— Как у человека есть генетическая программа судьбы и изменить ее невозможно, хоть прими миллион таблеток для похудания или излечения от врожденной болезни, — говорил он, — так у любой страны есть генетическая будущность, которую не переиначишь, сколько бы ни старались отдельные клеточки-мутанты придать в целом заданному направлению иную цель. Противостоять предопределенному невозможно! Хоть как-то воздействовать на перспективу страны нереально.

Он переводил дух и чесал в затылке, после чего изрекал:

— Но мы все же постараемся…

В библиотеке он повесил собственноручно изготовленную таблицу, которую вычертил и заполнил, размышляя на досуге о судьбах горячо любимой Родины:

(сравнительный анализ активности населения стран Европы и России — с начала ХХ века до наших дней).

1900–1920 годы

США — изобретен паровоз.

АНГЛИЯ — изобретен телефон.

РОССИЯ — митинги и демонстрации, наиболее активные люди идут к царю на поклон, пассивные — распродают вишневые сады.

1920–1940 годы

США — укрупнение картелей.

АНГЛИЯ — Форд завоевал господство.

ФРАНЦИЯ — родился Карден.

РОССИЯ — собрания, показательные процессы, уничтожены крестьянские хозяйства и военачальники.

1940–1960 годы

США — резкий скачок промышленного развития.

АНГЛИЯ — резкий скачок угледобывающей промышленности.

ФРАНЦИЯ — расцвет виноделия.

РОССИЯ — самые предприимчивые и деловые строят на крышах голубятни.

1960–1980 годы

США — скачок в развитии электроники

АНГЛИЯ + ФРАНЦИЯ — строительство тоннеля под Ла-Маншем и разработка новых технологий возведения домов.

РОССИЯ — БАМ. Атоммаш, проекты поворота северных рек, деловые люди уходят в тень.

1980 — н. вр.

США — развитие кабельного телевидения.

АНГЛИЯ — всплеск банковской активности.

ФРАНЦИЯ — полиграфический бум.

РОССИЯ — митинги, демонстрации, разборки в Думе, наиболее активные их возглавляют, наиболее пассивные точат саперные лопатки, наиболее дальновидные уезжают за рубеж.

— Впрочем, — говорил он. — Нет ничего страшного в том, чтобы плестись в хвосте цивилизации. — Зато можно пользоваться всеми ее благами, не прилагая особых усилий. По крайней мере не надо таранить лбом неизвестность, штурмовать неоткрытое, изобретать неизобретенное… В каком-то смысле отсталость — наиболее выгодная позиция.

— Провидение дает каждому народу возможность сыграть в истории свою роль, — говорил Маркофьев. — Каждая нация по очереди выходит на авансцену. И словно бы произносит свой монолог. Иногда очень долгий. Остальные на это время умолкают и отступают в кулисы. Их функция в такие периоды — вспомогательная, эпизодическая, зачастую лакейская.

Иногда может показаться, что солирующая партия отдана какому-то народу навсегда. Пожизненно. Сколько античных развалин понатыкано по всему миру, их обломки встречаешь и в Турции, и в Тунисе, и в Крыму. Иногда какому-то избраннику небес по тем или иным причинам позволяют исполнить свой монолог или арию даже дважды, причем порой в совершенно различных амплуа — Реформация и фашизм в Германии, но как бы долог и пышен ни был речитатив, рано или поздно ему приходит конец: истощившись, перенапрягшись, отдав все силы солированию, артист, то есть сказавшая свое слово нация, тихо ретируется. И еще хорошо, если в гримерку. А то ведь прямиком — на свалку. Вместо дружного хора миллионов согласно певших граждан могучей державы до слушателя теперь доносятся отдельные голоса редких представителей некогда могучей державы — писателей, политиков, преступников, сумевших прогреметь своими изощренными деяниями на весь мир. Это — последние всплески затихающего после бури моря. Греки, итальянцы, немцы — где они теперь? Мелкие торговцы, приятные или не слишком приятные собутыльники, сытые бюргеры… Нации, как и люди, имеют тенденцию дряхлеть и умирать.

— Европейцы уже исполнили свое предназначение: подарили миру эпоху Возрождения, христианство, открытие Америки, — говорил он, — и теперь должны уступить место другой расе…

Он восклицал:

— Старушка Европа! Именно это избитое сравнение приходит на ум, когда смотришь в лица населяющих Старый Свет людей. Вот именно — Старый! Видишь следы вырождения, присущие древним дворянским родам, лишенным притока свежей крови. Браки внутри одних и тех же кланов, среди одних и тех же семей, сплетенность ветвей по существу одного и того же дерева, усталость поколений и ослабление корневой системы… Европа пребывает в расслаблении. Попивает, покуривает, утратила бойцовскую форму. То ли дело молодые нации, получившие от своего Бога запрет бражничать. Не все, но фанатики исполнят приказ. И произведут здоровое потомство. Ох, и огребет же Европа за свою самонадеянность и якобы превосходство…

Он сказал:

— Молодые нации и народы будут наследовать планету. В уютных австрийских особнячках поселятся белозубые негры, респектабельные районы Лондона наполнятся шустрыми китайцами, парижскую Эйфелеву башню преобразуют в минарет фундаменталисты… Произойдет естественная революция, похожая на российскую, когда толпы безродных рабочих и крестьян стерли с лица земли жалкую горстку неспособной постоять за себя элиты. Европа находится по отношению ко всему остальному миру в том же положении, в каком находилась верхушка русского общества накануне революции 17-го года — по отношению к остальному дикому и дремучему населению.

Так он теоретизировал… Но помимо того, что был блестящим философом, оставался и непревзойденным практиком!

Было решено, что с секретным заданием в Москву отправится Моржуев. На него возлагалась функция: передать деньги спикеру Госдумы, который (по договоренности с Мишей) готов был подписать любую бумагу, разрешающую Маркофьеву приобретение любой собственности и любого количества акров земли за рубежом и на любой из планет солнечной системы.

Я горячо приветствовал затею. Я давно (честно признаюсь, из лично-корыстных побуждений) ратовал за перенесение театр наших действий на территорию России. Почему настаивал на этом? Нужно ли объяснять?

Разве мог я вкушать радости, которые передо мной искрились — в одиночестве? И сугубо эгоистично… Я скучал по Веронике. Не давала покоя мысль о Машеньке — ее больной девочке… И о бывшей моей жене Маргарите. И собаках Джеке и Джое, которых ей чем-то, но не на что было кормить. И о родителях. Я постоянно думал о своей дочке Кате. Которая все еще оставалась без крыши над головой. Как они все без меня обходились и справлялись?

Увы, Маркофьев не отпускал меня от себя ни на минуту. Я был нужен ему как фиксатор и хроникер, как постоянный запечатлитель каждого шага его поучительной и великой жизни.

Думая о нем, я задумывался о себе. Задавался вопросом: "Что я за человек?" И открывал много неожиданного.

Мне было скучно и даже неинтересно ходить в театр или на концерт одному. Мне хотелось, чтобы радость делил со мной кто-то сидящий рядом.

Если являлся на свидание вовремя, а меня уже ждали, начинал извиняться, что не пришел на пять минут раньше. Чего извиняться, если явился в срок? Но нет, я все равно чувствовал себя виноватым. Постоянно виноватым.

Я был странно устроен: радовался, когда меня обвешивали — меньше придется тащить, ноша не те оттянет руки! Но сейчас я остро ощущал неполноту и обманную легкость своей жизни.

Вывод. Во всем надо находить радость и плюсы!

Меня точили тоска и виноватость. Такая порой охватывала хандра… Что впору было завыть. Особенно где-нибудь на вокзале или в аэропорту… Возле киоска с глянцевыми журналами. Обложки их блестели, переливались всеми цветами радуги… Праздник… Карнавал, да и только. Улыбающиеся лица смотрели с рекламных страниц, уверенно улыбаясь и как бы призывая красиво жить, легко жить… Подстрекая к этому. Подталкивая пуститься в пляс и забыть о трудностях и проблемах… Но не покидало ощущение, что праздник это не мой. Тексты были не понятны, рябило в глазах от иностранных букв, фотографии же — с затверженными улыбками — явно принадлежали чужому обиходу. Кем эти рекламно-дежурные улыбальщики были? Актерами? Врачами? Победителями конкурсов и викторин? Лотерейными счастливчиками? Равнодушный мир (несмотря на его глянцевость) обступал и окружал меня со всех сторон… До чего трудно было не остаться в нем одному! Как этого было достигнуть? Предлагать, навязывать налево-направо свои услуги — в надежде на ответное тепло? Такое не всегда получается. Ты можешь не понадобиться. Несчастная бездомная дворняга предлагает себя равнодушному прохожему, грезя обрести в нем хозяина, а получает удар… Только собственный дом, собственная семья могут согреть и обласкать…