Помощь, которую мне может оказать другой человек в освобождении чувства от его искажений анимой — это вступить в контакт с чувством естественным путем и вытеснить комплекс. Значит, этот человек должен признать и отнестись с уважением к тому, что для меня наиболее ценно. Ведь анима в мужчине всегда чувствует себя им самим. Она знает мою тайну. Благодаря анима-комплексу, мужчины столь чувствительны, падки на лесть, легко оказываются добычей психической инфляции, в плену своих амбиций и страстей. Если никто другой не сможет взглянуть на меня взглядом, который мне нужен, чтобы обрести себя или связаться с интересами моей Самости, слишком загадочной для меня, чтобы я смог ее опознать, мне остается только сдаться на милость чувств анимы и позволить ей обмануть меня, что, как сказал Оскар Уайльд, тоже имеет свои преимущества. ("Преимущества эмоций состоят в том, что они вводят нас в заблуждение".)

Школьное воспитание стремится, главным образом, развивать функции мышления и ощущений, хотя тесты умственных способностей, с их ориентацией на быстроту и догадливость, поощряют интуицию. Воспитание чувств, а именно вкуса, умения оценивать, строить взаимоотношения не является ядром школьного образования. Музыка, искусство, различные виды спорта, общественные клубы, религия, политика, театральное искусство — все эти занятия не входят в обязательную программу обучения, и их выбирают сами ученики. Где может пройти школу сердце? Возможно, не столь уж абсурдна мысль, что профессия психотерапевта обязана своим существованием всеобщему неадекватному и недоразвитому состоянию чувствующей функции.

Если бы наша обычная система воспитания обращала больше внимания на чувство, отпала бы острая необходимость в развитии чувствующей функции с помощью средств психотерапии. Руссо говорил: "Тот из нас, кто лучше всех может переносить радости и горести жизни, по моему мнению, лучше всех воспитан".

Воспитание рационального ума, вопреки заверениям теоретиков школьного образования, мало способствует развитию способности достойно переносить радости и горести жизни. Скорее справедливо обратное: воспитание рационального ума уменьшает нашу способность общаться с чувствами, так как чувство и мышление, по-видимому, как правило, развиваются друг за счет друга. Романтики понимали это и потому говорили: "Чувство может ошибаться, но поправить его может только чувство" (Гердер). Это утверждение отрицает превосходство доводов разума над доводами сердца и отражает романтическое отношение к классическому порядку. Подчиненную чувствующую функцию невозможно исправить с помощью ведущей мыслительной функции. Начиная воспитывать свои чувства, человек не прислушивается к голосу ведущих функций, так как их неодобрение, даже выраженное в мягкой форме совета, действует подавляюще. Чувству требуется воспитание через веру; оно начинает функционировать, только когда мы доверяем его действиям и позволяем ошибаться.

Душа работает над собственными ошибками, используя свою способность к саморегуляции. Она возвращает нас, особенно в сновидениях, в пору отрочества, когда проблемы чувства становятся более острыми, а учебные заведения, в которых мы провели так много томительных дней, оказались полностью неспособными разрешать эти проблемы. До наступления отрочества развитию чувства уделяется больше внимания; ребенку и многое дозволяется, и за ним и больше наблюдают. Но в пору отрочества, без посвящения в тайны взрослых, без четких запретов, инструкций, принятых форм поведения, мы оказываемся на свободе, в гуще мирской суеты, принося в нее собственные смятенные чувства.

Возвращаясь в сновидениях в отрочество, взрослый человек часто сталкивается с пробелами в забытых чувствах, когда эмоциональная жизнь только начинала открываться перед ним, а чувствующая функция приступала к дифференцированию, и ее оценки искажались незнанием и подавлялись страхом. Сновидения снова возвращают человека туда, где все шло неправильно, в ту же школу, но на этот раз — для воспитания чувств.

Здесь мы находим гомосексуальные и лесбийские связи и фантазии; повторяющиеся встречи с некоторыми учителями; высокие идеалы школьной влюбленности; людей, тривиальных и давно забытых, но настойчиво возвращающихся в снах из-за чувств, воплощением которых они являются. Мы не вырастаем из отрочества — что, по нашему мнению, является целью аналитического процесса, — а, скорее, обнаруживаем, что как бы растем в обратном направлении и возвращаемся в ожившее заново отрочество: песни, сценки, лица трогают наши сердца с необычайно живой, хотя и сентиментальной силой.

Первый шаг в воспитании чувства состоит в освобождении его от страха. Чувства сначала должны быть пойманы, удержаны в сознании и признаны именно чувствами. Так как чувствами занимается чувствующая функция, ей следует разрешить чувствовать то, что она чувствует на самом деле, принять и признать ее, не допуская вмешательства ведущих функций. Но вмешиваются не только они. Сама чувствующая функция оценивает содержание психического ограниченными мерками. Наши собственные застывшие моральные устои, дешевый вкус и нетерпимость работают против нас. Кажется, что чувство развивается, находясь в состоянии подвешенности и неопределенности, чтобы мы могли заново осознавать, а не привычно оценивать то, что чувствуем.

Воспитание чувств начинается с того момента, когда я начинаю доверять своему собственному, спонтанно возникшему первому чувству: ("Мне не нравится его лицо", "Во мне все смешалось", "Я ничего не чувствую", "Я просто сержусь, все меня раздражает") — независимо от того, насколько оно допустимо и приемлемо в коллективной системе ценностей. Подавляя простейшие чувственные реакции, я препятствую чувствующей функции дать их содержанию дифференцированную оценку. Например, если по нравственным соображениям я подавляю определенные чувства ("Я женат и не должен испытывать такие желания", "Это неправильно с моей стороны — ненавидеть его без всяких причин"), ничто в дальнейшем из них не сможет вырасти; они останутся в зачаточном состоянии и зачахнут. Или, например, когда при наступлении депрессии я говорю себе: "все мы иногда себя так чувствуем", срабатывает еще одно привычное клише, препятствующее выяснению специфических проблем, которыми вызвана эта депрессия.

Эти маленькие защитные приемы направлены на поддержание привязанности чувства к аффективным корням, потому что все новое, входящее в сознание, обладает потенциалом, заряженным эмоциями в большей степени, чем сама эго-система, иначе это новое нельзя было бы почувствовать и принять. Прежде чем приручить зверя, его нужно поймать. Прежде чем воспитание сможет начаться, должно существовать то, что нуждается в воспитании. Поэтому требуется ответственное отношение человека к чувствам, что бы он ни чувствовал, а не только ответственное отношение к идеалам, указывающим, как человек должен чувствовать. Такое ответственное отношение подвергает проверке идеалы человека: ведь требуется мужество и честность, чтобы принять все, что скажет чувство, после того, как его признают.

Характер человека определяется не содержимым его бессознательного (ведь в каждом из нас есть статистическая доля террориста, убийцы и извращенца), а тем, как он относится к этому содержимому.

Криминальный вывих, составляющий часть каждого комплекса, приводит чувство в состояние шока. Я могу проигнорировать этот шок и просто не почувствовать эту тень своей натуры. Или я могу играть роль социального работника по отношению к своим преступным наклонностям, пытаясь оказать помощь и понять их, или мое эго может выступить в роли судьи или полицейского. Наряду с «террористом», в нас сидит еще и «полисмен», энергично борющийся с любыми признаками насилия и не допускающий взрыва. Когда комплексы констеллируются и намечается серьезная конфронтация, человек способен до бесчувствия забивать их таблетками и вином, или отвлекать их внимание. То, как человек относится к своим антиобщественным и криминальным компонентам бессознательного, показывает его способность использовать свою чувствующую функцию.