Поселок, куда переместилось действие нашей истории, имел славное название Курица. Расмус знал его неплохо. Несколько лет назад один предприимчивый малый, Стефан Хардиг, развернул здесь мощную сукновальню. Он угадал с местом для бизнеса. Повсюду в радиусе десятков миль, вплоть до предгорий, разводили, выпасали и стригли невероятное количество овец. Бесчисленные тонны шерсти изнывали по сбыту. Местные шерстобои не справлялись с переработкой сырья. Хардиг появился, как мессия, решил проблему и озолотился вмиг. К нему стала стекаться шерсть со всей округи, в том числе – и та, которую вырабатывала община Черных Холмов. Расмусу случалось доставлять шерсть в Курицу. Места вокруг были благодатны. Змеиный извив величавого Кельрона делит равнину на две неравнозначные части. С одной стороны – спокойный пейзаж из размеренно чередующихся лугов, полей и зеленых холмов. С другой – чудный сосновый лес. Знаменитый лес. Считалось, что сосны Северной Рениги дают самый чистый в стране воздух. Те аристократы, которых заботило собственное здоровье (а ведь, рано или поздно, аристократ начинает думать о вечном), валом сюда валили. Чуть ниже по течению для них соорудили курортное местечко Чистые Воды. Прелестные желтые типовые домики изумительно вписались в темно-зеленый сосновый ландшафт. Слегка душный, но бодрящий воздух, праздничный запах хвои, непуганые белки, снующие через тропинки…

Так вот, о Доме Путника в поселке Курица. Строение под него отвели весьма поместительное, окруженное изящным палисадом. Расмус здесь ночевал в предыдущие свои приезды. Внутреннюю планировку знал. Оставалось лишь не оплошать, когда настанет время «Ч», сделать все четко, овеществив свой дерзкий план.

Коротыш-часовой остался снаружи. Он походил взад-вперед – для порядка. Его силуэт постепенно растворился в сумерках, лишь ствол мушкета поблескивал в лунном свете. Ориентируясь на этот маячок, Расмус подкрался ближе. Часовой стоял, вперив взор молодого Вертера в звездное небо цвета индиго. Там, вверху, наливаясь чернотой, умирали серебристые облака. На крышу дома, коричневую при дневном освещении, выпустила густой клуб сепии гигантская каракатица, нависшая над горизонтом. Часовой душераздирающе зевнул и уселся на крыльцо. Он страшно скучал. Он не отрывал взгляда от испещренного светилами свода, как какой-нибудь Анаксагор, считающий небо своим отечеством и созерцание звезд – задачей жизни.

"А вот мы тебя сейчас развлечем!" – подумал Расмус. Пошарив на земле, он нашел то, что требовалось – увесистый камень. Подбросив снаряд, оценил его предполагаемую траекторию. Да уж, не повезло часовому. Нарвался он, прямо скажем. В таких ситуациях Расмус не мажет. Как говорит сестрица Тильда: "Тебе, Мусти, Бог при рождении лично пожал правую руку". Часовому можно заказывать отходную. Камень в руках Расмуса – такое же безупречное оружие, как кипарисовые стрелы бога-воителя Халя, не ведающего промаха.

Расмус уже почти размахнулся. Но тут заскрипела и отворилась дверь. На пороге обозначился темный силуэт. Расмус вновь затаился. Что-то знакомое почудилось в этой фигуре. Тут Малая луна выглянула из-за тучи. В ее мертвенном голубом свете Расмус увидел, что на крыльце стоит не кто иной, как грамотей Уго.

У Расмуса отвалилась челюсть. Появление этого проныры в Курице было загадкой почище Семи Сундуков Принца Вечности.

А Уго, по-хозяйски оглядев темень вокруг себя, звучно приказал:

– Расмус, выходи!

До предела ошарашенный, Расмус предпочел не реагировать.

– Выходи, я знаю, что ты здесь! – тем же повелительным тоном распорядился Уго.

Расмус, тихо выругавшись, показался во весь свой чудный рост.

– Милости просим в дом, уважаемый! – отечески пригласил Уго.

– Мое дело, где хочу, там и ночую, – грубо ответил Расмус, потихоньку приходя в себя.

– Логично, – в голосе Уго появилась легкая смешинка. – Ну, а если все-таки пожелаешь зайти… Любезный Лотар, – обратился он к часовому. – Не препятствуй, пожалуйста, этому человеку. Он – друг.

И Уго исчез. Расмус напряженно думал. Положение дурацкое, что и говорить. Смелый план теряет всякий смысл. Надо быстро приспосабливаться к новым условиям. Но в голове нет ничего, кроме яростных, хотя и не совсем мотивированных проклятий в адрес Уго. Расмус стоял – дурень дурнем, с досадой представляя, как сейчас, глядя на него, в душе покатывается со смеху любезный Лотар.

Ну и ладно, пускай себе веселится. Расмус демонстративно уселся на землю прямо перед крыльцом и принялся соображать. Итак, Уго не просто наличествует здесь (это еще может оказаться игрой случая), но и руководит стражниками, а те его приказы выполняют. В каком же, прах его возьми, он выступает качестве? Уго всегда казался Расмусу «мутным» парнем – и вот, наконец, подтвердил репутацию. Видимо, немалый он чин в службе губернатора. Но, возразил себе Расмус, разве станет важная шишка пять лет безвылазно гнить в глухомани, подобной Черным Холмам? А это смотря кто, развивал мысль Расмус. Секретный агент, например, станет.

Но удивительнее всего – как же узнал этот оборотень о его, Расмуса, присутствии в бузине? Будь Расмус суеверным, тут же решил бы, что без демонического вмешательства не обошлось. Но Расмус привык в реальной жизни обходиться здравым смыслом, который привел его к единственно допустимому выводу: Уго каким-то образом его выследил.

Впрочем, эти гипотезы можно отложить до лучших времен. Как быть дальше – вот о чем стоит подумать. Войти в Дом путника? Наверняка его, Расмуса попытаются обезвредить. Что там кудахтала эта сволочь Уго? Какой, к черту, Расмус друг губернаторской страже? Вот уж точно: у лисицы искал петух обороны… А раз не друг, то и делать в Доме Путника нечего. Надо искать новые возможности. Но, как ни напрягался Расмус, ничего так и не смог придумать. "Дрянь дело. Хуже жареных яиц", – сказал он себе. Может, ничего не предпринимать до утра? По крайней мере, бездействие не причинит никому никакого вреда. Сегодня враги готовы к акциям того, кто сидит в бузине. А завтра? И завтра будут готовы. Черт, черт, черт! Но нет безвыходных ситуаций! Есть слюнтяи, которые придумывают всевозможные оправдания своей слабости. А, имея голову на плечах, выход найдешь всегда. Правильно говорят фицары: "Делай, что должен, и будь что будет".

Расмус поднялся, чтобы занять стратегически грамотное положение. Но еще раз взвизгнула дверь – и на крыльце нарисовался новый персонаж.

Ошибиться Расмус не мог. Он видел перед собой знакомую до боли фигуру друга своего Мариуса с гордо откинутой бестолковой головой.

– Мусти! – голос друга был не просто бодрым, а каким-то невероятно веселым.

– Здесь я, – отозвался Расмус. Нет, это явно не галлюцинация.

– Чего ты там стоишь? Заходи!

"Приманка!" – мелькнула было идея у Расмуса. Но верить не хотелось. Не мог Мариус пойти на подлость в отношении друга. Даже под угрозой смерти.

И Расмус решился. Глубоко вздохнув, о подошел к крыльцу и проследовал в помещение. Как только он оказался внутри, Мариус обнял товарища, радостно тряся золотыми кудрями.

– Ты чего такой веселый? – сдержанно поинтересовался Расмус.

– А чего мне печалиться? – непонятно отпарировал Мариус, веселый, как вошь на собаке.

Расмус растерянно оглянулся. Из больших сеней в комнаты вели две двери. Одна комната оставалась свободной. В другой за буйным табльдотом разместилась компания стояльцев, во главе которой можно было заметить ораторствующего Уго. На столе – набор продуктов "займи, но выпей". Выпивка, впрочем – тут же. Ни малейшего намека на конвойных и следователя Рогера Кафербаса. Что ж они, испарились?

Мариус подтолкнул Расмуса. Тот вошел в комнату с удивительной компанией. Ему пододвинули табурет. Он сел. И тогда Мариус начал рассказывать самую невероятную историю, которую Расмусу приходилось слышать в своей жизни.

Правда, как известно, относительна. Желать стерильной правды – столь же бесплодно, как мечтать о любви всех женщин сразу. Рассказ об освобождении Мариуса дал Расмусу лишь часть истины, причем часть малую, как он подозревал.