Литмир - Электронная Библиотека
A
A

После этого он стал пробираться дальше по глубокому снегу среди бушующей метели, понимая, что для него остается один шанс из тысячи, и этот единственный шанс в том, чтобы идти по ветру.

В конце этого дня непрерывной борьбы с метелью, Мак-Вей устроил себе стоянку у небольшого лесочка, похожего больше на кустарник. Он заметил, что лес и каждое дерево или куст, которые он встречал после полудня, были обнажены со стороны севера. Он приготовил и съел последнюю пищу и на следующий день пошел дальше. Маленький лесок перешел в жалкий кустарник, а кустарник в обширную снежную пустыню, в которой беспощадно хозяйничала метель.

Весь этот день он искал дичь, искал какого-нибудь признака птиц. Он жевал кору, а после полудня набрал полный рот лисьего меха, от которого у него вздулось горло, так что он с трудом мог дышать. Вечером он сварил себе чаю, но есть было нечего. Он ощущал острый, мучительный голод. На следующий день — третий — это была настоящая пытка. Процесс голодания идет очень быстро в этой стране, где наиболее приспособленные должны для поддержания жизни есть четыре или пять раз в день.

Вечером он поставил палатку, разложил небольшой костер и заснул. Он едва смог подняться на следующее утро. Когда он встал на ноги и почувствовал, что метель с прежней силой режет лицо, услышал тот же свист и вой над снежной пустыней, он понял, что настал его последний час, и он стоит перед лицом смерти. Непонятно почему, он не почувствовал ужаса. Он сознавал, что даже по ровному месту он едва ли сможет передвигаться на лыжах. Но это не пугало его так, как пугало вначале. С каждым часом он становился слабее и слабее. Внутри его еще теплилась жизнь, и он говорил себе, что если смерть неизбежна, то это, пожалуй, лучший вид ее. По всей вероятности, она будет безболезненна, даже приятна. Мучительное, терзающее ощущение голода, прокалывавшее его точно острыми ножичками, уже прошло. Он не чувствовал также жгучего холода. Он просто испытывал желание лечь на мягкий снег и спокойно заснуть.

Он знал, что это будет вечный сон и что северные лисицы растащат его кости, и противился соблазну. Вьюга по-прежнему мчалась прямо на запад с Гудзонова залива, неся с собой бесконечные облака снежинок круглых и твердых, как мелкая дробь. Этот снег сначала, как ему казалось, пронизывал насквозь его тело, путался у него в ногах, пытаясь свалить его, и наметал на его пути сугробы и горы. Если бы ему хотя бы набрести на лес, на какую-нибудь защиту! Теперь он больше всего мечтал об этом.

Когда он последний раз смотрел на часы, было девять часов утра. Теперь приближался вечер. С тех пор вьюга почти ослепила его. Он не видел на десяток шагов впереди. Но остаток жизни все еще теплился в нем. Это была героическая искра жизни, мужественная искра, ее нелегко было загасить. Она говорила ему, что, когда он доберется до какой-нибудь защиты, он еще почувствует это, и он должен бороться до последней возможности. Мешок на спине не тяготил его, он не ощущал его веса. Он не замечал, делает ли он милю иди десять миль в час. Скорость не играла для него никакой роли.

Многие при таких условиях зарылись бы в снег и спокойно умерли бы, наслаждаясь прекрасными видениями, которые как бы в утешение снятся тем, кто умирает от холода и голода. Но горевшая в нем искра все-таки в конце концов довела его до маленького перелеска, который представлял некоторую защиту от ветра и снега. Ему стало немного теплее. Искра вспыхнула и послала ему новые видения.

Через некоторое время он отдал себе отчет, что уже ночь, где-то впереди блеснул свет, а вокруг была полная тьма. Первой его мыслью было, что это костер где-то за много миль впереди. Потом он сообразил, что это свет в окне хижины. Он потащился вперед и, когда добрался до двери, попытался крикнуть, но его распухшие губы не издали никакого звука. Прошло не меньше часа, пока ему удалось вытащить ноги из лыж. Он стал искать ручку, надавил на дверь и ввалился внутрь.

Ему показалось, что какая-то картина внезапно сверкнула перед ним при вспышке света. В хижине было четыре человека. Двое сидело за столом прямо против него. Один держал на весу стаканчик с костями. Он повернул к нему грубое, заросшее бородой лицо. Другой был молодой человек и Мак-Вея чрезвычайно удивило почему-то, что он держал в руках жестянку с бобами. Третий смотрел на игру в кости двух первых. Когда появился Билли, он оторвал от губ наполовину опорожненную бутылку. Четвертый сидел в самом углу и был до такой степени худ и бледен, что его можно было принять за мертвеца, если бы не темный блеск его глаз. Билли почувствовал запах виски и пищи. В лицах, обращенных к нему, он не увидел признака приветливости. Тем не менее он направился к ним, бормоча что-то нечленораздельное. И вдруг искра, упорная искра жизни, тлевшая в нем, погасла, и он упал на пол. Он услышал какой-то голос, доносившийся как будто откуда-то издалека:

— Откуда дьявол принес его?

И потом, через некоторый промежуток, показавшийся ему очень долгим, тот же голос прибавил:

— Выкиньте его обратно на снег!

После этого он потерял сознание.

Но в этот самый последний миг между светом и тьмой он почувствовал внутренний толчок, от которого ему захотелось вскочить на ноги, — ему показалось, что он узнал голос, произнесший:

— Выкиньте его обратно на снег.

Глава XXII. ГОЛОД

Задолго до пробуждения Билли сознавал, что он не на снегу, и что какая-то горячая струя проникает в его горло. Когда он открыл глаза, в хижине уже не горел свет. Был день. Он чувствовал себя значительно лучше. Но было в хижине что-то, что нарушало его покой. Это был запах жареной свинины. Весь его голод сразу проснулся в нем. Радость жизни, предвкушение пищи горело в его лице, когда он приподнялся. Другое лицо, заросшее бородой, с красными глазами, с звериным выражением склонилось над ним.

— Где же ваши припасы, дружище?

Вопрос этот обрушился на него, как удар. Билли не слышал собственного голоса, когда он прошептал:

— У меня нет ничего!

Бородатый прорычал, обратившись к остальным:

— У него нет припасов!

Билли подавил крик, чуть не вырвавшийся из его горла. Он знал теперь этот голос и этого человека! Это Беки Смит! Он приподнялся было, но теперь опять упал. Беки не узнал его. Его отросшая борода, косматые волосы, исхудавшее лицо спасли его.

— Мы дадим ему, Беки, — раздался слабый голос. Это сказал бледный исхудалый человек, сидевший прошлой ночью в углу.

— Дадим! Черта с два! — проворчал тот. — Вам-то все равно — вам и Сунди. Вам все равно крышка!

Вам все равно крышка!

Эти слова раздались в ушах Билли похоронным звоном. Хижина обречена на голод. Он попал не к людям, а к зверям. Он увидел опять в углу скамьи исхудалого человека. Он поочередно оглядел остальных, чтоб угадать, который Сунди. Это был юноша, державший стакан с бобами. Именно он жарил теперь свинину на железной печке.

— Мы дадим ему — Генри и я, — сказал он. — Я уже вам говорил ночью. — Он перевел глаза на Билли. — Я рад, что вам лучше, — обратился он к нему. — Вы видите, вы попали к нам в тяжелое время. Мы доедаем последние запасы. Наши два индейца неделю назад отправились на охоту и не вернулись. Верно, умерли или ушли, и мы тоже должны умереть, если метель скоро не прекратится. Мы вам дадим немного поесть — Генри и я.

Приглашение было довольно холодное. В нем не было ни симпатии, ни теплоты, и Билли почувствовал, что даже и этот человек предпочел бы, чтобы он умер, не дойдя до хижины. Но все-таки этот человек был великодушен. Все-таки он не присоединил своего голоса к тому, который предлагал бросить его обратно на снег. И он попытался выразить свою благодарность и вместе с тем скрыть свой голод.

Он увидел, что на сковородке жарятся три тонких ломтика свинины, и он подумал, что этим едва ли можно насытить жестокий голод. Беки смотрел прямо на него, когда он попытался встать на ноги, и он был теперь уверен, что этот человек, которого он лишил службы, не узнал его. Он подошел к Сунди.

32
{"b":"13975","o":1}