— Если потребуется, я буду стрелять, — предупредил Эллвуд.

Паскью подумал о пистолете Софи, запертом в бардачке, как о блестящей идее, оставшейся невостребованной.

Перед ним вырос Люк. Он облокотился о машину, положив подбородок на скрещенные руки.

— А я-то гадал — куда ты запропастился? — сказал он.

Огни вдоль мыса сливались, образуя белое сияние с разноцветными вкраплениями. Паскью видел, как на горизонте каждые несколько секунд вспыхивает огонек маяка. Голубой катер, сколоченный внакрой, неторопливо плыл вдоль берега, держа курс в открытое море.

— Сюзан рассказала мне про Эллвуда, — начал разговор Паскью. — Но почему ты здесь? Что ему от тебя нужно?

Люк очень свободно обращался с рулем — видимо, хорошо знал эти места. До Паскью доносился шум океана, но воды он не видел.

— Софи знает, куда я пошел.

— Да. — На лицо Люка с одной стороны падал свет лампы, свисающей на проводе с брезентового тента.

— Если я не вернусь, она поймет почему. И будет знать, кто это сделал.

— Неужели?

— Я знаю — ты виделся с Сюзан. Но не стал ее убивать, хотя мог.

— Это совсем другое дело.

— Почему?

— Ты здесь. А Сюзан уехала.

— Я тоже мог бы уехать.

— Слишком поздно, Сэм.

— А как все-таки быть с Софи? Пройдет еще день, и она догадается: что-то случилось.

— Через день меня здесь не будет. — На лице Люка, разделенном пополам светом лампы, появилась улыбка. — Через день я буду уже далеко.

Они изменили курс, и огоньки постепенно пропали из виду. Все вокруг поглотила тьма. Время от времени, когда нос судна разрезал волны, ему становилась видна белая пенящаяся линия. Люк резко крутанул руль; руку, сжимавшую пистолет, скрывала темнота.

— Они найдут мое тело.

— Наверняка, рано или поздно. Послушай, Сэм... — Люк помолчал, как будто подбирая нужные слова. — Хватит трепаться! У меня нет ни малейшего желания с тобой разговаривать.

— Это был ты на лодочной станции?

— Да.

— И в пустом доме тоже?

— Да, конечно.

— Стол, накрытый на одного, и ты в боевой раскраске. Галантный джентльмен во фраке и цилиндре.

— Это было магическое представление, — сказал Люк. — Я не хочу с тобой разговаривать.

— А тебе не приходило в голову, что ты сумасшедший? — спросил Паскью. — Ты не задумывался над этим?

— А что означает это слово? Ты сам-то хоть понимаешь?

— Магическое шоу, во время которого умирают люди. Ты в маскарадном костюме и гриме. Настоящий безумец! Разве не так?

— Каждому — свое, — возразил Люк. — А ты чем занимаешься, Сэм?

— Я адвокат.

— Тебе приходилось защищать убийц?

— Да.

— И ты был уверен в их виновности?

— Да.

— Послушай, — Люк опять попытался прервать беседу, — я не хочу с тобой разговаривать. Заткнись, Сэм, хорошо? Заткнись. Не говори больше ничего.

— Говорящего меня труднее будет убить.

— Нет, говорящего тебя будет убить легче.

Паскью прикинул, как далеко они ушли в открытое море. Мили на две, а то и на три. В лучшем случае он проплывет сотню ярдов. Ему пришла в голову мысль, что если бы от этого зависела его жизнь, он, возможно, проплыл бы и двести.

— Поверни катер обратно, — предложил он, — и отпусти меня. Я уеду, и ты никогда меня больше не увидишь. Ни меня, ни Софи.

— Ты прав: никогда больше не увижу. Только заткнись.

Паскью и рад был бы замолчать, но не представлял, как можно встретить смерть, не произнеся ни слова.

— Чего ты добивался от нас с Софи и всех остальных? Зачем посылал эти письма? Зачем вспомнил о Лори? И почему решил нас убить?

— Это тебя не касается! — огрызнулся Люк.

Паскью рассмеялся:

— Как ты сказал? — Не дождавшись ответа от Люка, он еще громче расхохотался. — Боже праведный, да ты просто сумасшедший! Значит, меня это не касается?

Люк обернулся к нему, держа в руке пистолет. В темноте блеснул ствол. Паскью встал.

— Не делай этого, — попросил он, — ведь можно найти какой-то другой выход.

— Я хочу это сделать. — Одной рукой Люк по-прежнему держался за руль; он стоял, повернувшись к Паскью в профиль, наведя пистолет ему на колени. — Одним свидетелем станет меньше, — объяснил Люк.

— Но ты ведь не убил Сюзан.

— Ты не Сюзан, — возразил Люк.

Он поднял пистолет, крепко зажатый у него в ладони, и тут Паскью вывалился за борт, как будто его подстрелили. Люк заблокировал руль и стал стрелять в темноту, перегнувшись через борт, наводя пистолет туда, где слышались всплески воды. От выстрелов у Паскью звенело в ушах, как будто рядом раскачивали огромный колокол. Выключив двигатель, Люк снова вернулся к борту, но теперь не услышал ничего, кроме шума волн, неторопливо набегающих на корпус покачивающегося катера.

Из-за света лампы темнота вокруг становилась еще чернее. Паскью удалялся от света, перевернувшись на спину, стараясь не делать резких движений. До него донесся спокойный голос Люка — он звучал настолько близко, что у Паскью все похолодело внутри.

— Ну что же, можно и так умереть.

От включенного двигателя катер задрожал. Потянуло бензиновой гарью. Паскью видел, как Зено поворачивает руль, его тень двигалась среди других теней. Через несколько секунд огни судна превратились в едва различимое фосфорисцирующее облачко, покачивающееся на воде. Паскью повернулся и сделал двадцать взмахов руками. Ровно двадцать — он посчитал. Когда он оглянулся назад, пятнышко света уже исчезло, стих и шум двигателя.

Он плыл по необъятным просторам океана, слыша лишь себя — свое дыхание, изрыгаемые им проклятия и всплески воды, плыл, делая массу лишних движений и задыхаясь.

План состоял в том, чтобы плыть с передышками, время от времени дрейфуя на воде. Он понимал, что его относит течение и все усилия напрасны, но не отдался на его волю, чтобы не чувствовать себя совершенно беспомощным и хоть отчасти контролировать ситуацию.

Десять взмахов — и отдых; он отсчитал десять движений. Лежа на спине, он в большей степени ощущал силу течения. «Это все равно что оставаться в самолете с отказавшим двигателем, — подумал он. — На высоте тридцати тысяч футов успеваешь понять, что вот-вот умрешь. То же самое и со мной: я то плыву кролем, то отдыхаю, покачиваясь на воде, зная при этом, что все равно не доберусь до берега».

Усталость все больше давала себя знать. Когда Люк с Эллвудом затащили его на катер, он был одет соответственно погоде, только в шорты и рубашку, но сейчас даже эта легкая одежда сковывала его движения. И он барахтался в воде, стараясь ее сбросить. Особенно трудно пришлось с рубашкой: он поднял руки, чтобы вытащить их из рукавов, — и тут же ушел под воду. А когда, отплевываясь, выскочил на поверхность, его одежду уже уносило течением.

Десять взмахов — и отдых. К ужасу прибавилось сознание мрачной неизбежности. Он видел себя со стороны — ничтожную щепку в безбрежном пространстве, в бескрайней темноте, простирающейся во всех направлениях, в том числе и в бездонную глубину. Никто не придет на помощь, смерть подступила так близко, что при каждом взмахе руками он дотрагивался до нее кончиками пальцев. От этой мысли его одолела такая чудовищная слабость, как будто ему распороли живот и выпустили кишки. И он закричал:

— Люк Мадлен, ах ты ублюдок! Я убью тебя! Я найду тебя и прикончу! — Как будто, грозя кому-то смертью, мог сам спастись.

В очередной раз перевернувшись на спину и почувствовав, как его тело подхватывает мощное течение, он подумал, что самое разумное — отказаться от всяких потуг и оставаться в таком положении, глядя в темноту, ожидая, пока последние силы покинут тело и он уйдет под воду. Ведь все равно это случится. Ждать осталось совсем недолго.

И снова десять взмахов, а потом снова он во власти течения.

С каждым разом грести руками становилось все труднее. Мышцы похрустывали, он изнемогал от холода.