С трибуны, воздвигнутой у моста через Тэмму, 6 августа, ровно в 8 часов 15 минут, то есть в момент, когда два года назад была сброшена бомба, новый энергичный «отец города» открыл праздник под звон колокола мира. Сотни голубей взвились к небу. Потом была прочитана краткая молитва в память жертв атомной бомбардировки и оглашено обращение генерала Макартура. Вслед за тем начались речи; речей было великое множество, но все они прошли через американскую цензуру, и поэтому в них не оказалось ни одного упоминания об ужасах атомной бомбардировки. Наконец мэр Хамаи огласил весьма впечатляющую «Декларацию мира».

Весь день у Башни усопших, недалеко от трибуны, два буддийских жреца читали молитвы. Но их голоса вскоре заглушила громкая танцевальная музыка.

Вот как репортеры газеты «Тюгоку симбун» описывают этот зловещий карнавал: «То был дуэт тьмы и света в новом «сити» Хиросимы, бурлившем весельем. Люди, потерявшие близких, поминали их и проливали слезы, молились в буддийских храмах об усопших, читали у себя дома священные книги. Но, как только они выходили на улицу, навстречу им несся визг патефонов, мимо них дефилировали карнавальные шествия. Из квартала Синтэн-ти появилось семьдесят, а то и больше молодых девушек в сказочно красивых кимоно. В волосах у них были цветы. Они танцевали новый танец мира — «Хэйва-ондо», сочиненный на слова

Днем на улицах Хиросимы было по крайней мере в пять раз больше народу, чем обычно. В торговых кварталах купцы смекнули: «Вот когда можно заработать!» Они вывесили фонарики, на которых было написано: «Распродажа по случаю праздника мира». Молодые продавцы обливались потом. Они говорили: «Выручка сегодня в три раза больше, чем в обычные дни…» Всю эту летнюю ночь не прекращались танцы.

В числе тех, кто не принимал участия в празднестве и держался в стороне, возмущенный всем этим шумом и гамом, был Кадзуо М. В своем дневнике он написал: «Повсюду в городе играют джазы… Новые кинотеатры вырастают на каждом шагу, как бамбук после дождя. Хозяева танцевальных площадок загребают бешеные деньги. Иногда я спрашиваю себя, действительно ли это тот мир, о котором все мы мечтали. Чтобы по-настоящему возродить город, нужно нечто большее, нежели просто отстроить дома и проложить новые улицы (говорят, что они хотят сделать одну улицу шириной в сто метров!). Ну а что будет с духовным возрождением?.. Неожиданно для самого себя я очутился на дороге, ведущей к кладбищу безыменных у холма Хидзи-яма. У меня было такое чувство, будто мне необходимо посетить Ясудзи и Сумико…

Солнце уже заходило. На кладбище я увидел старую женщину, стоявшую на коленях; она причитала: «Хадзимэ, Хадзимэ!» Так, вероятно, звали ее сына или внука. Мне были понятны ее чувства. Я потихоньку ушел, чтобы не мешать ей. Над улицами Хиросимы подымалось алое зарево вечерних огней…»

Записи Кадзуо М. в 1947–1948 годах отражают еще большие душевные бури, чем его прежние заметки. Юноша все яснее понимает, что ему вряд ли удастся сохранить свою «чистоту» среди людей, лихорадочно прожигающих жизнь, в мире, который отталкивает его своей бессердечностью и коррупцией. Его протест против послевоенных нравов выливается в крик ненависти. В то же время неумение жить в изменившейся обстановке и мириться с нею вовлекает Кадзуо во все более острые конфликты, приводит к все более опасным ситуациям. Сам он называет этот период своей жизни «периодом странствований от профессии к профессии». Вот что мне довелось прочитать в его дневнике:

«Месяц X, день X, 1947 год. С сегодняшнего дня я работаю в небольшом кинотеатре «Асахи». В отделе рекламы. Эту работу я нашел по газетному объявлению. С детства я люблю рисовать и поэтому решил, что реклама для меня самое подходящее занятие. Буду прилагать все усилия, чтобы удержаться на этой работе.

Первый день: промыл шестьдесят кистей. Они склеились и затвердели от засохшей краски. Я подумал: как можно было так запустить прекрасные кисти? Вычистил их, как мог, тщательно. А потом начал расклеивать плакаты. Это совсем не просто. Но, в общем, сегодня у меня счастливый день. Начальник отдела рекламы, видно, очень милый человек».

«Месяц X, день X, 1947 год. Сегодня я имел стычку с киномехаником. Причиной спора был хиропон. Я сказал ему, что ночная работа меня утомляет. Тогда он посоветовал мне прибегнуть к хиропону. Вероятно, без всяких задних мыслей. Я ответил, что этот наркотик вреден для здоровья. Он обозлился и обозвал меня трусом. В ответ я крикнул: «Бакаяро!» («Дурак!»). Начальник отдела рекламы разнял нас, и спор прекратился. Но потом мой шеф сказал мне: «Я вас вполне понимаю. Но без хиропона ночью работать невозможно. Сейчас у вас еще хватает здравого смысла, но подождите, в один прекрасный день и вы захотите сделать себе несколько инъекций хиропона. Что говорить — вы еще очень молоды!»

«Месяц X, день X, 1947 год. Я все еще размышляю над тем, что сказал тогда мой начальник. Может быть, я действительно просто молокосос. Но ведь я разбираюсь, что хорошо и что дурно. Я подумал: если бы Ясудзи остался жив! С тех пор как я его потерял, я совсем одинок. По правде сказать, я и с ним часто ссорился. Нередко мы говорили друг другу колкости, но в глубине души каждый из нас знал: а все-таки он замечательный парень! Когда я чувствовал себя несчастным, ему всегда удавалось меня развеселить. Иногда мне кажется, что я потерял его только вчера. А иногда — что с тех пор прошло уже много, много лет. Я даже не знаю, что он думал в свои последние минуты. Если бы можно было крикнуть: «Эй, Ясудзи!» И чтобы он появился передо мной, тараща свои большие глазищи, и ответил: «Я здесь!» Если бы да кабы! Если бы он жил… Если бы он вернулся… Вздор! Ясудзи никогда не вернется. Спи спокойно, Ясудзи…»

«Месяц X, день X, 1947 год. Я поклялся себе, что не буду ввязываться в споры. Но не прошло и полугода, как я снова попался, затеяв политическую дискуссию со своим начальством…

Мой оппонент был не из тех, кто терпит возражения. Воспользовавшись правом начальника, он приказал мне явиться после киносеанса в зрительный зал. Ничто на свете не кажется таким печальным и сиротливым, как пустой кинозал. Я сел рядом с начальником. Ни слова не говоря, он смотрел на меня. А потом его губы задергались. Видно, он был в страшном гневе. Я сказал себе: «В этом споре я окажусь победителем». Но до этого дело не дошло. Начальник крикнул: «Дурак! Ничтожество!.. С завтрашнего дня… ты уволен…»

Все произошло мгновенно. Он уже давно вышел из зала, а я все еще не мог собраться с мыслями. Слова «с завтрашнего дня ты уволен» оглушили меня, как неожиданный нокаут. Совершенно разбитый, я сидел в пустом кинозале… Так я во второй раз испортил себе карьеру».

«Месяц X, день X, 1947 год. «Если на свете есть бог, который дает человеку упасть, то есть также кто-то, кто поднимает упавшего», — говорит пословица. Уже на третий день после моего увольнения я с помощью одного из наших соседей поступил на работу в фирму «Кирита и Ко». Эта фирма занимается коммунальным хозяйством. Я буду работать помощником инженера, проектирующего котельные установки. Фирма действительно солидная, не только на вид, но и по существу.

Всего помощников — человек пятнадцать-шестнадцать, и мы так самозабвенно чертим, что никто из нас даже не оглянется. Эта работа мне очень нравится, и я отношусь к ней с большим уважением… У нас часто бывает так тихо, что слышишь собственное дыхание. Инженер Тэрада — мои учитель — посвящает меня во все тонкости ремесла. А так как я уже в средней школе познакомился с основами черчения, то я быстро делаю успехи».