На противоположной стороне пустыря появился большой автомобиль.

— Пора на охоту.

— Что-то слишком все просто, — озабоченно сказал Соленый. — А где же Мориарти?

— Занят подсчетом своих иудиных денег, — ответил Гэс, не спуская глаз с подъехавшей машины. Высокий сутулый человек вылез из нее, но дверцу оставил открытой. За рулем оставался водитель, мотор работал.

Лучи встающего солнца едва пробивались сквозь туман, смешанный с дымом. “А освещает ли это место солнце вообще?” — подумал Гэс. Неважно. Света достаточно, чтобы видеть, что происходит на противоположной стороне пустыря. В руках худого, напоминающего паука человека было многозарядное ружье.

— Ружье большого калибра, — сообщил Потрох, рассматривавший Зирпа в бинокль. — Скорее всего, заряжено несколькими пулями для стрельбы с большого расстояния и крупной дробью для стрельбы с нескольких шагов.

— Я возьму свое “банджо”, — сказал Гэс, щелкнув предохранителем. Гэс стал прикидывать, как лучше всего двигаться навстречу Зирпу. Нужно идти вдоль задней стены завода; это хоть немного обезопасит от всяких неожиданностей, которые может подстроить Зирп. А люди Гэса будут следить, не появятся ли где-нибудь снайперы Зирпа. Потрох, положив снайперскую винтовку на крышу машины, внимательно осматривал окрестности.

— Давай, чего ждешь, сукин сын? — донесся до Гэса хриплый, будто заржавленный голос Зирпа.

— Не люблю, когда меня обзывают, особенно так, — прорычал Гэс и двинулся к задней стене завода. Он уже не слышал, как его друзья желают ему удачи — все его внимание было сосредоточено на противнике.

Гэс шел вдоль стены, но не вплотную к ней, а на расстоянии вытянутой руки. Автомат он держал в правой руке, положив его на согнутую в локте искалеченную левую. Он приготовился к жестокой схватке, лицом к лицу с врагом, до победного конца. И он был готов нажать на курок, как только Зирп сделает какое-нибудь подозрительное движение.

Гэс прошел первое окно с пыльным, немытым стеклом. Шаг, еще шаг. Ему хотелось, чтобы Зирп отошел немного от своей машины. Гэс приближался к следующему окну. Оно почему-то было открыто. Краем глаза он увидел в окне светлое пятно — чье-то лицо, лицо очень знакомое. Но прежде чем он успел сообразить, что у окна стоял Мориарти, на землю прямо перед ним упали две ручные гранаты, брошенные из окна. Нужно было действовать немедленно. Если он побежит, то либо осколки после взрыва гранат уложат его, либо это сделает Зирп выстрелами в спину. К тому же, его люди, к которым он стоял теперь спиной, не могли видеть этих двух стальных ананасов, выглядевших так невинно, но готовых через секунду взорваться. У Гэса был всего лишь один шанс спастись. И его тело стало двигаться, выполняя принятое решение, еще до того, как сознание четко отметило это решение.

Отбросив в сторону автомат и выставив перед собой руки — он знал, что до взрыва остается пара секунд, — Гэс прыгнул вперед, схватил гранаты по одной в каждую руку, перевернулся на спину и швырнул их в открытое окно, в котором он увидел лицо рыжего полицейского — на этом лице со следами неумеренного потребления вина и очередного бурного вечера, проведенного в борделе, застыло выражение ужаса и растерянности: неужели это происходит в действительности? Цвет лица резко изменился: из красного он превратился в грязно-желтый, а рот начал открываться, чтобы завопить: “Неееееет!”

Гэс откатился к самому основанию стены — и в этот момент гранаты взорвались. Последнее “Нет, не может быть!” так и не было произнесено. Прямо над головой Гэса в кирпич ударила тяжелая пуля. Гэс оттолкнулся от стены и, перекатываясь по земле, добрался до своего автомата. Схватив его, он увидел, как Зирп прыгнул в машину, которая тут же сорвалась с места, еще до того, как дверца полностью закрылась.

Пули отскакивали от бронированного автомобиля, не причиняя ему никакого вреда. В следующее мгновение обстреливаемая машина, визжа шинами, скрылась за углом завода и унеслась в туман, который никак не хотел рассеиваться.

Над пустырем опустилась тяжелая, холодная, промозглая тишина. На землю с оконной рамы капала кровь. Никто не двигался. Люди Гэса стояли, готовые к любой неожиданности. Но все уже закончилось. Кровь стекала по стене на землю.

Откуда-то издалека, наверное, с главного входа в фабрику, доносились крики ночного сторожа:

— В чем дело? Что там такое?

Гэс подошел к окну и заглянул внутрь. Потом произнес небольшую молитву. Он ненавидел Мориарти почти так же сильно, как и Зирпа, но он бы не пожелал никому быть разорванным на куски горячими рваными осколками стали. И когда умирает человек, считал Гэс, любой человек, он очищается почти ото всех своих грехов.

От вида разорванного на части человеческого тела Гэса стало подташнивать. Он отошел от окна и тяжелой походкой направился к своим людям.

— Что это было? — спросил Солтц. — Мы толком ничего не увидели.

— Мориарти бросил мне под ноги парочку ананасов. А я подхватил их и вернул ему в окно.

— Гэс, еще чуть-чуть, и они в тебя... — Соленый не договорил. — Никогда в жизни я не видел, чтобы кто-нибудь двигался так быстро, как ты.

— Поехали, — устало сказал Гэс. — Сюда вот-вот прикатят легавые.

— Мориартова шваль, — добавил Потрох.

— Кстати, знаете, в какой-то степени благодаря Мориарти я стал тем, кто я есть, — медленно проговорил Гэс. После того, как все закончилось и напряжение резко спало, его охватила сильная усталость. А перед глазами у него стоял образ сельского парня с кровоточащей раной в боку; парень выпрыгивал из товарного вагона, но вместо друга его встречает легавый, разыскивающий “грабителя банка”...

Вспомнил Гэс и тот день, когда на диване в комнате Бесси умер Джим; и этот же легавый пришел получить причитающиеся ему деньги... Шваль, действительно шваль! И как Мориарти раскрыл свою пасть с желтыми зубами, чтобы заорать: “Неееееет!”, но не успел... Теперь, Мориарти, смерть пришла к тебе — получить то, что ей причиталось.

— К тебе кто-то пришел, — сказал Малыш Солтц. Гэс сидел за столом у себя в кабинете, настолько погруженный в проверку счетов и других бумаг, что не расслышал, что ему сказал молодой человек. Он хотел забыться в работе, чтобы хотя бы на время отогнать от себя беспокойство по поводу Бесси, которое глодало его. И это ему удалось.

— Гэс, — сказал Солтц уже громче, — к тебе пришли. На этот раз Гэс расслышал и поднял голову от бумаг.

— Снова Фрэнк Райт?

Солтц широко улыбнулся:

— Нет. Человек, который назвался Фэтсом Кингом.

— О, Фэтс!

Толстенький Фэтс, прекрасный пианист.

— И Фрэнк, и Фэтс — каждый из них дока в своем деле, — сказал Гэс, поднимаясь из-за стола.

В приемной он увидел своего старого знакомого, который потолстел еще больше — его глазки совсем заплыли. Выражение на его лице выдавало явную обеспокоенность.

— Фэтс, рад тебя видеть, — сказал Гэс, осторожно пожимая маленькую пухлую руку; он боялся, как бы в порыве радости слишком сильным рукопожатием не причинить ему боли.

Губы Фэтса расплылись в широкой улыбке; тонкие, будто начерченные карандашом усики поехали вверх.

— Привет, Гэс. Ты не меняешься! Как тебе удается оставаться таким тощим? Ты что, ничего не ешь?

— Нет, отчего же, ем три раза в день. — Гэс улыбнулся. — Как поживаешь, Фэтс? Где ты пропадал все это время?

— Подожди, подожди, Гэс. Не все сразу, — сказал Фэтс. — Я вроде все еще церковный органист. Каждое воскресенье играю Баха. Надеюсь, мне это там, наверху, зачтется... Но, Гэс, я не хотел бы отнимать у тебя время на пустяки. Я знаю, что ты теперь большой человек, а это значит — очень занятой.

— Ладно, брось. Для тебя у меня всегда найдется время.

— Я знаю, что ты делаешь для школы, той, которая у газового завода. К счастью, у меня всего двое детей, но они ходят в ту школу. Гэс, я считаю, что эти безобразники должны присвоить своей школе твое имя.