Дело
заключается в том, что в подоплеке понятия «мужчина» лежит понятие
«мужество». Я не очень трусливый человек и в общем-то ничего не боюсь, но я ужасно, трусливо
боюсь поздороваться с Беллой
Ахмадулиной на дорожке на Пахре, опасаясь, что из калитки это
можешь увидеть ты.
Я ужасно трусливо боюсь, что ты не ответишь
Майке Кармен — жене моего друга.
Я боюсь и в городе остановиться и
поговорить с кем-то из знакомых женщин — то и дело оглядываюсь,
как подпольщик, затравленный преследованием.
Если ты
постараешься быть объективной, то ты вспомнишь, что особенно нам
было хорошо, когда я возвращался из поездок — особенно
длительных: я забывал свой страх перед тобой.
Следовательно — если
зрить в корень «мужеству», мужчине страх вообще, а перед любимой
женщиной тем более, — невозможен.
Любить — боясь, могут только
дети, да и то не всегда. Я не силен в физиологии, но скандал из-за
дерьма, или страх, или постоянная, глупая и беспочвенная ревность
могут отвратить мужчину от женщины — навсегда.
Это не
предположение — я в это верю, я это чувствую на себе: после скандала
я с огромным трудом вхожу в прежнюю колею, да и то — не совсем,
говоря откровенно.
Незачем это мое верование анализировать: опять-таки мы придем
к варианту Семушки и Лили — «а помнишь, в 1952 году я купила
цветы тете Двойре на кладбище, а ты потерял зубную щетку…». Это
глупо, потому как нецелесообразно.
Посему давай подумаем, как быть дальше. Сейчас есть только две
возможности. Первая — развод. Вторая — сохранение статус-кво — я
живу на даче, ты — в Москве. Реши ты, как это тебе больше подходит.
Ты знаешь, что до тех пор, пока мне платят деньги, ты будешь
обеспечена.
Пытаться нам еще разговаривать, выяснять отношения — неразумно.
Ты — человек устойчивых концепций: кого не любишь — так не
любишь (чтобы изменить твою ненависть к Ляльке Энгельгардт,
которой ты запрещала приходить с Васей * к нам в дом, потребовалось
года два, если мне не изменяет память).
Я тоже довольно твердо — особенно если я принял решение —
стою на своих позициях.
Просил бы не втягивать девочек в эту нашу кашу: я прошу тебя
об этом, потому что моя мать воспитывала (вернее — старалась воспитывать) нелюбовь
к отцу, а что из этого старания вышло, ты можешь
наблюдать и сейчас.
Занятно, я пишу тебе эту записочку и тщательно обдумываю формулировки,
потому что знаю, что ты будешь относиться к этому «сочинению» как к документу.
И я прав, потому что к моим стишатам ты
относишься лишь как к документу, связанному с моими отношениями
либо с «венгерской художницей», либо с немками («ну пойдем скорей
с тобою на роскошный белый зунд»).
Кстати говоря, что касаемо
Бунина, так его жена не умерла — она прожила вместе с ним более
сорока лет — об этом есть в «Н. мире», можешь меня перепроверить;
а «Жизнь Арсеньева» — это повесть Бунина, и в ней он волен
распоряжаться чувствами и жизнями своих героев: этого у писателя
не может отнять никто, никогда и нигде. Даже у такого писателишки,
каковым я считаю себя.
Я не верю, что мы, поговорив сейчас в сотый раз, придем к
какому-то действительному соглашению. Время — лекарь, да и потом,
все познается в сравнении. Посмотри людей — не моих друзей, не
меня; может быть, тебе действительно очень уж скучно и неинтересно
со мной.
Произошел парадокс: когда мы встретились, я был лаборантом по
афганскому языку, я был говоруном, который весь был наружу.
Писательство — даже мое предполагает уход в самого себя, и суетность окружающая
нам бесконечно мешает.
Я-то полагал, что для тебя
интересно теперь то, что я тщусь писать, и ты за этим всем видишь
меня. Беседа за вечерним чаем в кругу домашних интересна и возможна,
лишь когда не обязательна, и ты знаешь, что не должен делиться
с ближними по обязанности — это может быть только само
собой разумеющимся.
Впрочем, я сам начинаю вдаваться в дебри объяснений, а это ни к
чему. Пожалуйста, передай Тате, что из двух альтернатив кажется
тебе более приемлемой на сегодня.
* Артист Ливанов.
1975 год
Письмо дочке Дарье *
Дорогая старуха, салуд!
Отринутый по наущению астральных сил отец бьет тебе челом!
Перед командировкой хотел бы с тобой поговорить кое о чем,
и поскольку ты веришь лишь себе и мнение другого (или других) для
тебя ничего не значит, пока ты сама не убедишься (я стал запоминать
твои слова как Багаля — хм-хм!), я — не в порядке переубеждения, а
лишь в плане соразмышления, — предлагаю тебе пораскинуть
мозгами вместе со мной. Итак, мы начинаем.
1. Прежде чем слепо верить, следует узнать (не Сенека и не Пла-
тон. Семенов).
2. Юра Холодов ** посвятил проблеме телепатии и парапсихологии
многие годы жизни, и люди, одаренные непознанным даром ясновидения, футурологии или ретроспектологии
(этим даром обладал
Алексей Толстой, кстати говоря, и Юрий Тынянов), изучены им и систематизированы достаточно серьезно и всеохватно.
3. Тамары, ворожеи районного масштаба с навыками торгового
работника, в его списках нет, ибо он — наука, не отдел борьбы с
хищениями соц. собственности. Впрочем, и ОБХСС сейчас переходит
к научным методам изобличения жульничества — во всех его
проявлениях.
4. Результаты многомесячных тамариных «трудов» оказались
фикцией, а лишиться маминого доверия — значит для нее лишиться
серьезного приработка, и вот в ход пускают тебя: ты отказываешься
от встреч со мной.
5. Сие — от торгового расчета, но не от ясновидения. Сие от практического
знания «предмета» — сиречь, меня. Ты для меня не просто
дочь, не просто любимый человечек. Не просто талантливый живописец.
