– Так, – хмуро согласился Расмус.

Освобождение Мариуса потребует не только смелости, но и смекалки. И с тем, и с другим у Расмуса все было в порядке. Способов освобождения существует масса. Пусть раньше Расмус такими делами не занимался – что из того? Главное – уверенность в себе, а навык придет, если есть мозги. Подкоп – вот первое, что пришло Расмусу в голову. "Не годится!" – тут же забраковал он вариант. Под тюрьму отвели самое капитальное строение в Черных Холмах. Каменный подвал, для стратегических запасов деланный. Эти стены так просто не пробьешь. Требуется время, которого нет. Далее. На дверях помещения с каменным подвалом – громаднейший замок. Ключ – у старосты. Украсть ключ? Наверное, можно. Даже у старосты, этого недремлющего цербера. А что потом? На охрану подвала староста снарядил отборных мужиков из особо преданных. Ради такого случая даже оснастил стражу мушкетом, который устарел еще до того, как староста родился – но в Черных Холмах более грозного оружия не видали. В общем, лобовая атака почти не имела шансов на успех. Мужички, не дрогнув, пальнут в любого, кто приблизится к подвалу. Хотя, в общем, рискнуть можно было бы. Стремительный Расмус, призвав в союзники фактор внезапности, получал определенные шансы. 30 на 70. Однако вся гнусность ситуации состояла в том, что явное освобождение Мариуса никоим образом не облегчало его положения. Оно сыграло бы роль сигнала тревоги. Шорох по округе, конечно, поднялся бы невообразимый. И на беглецов тотчас открыли бы большую королевскую охоту с участием губернаторской стражи, что резко снижало шансы – до уровня 1 на 99.

Расмус пристально посмотрел на странного человека, умеющего писать. Кто он? Можно ли ему доверять хоть в малом? А кому вообще можно доверять? Доверять нельзя никому. Как говорят мудрецы сальвулы: "Никогда не сообщай своим друзьям того, что не должны знать твои враги". Счастлив тот, кому в этой жизни не нужны конфиденты.

Уго вертел в руках деревянную игрушку, почти готовую, которую обрабатывал вчистую с необыкновенным тщанием. Имел человек такое хобби. Еще мастерил бусы из стекляруса и дарил их бабам. Еще клепал чеканки и украшал ими стены своего дома. Пробовал работать по майолике…

Итак, обрабатывал Уго детскую игрушку. На Расмуса даже не смотрел. Движения его были четкими и вдохновенными – как у ваятеля, припавшего к глыбе мрамора. Расмус, обычно чуждый нерешительности, замялся. Слишком многое стояло на кону.

– Слыхал про Мариуса? – мобилизовавшись, начал Расмус.

– Слыхал, – бесстрастно отозвался Уго. Его речь имела милую особенность: сонорные время от времени вдруг начинали звучать как спиранты, из-за чего казалось, будто Уго запихал за щеки орехи и ни в какую не желает с ними расставаться.

– Да разве он убить-то может? – горячо воскликнул Расмус. – И придурку понятно, что его подставили.

– Может быть, – холодно заметил Уго. – Мне-то какое дело?

Уго буквально выставлял напоказ свое безразличие. Стараясь держать себя в руках, Расмус продолжал:

– Выручать его надо, вот что. И быстро. Я тут подумал – и решил с тобой посоветоваться. Ты человек ученый, ты можешь помочь.

Черные, слегка навыкате глаза Уго оторвались, наконец, от игрушки и с веселым удивлением остановились на собеседнике:

– Чего ради?

Хороший вопрос. Но на него у Расмуса припасена домашняя заготовка.

– Мы тебе заплатим, – веско обронил он.

Голосом сладким, как марципан, Уго поинтересовался:

– Вы? Чем? Прошлогодним навозом?

– Золотом! – с невыразимым апломбом заявил Расмус.

Уго славился своей выдержкой.

– Чем? – спокойно переспросил он.

– Ты что – глухой? Золотом, золотом!

Уго в легком недоумении откинулся назад, наморщил лоб и раздраженно сжал губы.

– Ладно. Давай по порядку. Почему ты пришел ко мне? – спросил он, делая ударение на «мне». – Я что – всенародный староста?

Еще один хороший вопрос. На него не ответишь до конца вразумительно.

– Нет, ты глухой, – ехидно заметил Расмус, уходя от комментариев. – Сказано: потому, что ты ученый человек.

– Будет тебе фуфло нести, – неожиданно резко перебил его Уго. – При чем тут ученость? Тебе ж не книжку прочесть надо. Тебе, как я понимаю, боевые товарищи требуются. А мы ведь не то, чтобы друзья.

– Может, друг любезный, подскажешь, кто мне помогать возьмется?

Бесспорно, лучший вопрос вечера! Уго задумался. Задумчивость ему шла.

– Ты, пожалуй прав, – протянул он понимающе. – В деревне таких не сыщешь…

То-то и оно! Забиты, запуганы людишки. Нет пассионариев. Сплошные амебы какие-то. – А ты им – золото, – провокационно посоветовал Уго. – Некоторые, любезнейший, очень любят золото.

– Знаю, – согласился Расмус. – Но старосты они боятся больше.

Страх этот был безотчетным, инстинктивным и повальным, с успехом выполняя функции осевой подпорки мироздания в Черных Холмах. Для обитателей деревни староста воплощал многие начала. Он был грозен, как кара Божья, неизбывен, как мутный поток великого Кельрона, и инороден, как сальвул. Для сиволапых в своем большинстве сельчан он представлялся парящим в недосягаемых высях, в параллельном мире даже, откуда метал молнии и сквернословия. Узнав, что кто-то провинился (с его точки зрения), он возглашал во все свое хайло: "Подать суда детей нечистой силы!" И штрафники приближались к этому мощному старику с ярко выраженной готовностью ответить за все именно в качестве детей нечистой силы. При желании староста мог легко внушить подотчетному народу, что он – именно первосотворенный человек Гюнрад, созданный из древовидного обломка, найденного на берегу моря, и что он, как некогда Гюнрад – владыка мира в эпоху тысячелетнего золотого века.

Столь глубинный сервилизм могли одолеть лишь передовые члены общины. Расмус и Уго представляли эту ничтожную когорту – каждый по-своему.

– Мне не бойцы нужны, – сказал Расмус, тяжелым взглядом своих прозрачных глаз сверля собеседника. – Мне ты нужен.

– Зачем? – вкрадчиво поинтересовался Уго.

Вот грань, переступать которую без гарантий уже опасно. Расмус это ясно понимал.

– Так ты согласен? – спросил он, прищурившись.

– За что я буду работать? – невинно поинтересовался Уго. – За золото, так?

– Верно.

– Оно у тебя есть?

– Есть.

– Ну-ка, интересно было бы взглянуть!

– Ты согласен или нет?

Уго тонко улыбнулся, став похожим на плутоватого маклака.

– Нет, так мы с тобой никогда не договоримся. Выкладывай все – или прикрываем лавочку. Только не надо про золото! Об этом расскажешь своей бабушка после полуночи.

Расмус яростно зыркнул на непростого собеседника.

– Осел и в Густане конем не станет, – заметил он после тяжелой паузы. Хотел сказать резче, но в последний момент обуздал эмоции. – Есть у нас золото!

Взор Уго затуманился. Ноздри его длинного носа трепетали, как у наркомана. Он широко усмехнулся:

– Ладно, допустим. Дальше что?

Расмус собрался с духом.

– Нужно сделать бумагу от герцога Тилли, – медленно сформулировал он. – Да такую, чтобы Маса отпустили и никогда потом не искали.

***

"… В 660 году король Себастьян Благословенный умер от воспаления легких. Крепкое здоровье правителя сделало эту смерть неожиданной для близких, хоть и достиг он уже преклонного возраста. 17 февраля в Золотом зале дворца Альбентинов первый кардинал Ригес объявил новым королем Рениги старшего сына покойного – Лего. Потомки третьего королевского сына – Гвидо – получали в наследственное владение огромный надел на севере страны, который после покорения санахов находился в прямом владении короны. Отныне надел признавался герцогством и получал название Тилли – по детскому прозвищу, которое Гвидо дали родители.

…Герцоги Тилли, люди разные – властолюбцы и простаки, злодеи и весельчаки – имели один общий фамильный изъян. Всех их время от времени охватывали приступы беспричинного гнева, и тогда удержать их могла только грубая физическая сила. Зная это, наиболее трезвомыслящие в роду Тилли держали при себе специально натасканных слуг, которым поручалось усмирять хозяев во время припадков. Если же таких слуг под рукой не оказывалось, происходили ужасные случаи. Вспомни, любезный Рауль, хотя бы историю с племянником короля Рогера III, которого изувечил на придворном празднике в 878 году тогдашний герцог Тилли, Матиас Обжора.