Конан огляделся вокруг и понял, что поражение неизбежно. Не поражение — полный разгром! Его солдаты были обречены и стоило подумать о собственном спасении. И о спасении тех, кому он еще мог помочь.

Неподалеку Флавий рубился с двумя пиктами.

— Ко мне! — закричал киммериец. — Пробивайся ко мне!

Уклонившись от удара топором, Флавий сумел достать одного из противников мечом и, отпрыгнув, очутился рядом с Конаном.

— Что делать, капитан? — Лицо его исказилось в отчаянии. Что будем делать?

— Только одно — выбираться из этой резни. Если хочешь остаться жив, держись за мной, парень!

Обнажив мечи, они принялись пробиваться сквозь толпу дикарей, падавших вокруг словно колосья под серпом жнеца. Никто из них не мог устоять против воинского мастерства Конана, никто не мог соперничать с ним силой, свирепостью быстротой. Через несколько мгновений, прорубив себе кровавую дорогу, они бросились бежать — обратно, по той самой тропе, которая привела сюда отряд. Их никто не преследовал; дикари добивали раненых аквилонцев, с опаской избегая места, где недавно стоял их несокрушимый строй. Там вместо пиктских копий и секир уже поработали смертоносные змеиные зубы.

Стараясь производить как можно меньше шума, Конан и Флавий осторожно пробирались по берегу протоки. От раздавшегося вдруг громкого всплеска молодой полусотник вздрогнул и вопросительно посмотрел на киммерийца. — Это бобры, — прошептал Конан. — Их слух гораздо тоньше человеческого — они учуяли нас и теперь хлопают хвостами по воде, предупреждают об опасности. Взгляни-ка! Вон там, впереди, над водой видна их плотина!

За этим сооружением, на противоположном берегу протоки, перед беглецами простиралась довольно большая поляна, а в ее центре торчал огромный, высотой в два человеческих роста, вертикально поставленный валун, в котором, присмотревшись, можно было различить грубые контуры человеческой фигуры. Рядом с ним был другой, значительно меньший по размеру камень, похожий на алтарь.

— Это Поляна Совета, — прошептал киммериец. — Когда пикты властвовали в здешних краях, их вожди, старейшины и шаманы собирались тут для обсуждения своих дел. Теперь, когда они снова захватили эти земли, они непременно придут сюда. Видишь, тут стоит их идол! И я думаю, что после разгрома нашего отряда им будет о чем потолковать, а нам — о чем послушать. Если спрятаться за бобровой плотиной…

— Нас увидят, капитан, — запротестовал Флавий, — это ведь почти рядом с капищем!

— А мы сделаем так…

Конан обломил пару зеленых ветвей и сорвал несколько белоснежных водяных лилий, укрепив затем этот своеобразный букет на своем шлеме.

— Но так мы замаскируем лишь головы, а как же тела?

— Поток рядом с запрудой мутный, там нас никто не заметит.

— Ты хочешь сказать, капитан, что мы залезем по шею в воду?! Но не известно ведь даже, появятся здесь пикты или нет…

— Ничего страшного, постоим, сколько понадобится. По мне так лучше схватить простуду, чем потерять голову.

Молодой аквилонец тяжело вздохнул.

— Наверное, ты прав, капитан Конан.

— Разумеется. Если я хотел бы раз ошибся, моя голова давно уже служила бы украшением хижины какого-нибудь пиктского вождя.

Не тратя более времени на разговоры, Конан зашел в протоку и направился к бобровой запруде, примерно на локоть выступающей над поверхностью воды. Флавий без колебаний последовал его примеру, положившись на опыт старшего своего товарища. Вода у самой плотины достигала им до подбородков, и в ее тени их головы и шлемы, прикрытые зеленый камуфляжем, были почти незаметны.

— А теперь нам действительно придется подождать, — промолвил Конан. — Ты как считаешь, сможешь простоять здесь не двигаясь, пока солнце не опустится на ладонь?

— Придется! Ведь ты сам сказал, что другого выхода у нас нет.

Киммериец лишь приподнял уголок рта в одобрительной усмешке.

Предвечернюю тишину нарушало лишь кваканье лягушек, которые приостановили было свой концерт при появлении людей, но вскоре успокоились и принялись с новой силой выводить звонкие рулады. Солнце клонилось к западу, бросая на поверхность воды у плотины алые отблески; казалось, что в мутный поток вплетены струйки крови. Вдруг Флавий приглушенно охнул.

— В чем дело? — недовольно прошептал киммериец.

— Кто-то вцепился мне в ногу, — так же тихо ответил полусотник. — Больно!

— Тоже мне, страдалец! Это все-навсего пиявки. Ничего с тобой не сделается, всю кровь они из тебя высосать не успеют.

Но Флавий был на этот счет несколько другого мнения и попытался избавиться от присосавшихся к его ноге кровожадных тварей. В этот самый момент Конан выдохнул:

— Тихо! Не шевелись! Пикты! Вот они!

Из леса на поляну вышла группа дикарей, еще не смывшых с тел устрашающей боевой раскраски. Они оживленно и шумно что-то обсуждали — вероятней всего, подробности недавней битвы и своей победы. Флавия поразила их непосредственная, едва ли не детская радость — судя по рассказам старых воинов, людей бывалых и опытных, пикты отличались угрюмым нравом и совсем не любили лишних разговоров.

Вскоре на Поляне Совета сгрудилось множество людей, среди коих большую часть составляли вожди и шаманы, отличавшиеся своими одеяниями от простых воинов, облаченных только в сапоги из шкур да набедренные повязки. По раскраске и перьям в волосах можно было понять, что сюда пришли предводители племен Волка, Ястреба, Черепахи, Рыси и Ворона. По-прежнему слышались радостные возгласы и смех, многие прикладывались к бурдюкам и флягам с кислым вином.

— Посмотри, — тихо сказал Флавий, — здесь пикты из нескольких разных племен, и они отлично ладят друг с другом, хотя еще недавно были смертельными врагами.

— Им ничего не оставалось, как объединиться и забыть про междоусобицы, иначе дикарям не под силу противостоять Аквилонии. И если б все племена по ту сторону Громовой реки смогли бы договориться, наш достойный король расстался бы с большей частью этих земель. Неважно, присоединил ли он их по закону или нет.

Внезапно киммериец, склонившийся к уху Флавия и говоривший шепотом, едва удержался от изумленного возгласа. На поляне появились два человека, выделявшиеся по виду из общей массы размалеванных дикарей. Один из них был шаманом — его длинную кожаную накидку украшали звериные хвосты, причудливый головной убор казался составленным из искусно подобранных птичьих перьев. Второй же носил обычную одежду аквилонских пограничных стражей — потертую кожаную куртку с металлическими защитными бляхами, штаны и сапоги.

— Клянусь, Кромом! — прошипел киммериец. — Ты узнаешь Эдрика, лазутчика графа Лусиана? Проклятый изменник! А рядом с ним — Сагайета, новый шаман пиктов!

Дикари почтительно расступились перед новоприбывшими, которые подошли к плоскому камню-алтарю. Тот, в ком Конан узнал человека Лусиана, медленно и раздельно заговорил на хайборийском, обращаясь к собравшимся, а стоявший рядом шаман переводил его слова.

— Вы только что убедились, что великий военачальник, благородный граф Лусиан выполнил свое первое обещание: привел аквилонский отряд в указанное вами место. Теперь вы можете не сомневаться, что вся провинция Чохира, как и обещал граф, снова перейдет в ваши руки. Но за это придется заплатить: вашему верному и благородному другу нужна сейчас третья часть тех денег, которые были обещаны ему за неоценимую помощь в возвращении исконных ваших земель.

Шаман закончил переводить речь Эдрика, сделал небольшую паузу и добавил еще несколько слов — явно от себя.

— О чем он говорит? — спросил Флавий, не знавший языка пиктов.

— Он дал согласие на выплату этой суммы. Сейчас придут его люди с деньгами… Смотри же, вот они!

Четверо пиктов, вышедших из леса, с трудом тащили на плечах огромный тяжелый сундук, висевший на толстой, похожей на бревно палке. Они поставили свою ношу на землю, Эдрик подошел к ней и поднял окованную медью крышку ящика. Запустив в него обе руки, он вытащил горсть монет, полюбовался на блеск золота и высыпал деньги обратно.