Спасибо, дорогой мой, за вещи. Они крепко меня выручают —
поддеваю их под казенную одежду. А платочек перецеловываю рано
утром и поздно вечером, произнося свою молитву — ваши имена. Это
я делаю пунктуальней, чем принимаю пищу.
Тебе, сынок мой, поручаю воздать почести, бесконечно облучать нежностью маму от дня ее
рождения 25 мая и бесконечно много лет... Вино, цветы к ее ногам.
Роковой месяц май. Всем, родившимся в этот месяц цветения, дано,
согласно мудрости народной, маяться.
Отныне, когда маме исполнилось 46 лет, где сумма цифр этого числа составляет 10, — маета всяческая
канет в Лету и она будет счастлива, как может быть
счастлива мать такого хорошего, тактичного, рассудительного сына,
каким являешься ты.
Находясь в грязи (не в смысле санитарном, конечно), я стал чище,
крепче... Пожалуй, даже требовательная и несгибаемая мама меня
поощрила бы. Теперь буду ждать ответа на свое большое письмо
Л.П. Берии, которому я все поведал. Когда трудно бывает, не нужно
искать источника движения в другом человеке.
Его нужно искать
только в себе, как в части большой жизни общества. Для того, чтобы
человеку быть мудрым и принимать дары жизни, как редкое чудо, ему
необходимо терять. Тогда в нем, вместе со щемящей болью печали,
просыпается то, что спало и не видело жизни.
Меня радует стиль твоей жизни: учеба, работа. Посетить выставку,
иногда послушать хорошую музыку надо. Не торопись публиковать
своей работы. Будь требовательным к мыслям, слогу.
Не гонись за
количеством. Не гонись за славой, думай о пользе Родине. Имей
умных товарищей. Умей выслушивать и смиряться. Обрети мужество
разорвать твою рукопись и начать снова в 3-й и 6-й раз. Делай
79много, а считай себя малым и недостойным похвалы.
Кто чтит достоинства,
достопочтен и сам, но не забывай Пушкина: «Что дружба?!
Легкий пыл похмелья, обиды вольный разговор, обмен тщеславия,
безделья, иль покровительства позор».
Будь, мой дорогой, достойным
сыном времени и пусть будет тебе примером скромности твоя
мама...
Целую тебя, сынуля мой, с целомудренной нежностью затворника,
у которого в твоем образе сконцентрирована моя воля к жизни.
За меня, пожалуйста, не беспокойся. Совершенствуй себя. Береги
маму, пригрей бабулю, мамочку мою.
Твой, всегда твой.
Октябрь 1953 года
Генеральному прокурору Союза ССР
Тов. Руденко
ЗАЯВЛЕНИЕ
Многоуважаемый товарищ Руденко!
Дело, по которому я обращаюсь к Вам, заключается в следующем:
29 апреля 1952 года органами быв. МГБ был арестован мой отец
Семен Александрович Ляндрес, 1907 года рождения, комсомолец с
1923 года, член партии с 1932 года, в прошлом работник печати, полковник Советской армии.
Отец был осужден решением ОСО от 4 июля 1952 года на 8 лет
тюремного заключения по статье 58-10-11. Причем во время следствия
ни одной очной ставки, ни одного документа, изобличающего отца во
враждебной деятельности. И после этого следствия — суд, на котором отец не присутствовал.
В Ярославской пересыльной тюрьме я встретился с отцом, — седым стариком, разбитым параличом...
там отец рассказал мне всю
«суть» его «дела». По приезде в Москву я сразу же написал письмо в
Главную прокуратуру Советской армии. Это мое заявление было
передано на «рассмотрение» подполковнику Старичкову, т.е. тому
человеку, который вместе со следователем Макаренко «вел» дело отца.
Естественно, моему письму было придано соответствующее «толкование».
В ответе мне было сказано, что изложенные в письме факты
не подтвердились.
Затем, в период с 19 августа по 31 декабря 1952 года, я написал
целый ряд заявлений, — в различные адреса. Все мои заявления автоматически
пересылались в прокуратуру войск МГБ, откуда я получал бюрократические отписки.
Со времени моего первого заявления и заявления отца меня лишили свиданий с отцом, до недавнего
80времени мы были ограничены в переписке. По-видимому — это результат заявлений моих и отца.
4 и 6 апреля этого года я направил Берии, как бывшему министру,
два заявления, два закрытых письма из Владимирской тюрьмы в МВД
направил отец, и до сегодняшнего дня я не имею оттуда никакого
ответа. Я не прошу помилования отцу, — я прошу пересмотреть дело
отца, ибо то, о чем отец пишет в двух своих заявлениях, то, о чем он
рассказал мне при свидании, — все это заслуживает тщательного
рассмотрения.
Я знаю, в чем отца «обвиняют», и я уверен в полной невиновности
отца. Если бы отец был в чем-нибудь виновен, то его судили бы, ему
были бы предъявлены документы, ему были бы даны очные ставки.
Мне известно также, как велось следствие, — просто так людей
паралич не разбивает...
Все это — заявление отца, его рассказ мне на пересыльном пункте и, наконец,
моя вера в абсолютную честность отца — дает мне
право обратиться к Вам, уважаемый товарищ Руденко, разобрать дело
моего отца.
7 октября 1953 года
Дорогие мои родные! Юлианушка и мамуля!
Прошлое письмо было очень коротким, поэтому отведу душу теперь...
К сожалению, сбылось мое предчувствие. Не поспеет мое письмо
к 8-му октября — дню Рождения Юлика. Мысли мои, как и всегда, в
этот день с тобой, с вами.
Убежден, что мое дитя усатое прославит
себя скромностью, знаниями, здоровьем и делами для народа и во
имя его! Да будет так!... Поздравляю тебя, Юлик, и всех близких с
днем твоего рождения.
7 и 15 сентября получил письма, а 20 сентября две посылки и денежные переводы.
Вашей доброте нет предела. Спасибо вам, но я не
заслуживаю такой заботы... Прошу учесть, что одной посылки в месяц
мне вполне достаточно для поддержания себя, и Вам не так хлопотно...
За стеной, кажется, дождь, а мне до слез как бы солнечно,
каждая буковка твоя, закорючка мамина — лучи света. Хрестоматийно, банально,
но верно. Особенно меня взбодрила лестная оценка
мамы. Она, как известно, никогда не была щедрой на похвалу. Спасибо, Галя, за
письмо и хорошие слова о Юлике. Он был хорошим, а
будет еще совершенней. Аминь!