Рядом с этой светящейся колонной, в роскошном резном кресле, почти на троне, и сидел старик — сухой, костистый, недвижный, словно выставленные для поклонения мощи святого. Он вправду выглядел не просто старым, а каким-то высохшим и хрупким, едва ли не безжизненным.

Землистое лицо походило на посмертную маску с застывшим выражением ехидства. Одни только глаза нарушали общее впечатление. Насыщенно-голубые, удивительно яркие, горящие неким холодным спиртовым пламенем. И при этом невероятно, сверхъестественно живые; они невольно притягивали и завораживали. Да еще, пожалуй, голос — глубокий, звучный и отнюдь не бесстрастный.

Одет Антеус Мун был в замшевый костюм-тройку, на ногах — замшевые же туфли, в руках — изящная трость с серебряным набалдашником в форме головы Анубиса.

— Поздравления с чем? — спросил Георгий, утирая с лица кровь и стараясь хотя бы на время унять бешеное кипение гнева.

— Ну, во-первых, с тем, — пояснил старец, выпрямляя указательный палец, увенчанный длинным загнутым ногтем, — что ты добрался до меня, взломав шесть охранных рубежей. Каковые до сего дня я искренне почитал неприступными. Во всяком случае, для террориста-одиночки. Хотя, признаюсь, подобного, гм, кавалерийского наскока я совершенно не ожидал. А во-вторых, — он выпрямил безымянный палец, — ты теперь, надо полагать, наконец знаешь, кто стоит за смертью Инвойса Омарова. И заодно за смертями всех остальных «сынов». Ты ведь именно это хотел выяснить, не так ли? Кстати, как тебе это удалось? Если не секрет, конечно?

— Не секрет, — с напускным безразличием пожал аль-Рашид плечами и скрестил руки; ладонь правой как бы невзначай легла на рубчатую рукоять пистолета. При этом он обратил внимание, что бриллиант в его перстне-оракуле источает теперь ровное голубое сияние. Чует близость настоящего хозяина? — Поначалу были просто догадки, настораживающие совпадения. К примеру, меня насторожило, что слишком уж различные, зачастую даже антагонистические силы пытались помешать моему расследованию. Значит, подумал я, за ними должен стоять тот, кто в состоянии контролировать эти силы. Причем не на уровне их интересов, которые, повторяю, могли никак не совпадать, но, так сказать, на уровне физиологическом. Или даже на подсознательном. Проще говоря, могущий подчинять людские воли и тела своей воле.

— И, естественно, ты моментально решил, что этот загадочный и могущественный «некто» просто обязан работать в моей Корпорации. Где же еще?

— Вот именно. Над «УММом» испокон веку висит обвинение в незаконных экспериментах над людьми. В том числе в области манипуляций с психикой. И еще. Меня заинтересовала загадочная амнезия, поражающая «усыновленных». Иногда — на грани серьезных личностных изменений. Причем такие странности случались с ними сразу после победы в пресловутом конкурсе. Хочу сказать, их словно бы подменяли. Мой Омаров, к примеру, не узнал девушку, с которой только-только познакомился. А Улен ван Дайк — тот отказался признавать даже родного брата-близнеца.

— С этим ясно, — согласно кивнул Антеус— Но почему ты решил, что твой коварный злодей — одиночка? Отчего бы не заподозрить, скажем, весь совет директоров Корпорации, в полном составе?

— Сравнительная криминалистическая экспертиза почерков «усыновленных» показала, что все исследуемые образцы написаны различными людьми и даже на разных языках. Но вот какая странность: в этом же экспертном заключении сделан побочный вывод — даже не вывод, а допущение, — что несколько букв и буквосочетаний во всех восьми образцах, возможно, все-таки писаны одной и той же рукой… то есть рукой одного человека. Удивительно, не так ли?

— И это все? — В голосе старика скользнула тень удивления, но лицо — обтянутое кожей лицо ехидной мумии — осталось недвижным.

— Нет, конечно, — заставил себя улыбнуться Георгий; правда, из-за разорванной губы и выбитого зуба улыбка вышла несколько кривой. — Той же экспертизой установлена необъяснимая стилистическая идентичность образцов: отчего-то все «усыновленные» использовали схожие, а то и вовсе одинаковые выражения, притом, как правило, давно устаревшие. Иначе говоря, на основании этого и еще ряда признаков, экспертиза пришла к весьма странному, даже парадоксальному выводу: все представленные на исследование документы были исполнены разными почерками, но тем не менее имеют, скорее всего, одного автора. Да! И при всем том почерка «усыновленных» не искажены, нет, — они действительно писались руками различных людей, причем это их обычные, что называется, «привычные» почерка. Однако автор — один… Загадка? Когда же я выяснил, что подлинными хозяевами «УММа» являются, как ни странно, сами «усыновленные», а потом сопоставил с прочими странностями и несообразностями по делу…

— Понятно. Значит, на этих основаниях ты сделал предположение, что за «сынами» скрывается один человек. Но как ты догадался, что этот человек — я? Антеус Мун умер и похоронен в две тысячи двадцать пятом году, сто двадцать лет назад!

— Лицо на экране.

— Ну и что? — Кажется, старик все же был озадачен.

— На каждом этаже Центрального офиса вашей Корпорации установлен бюст Антеуса Муна.

— Ха-ха! Вот уж действительно: не сотвори себе кумира! Впредь мне урок.

— И еще. Приступая к расследованию, я, естественно, интересовался вашей биографией. И среди прочего нашел любопытное упоминание об исключительной любви отца-основателя Корпорации «Ум Муна» к настоящему ирландскому виски. Вы даже прикупили на родине этого чудесного напитка винокуренный завод…

— Это правда, — усмехнулся Антеус— Только ирландское. Оно более плотной консистенции и тяжелее шотландского. И не воняет торфом! Да, но при чем здесь виски?

— Шестеро «сынов Муна» — те, что расстались с жизнью в стенах этого здания, — непосредственно перед смертью пили именно его. Так, понимаю, на посошок?

Антеус Мун сначала погрозил Георгию когтистым пальцем, а после откинулся на спинку трона и принялся хохотать — заразительно, долго, стуча тростью и утирая выступившие слезы. Это настолько контрастировало с хрупкой мощеобразной комплекцией и всей его недавней флегмой, что Георгий подумал: а не рассыплется ли тот прямо сейчас на его глазах в прах и пепел?

— У тебя острый ум, Георгий аль-Рашид, — заметил он, отдышавшись, — и недюжинные аналитические способности. Или, может быть, твой талант правильнее называть интуицией, озарением? Как бы то ни было, а рассмотреть истину за суммой столь разрозненных и незначительных фактов — это… Это дорогого стоит! Тебе, часом, не снятся вещие сны?

— Снятся. Однако некоторых вещей я так и не смог понять.

— Например?

— Ну, во-первых, каким образом вы завладевали телами этих несчастных «сынов Муна»? Во-вторых, если вы действительно… гм, вселялись в них, то за каким дьяволом требовалось их потом ликвидировать? Ведь именно вы их всех убили, не так ли? И наконец, как, черт возьми, вам удалось прожить целых двести двадцать шесть лет?! Кто вы вообще такой, господин Антеус?

— А вопросов-то больше, чем ответов, — злорадно заметил старик. — Что ж, полагаю, ты заслужил знать правду. Тем паче ты мне нравишься, Георгий аль-Рашид. Нет, без шуток! Наверное, потому, что мы с тобою похожи.

— Похожи?! — невольно возмутился Георгий. — Это, позвольте спросить, чем же?

— А тем, что ты не комплексуешь из-за всяких дурацких вопросов о Добре и Зле, не впадаешь по каждому пустяку в слюнявую рефлексию. Потом, ты почти лишен такого распространенного среди вас, людей, чувства, как угрызения совести. Разве не так? Ты, Георгий, как и я, исходишь из того, что все твои поступки, даже на первый взгляд противоестественные, продиктованы твоими же желаниями. А могут ли желания быть противоестественными? Конечно нет! Ведь все они заложены в человеке самой природой, то есть принадлежат его подлинному естеству.

— Порою мне приходилось, — поморщился аль-Рашид (сломанный дробиной зуб немилосердно дергало), — играть не по правилам… но при всем том я всегда служил Закону и Обществу. А вы, господин Мун, изначально противопоставили себя и тому и другому.