заметил Ричард, — это Дин, легавый из Лондона... За ним и его контактами установить постоянное наблюдение в Лондоне... Хочешь громче?

— Не надо, я и так бабу захотел до ужаса.

— Мастурбируй, Ганс, мастурбируй... Посла сорока это даже полезно, массаж простаты, аденомы не будет...

Они замолчали, потому что Дин, которого записали, слышимо отвалился, сразу же чиркнул спичкой, раскурил сигарету, затянулся...

— Где ты сунул записывающее устройство? — удивился Ганс.

— Ему в задницу... Сейчас будет самое главное, слушай...

Ганс приблизился к лицу Ричарда, потерся носом о его потную щеку:

— Хочешь, я тебя полюблю?

— Слушай, — повторил Ричард.

Женский голос был уставшим, но безмерно счастливым, колокольчато-поющим: «Дин, ты спрашивал, когда они повернут в русский порт? Завтра». — «Да? Откуда ты все знаешь, Лейла?»

Алекс Мос, президент фармакологической фирмы — седовласый дедушка, божий одуванчик, — тяжело обвис на трибуне международного конгресса врачей:

— Наша фирма «Мос и братья», которую я имею честь возглав лять, — одна из крупнейших фармакологических фирм в Европе, — понесет громадные убытки, если мы исключим наркологические эле менты из ряда лекарственных препаратов. Мы, тем не менее, готовы пойти на это, потому что угроза гибели человечества от вторжения наркотиков стала реальностью. Я предлагаю всем фармакологическим фирмам последовать нашему почину!

Овация в зале была шквальная, нарастающая волнами: Мос неловко поклонился и начал шатко сходить с трибуны; его поддержали два рослых секретаря, снесли в зал на руках...

Москва, таможенная инспекция.

— Мистер Петров, наша агентура убеждена, что груз для фирмы «Роу» вышел из Бомбея. Хочу надеяться, что вы сочтете целесообразным наше сотрудничество в этой операции.

— Мы готовы, — ответил Петров. — Могу задать несколько вопросов?

— Да, сэр.

— Какова мера уверенности, что в контейнеры действительно заложен гашиш?

— Есть показания двух достаточно надежных осведомителей: их информация была всесторонне проверена агентом Дином. — Грэйв чуть обернулся к тому, с кем прилетел, — молодому еще, очень худому мужчине с битловской прической; галстучек затянут тоненьким узелком; высокий, туго накрахмаленный воротник рубашки делал его шею какой-то беззащитно-цыплячьей.

— Я купил девку, которая спит с человеком из индийского клана, — голос у Дина был тонкий, высокий, чуть ц е п л я ю щ и й на согласных.

— Более того, — он улыбнулся (только сейчас Петров заметил, какой этот Дин веснушчатый; любопытно, почему веснушчатыми бывают только молодые люди?), — чтобы верить ей, мне пришлось пойти на жертву — я влюбил ее в себя. А в кровати, как свидетельствует опыт разведки, врут редко. Она мне и сказала, что теплоход «Манчестер» в Индийском океане получит радиограмму об изменении курса: поступит приказ зайти в Ленинград вместо Стокгольма. Она будет держать меня в курсе всех событий, мы — на связи...