Так было и сейчас. Правда, Никсон не участвовал в разрушении Хиросимы. Не он убил Ясудзи и Сумико. Нет, не он. Но Никсон пользовался тем, что принадлежал к касте победителей, он унижал всех японцев, презирал нас. Этого я не мог ему простить. Пусть мое тело разрежут на куски, все равно я отомщу за гибель Хиросимы. Это чувство может понять только тот, кто сам стал жертвой атомной бомбардировки. И только его сердце может вместить такую слепую ярость, какая бушевала в моем».

«— Кадзуо-сан, беги скорей, спеши, не мешкай! — кричали мне товарищи по работе, и в их голосах слышался страх.

— Зачем мне бежать? — крикнул я. — Ведь я ни капли не жалею, что прикончил Никсона. Никсон хоть и не американец, но он чужой, он победитель.

— О'кэй, о'кэй… уходи скорее домой.

Я обернулся. Позади меня стояли оба Джонни. С радостным изумлением я заметил, что их лица не выражали злобы.

— А теперь, Кадзуо-сан, предоставь нам остальное. Мы все уладим. Если ты останешься, будет гораздо сложнее.

Конечно, удирать — это трусость! Но все были так взволнованы и встревожены. Я решил пойти домой.

Я тотчас же рассказал родителям обо всем случившемся.

— Если я действительно убил Никсона, военная полиция уже поставлена на ноги, чтобы арестовать меня, — заметил я.

Когда я кончил свой рассказ, мать громко заплакала; ее слезы капали на пол. Отец был бледен. Он вперил взгляд в угол комнаты…

— Перестань плакать! — резко приказал он матери. Отец делал вид, будто он вовсе не встревожен, в действительности, однако, это было не так.

— Кадзуо, — начал он, — ты один во всем виноват, и ты за все отвечаешь… Ты сейчас же должен явиться в свою фирму, поговорить с директорами и принять решение.

Я встал. Я слышал, как у нашего дома остановилась машина. «Это они», — подумал я.

Я сразу же вышел. На улице стояли оба Джонни, переводчик и один из директоров фирмы. Военной полиции не было видно.

— Коннити-ва, — сказал Джонни номер один и подмигнул мне… Тяжелое, давящее чувство, которое я испытывал, сразу исчезло: после подмигивания Джонни его словно ветром сдуло.

Переводчик сказал, что Никсон жив. Правда, его левая щека разодрана острым краем лопаты, щеку придется зашивать. Никсон рассвирепел и все время орет: «Jap! Jap!» («Япошка! Япошка!») Явиться завтра на работу мне будет опасно. Чтобы избавить фирму от неприятностей, лучше всего вообще подать заявление об уходе. Никсона из-за его грубости очень не любят собственные товарищи. Оба Джонни отчитали его и настояли на том, чтобы он не трезвонил повсюду о случившемся. Ко всему этому директор добавил еще несколько слов: — Сегодняшний инцидент нас удивил. Но мы вас не упрекаем. Вы показали, что у нас, японцев, тоже есть чувство собственного достоинства. Благодаря стараниям двух австралийских солдат это происшествие, к счастью, не получит огласки.

Я сейчас же написал заявление об уходе. Отец с матерью очень обрадовались, услышав, что дело будет улажено, если я уволюсь. Они без конца благодарили обоих Джонни.

Так я в третий раз потерял работу».

Итиро рассказывает:

«Прежде чем девушка входила в класс, мы уже слышали, что она идет. «Тук, тук, тук», — выстукивала палка, ударясь о цементный пол домика Куонсет, в котором помещалась «Школа иностранных языков Хиросимы» и три раза в неделю проходили занятия по английскому языку для начинающих. Фудзита, бывший матрос-смертник, толкал меня в бок.

— Внимание! Идет твоя «девушка с палочкой». Итиро уже издалека слышал стук палки по камням. С притворным равнодушием он смотрел в одну точку. Он надеялся, что девушка сядет в переднем ряду и тогда целый час ее толстые косы будут у него перед глазами! Он уже не жалел о том, что Фудзита, который, как и он сам, работал монтером на электростанции в Сака, уговорил его записаться на курсы английского языка. Итиро уступил настояниям товарища только потому, что ему очень хотелось заполнить чем-нибудь свой досуг и забыть об исчезновении друзей из «Замка подсолнечника». Но, войдя в первый раз в помещение школы и увидев крест над входом, он чуть было не повернул обратно. Неужели он добровольно полезет в сети, расставленные христианами? Ведь именно христиане в солдатской форме сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки.

Так рассуждали тогда многие в Хиросиме. Тем не менее именно в первые послевоенные годы христианские миссии в Японии, как протестантские, так и католические, пользовались большим успехом. Их школы и мероприятия по оказанию помощи населению привлекали японцев, которые использовали возможность учиться за небольшую плату, а то и вовсе бесплатно. Некоторые преследовали еще более конкретные цели. Зная, что церковные организации часто раздают деньги или вещи, они надеялись, что ученикам христианских школ, а тем более новообращенным «христианам» будет оказываться предпочтение. Крайние националисты и военные преступники, разыскиваемые оккупационными властями, охотно прятались у христианских священников. Так, например, капитану Кусуда, военному летчику, участвовавшему в нападении на Пирл-Харбор, удалось под вымышленным именем на время устроиться помощником известного протестантского священника в Хиросиме.

Итиро отнюдь не. хотел походить на тех своих сограждан, которые, стараясь быть «больше американцами, чем сами американцы», подражали победителям в языке, одежде и манерах. С другой стороны, ему не нравилось, что японцы осыпают своих противников-христиан грубыми насмешками, не нравилось, что вслед христианам издевательски кричат: «Аминь, аминь!», что над ними смеются только из-за их веры. Из недовольства недовольными Итиро в конце концов записался в христианскую школу иностранных языков. Он решил, что невредно побывать и там.

С тех пор как появилась «девушка с палочкой», Кава-мото аккуратно посещал вечерние курсы. Однако он не смел заговорить с ней. Украдкой он клал английский журнал на парту молодой девушки в надежде, что она заберет журнал домой и найдет вложенную между страницами записочку с анонимным приветом. Это было единственное, на что решался Итиро.

Как-то после урока Итиро остался сидеть, делая вид, будто ему надо еще что-то записать. На самом деле он наблюдал за тем, возьмет ли девушка журнал. И действительно «она» начала листать журнал и нашла записочку, в которой было сказано: «Журнал больше не нужен. Берите его смело!» «Ну что ж, значит, удалось», — подумал Кавамото и побежал вслед за Фудзитой, с которым он каждый вечер возвращался в Сака.

— Знаешь ли ты хоть, как ее зовут? — спросил бывший участник операций «Токкотай» (операций смертников). По его мнению, операция «Девушка с палочкой» развивалась слишком медленно.

— Понятия не имею. Ведь учитель никогда не называет нас по имени.

— Но ведь она приходит на каждый урок. Разве трудно заговорить с ней?

— Когда идет дождь, она не приходит, — поправил товарища Кавамото. — Вероятно, из-за больной ноги. В такие вечера я сам не свой. Давай лучше называть ее «Гэта-сан» («девушка в деревянных сандалиях»). Деревянные сандалии тоже стучат.

— Зачем менять ей имя?

— «Девушка с палочкой» плохо звучит. Ведь неизвестно, что с ней, бедняжкой, случилось.

— Этого я не знаю. Зато я знаю, что ты в нее влюблен, — заметил Фудзита и, чтобы насмешить товарища, округлил свои и без того круглые черные глаза.

— Вздор! — сказал Кавамото. — Я вообще не интересуюсь девушками.

До того как с двенадцатилетней Токиэ Уэмацу случилось несчастье, она собиралась стать танцовщицей. Учительницы, обучавшие Токиэ классическим японским танцам, были очарованы ее красотой, грацией и выдержкой. По случаю приезда члена императорской фамилии принца Такэмацу, который в 1943 году должен был принимать в Хиросиме парад войск и «патриотической молодежи», девочка получила в подарок от своих родителей новые спортивные туфли на резиновой подошве. Незадолго до начала парада она вспомнила, что оставила что-то в классе. Токиэ помчалась на второй этаж, но поскользнулась на лестнице. Ее привезли домой со сложным переломом бедра.