— Уходи, — чужие руки вздрагивают и пытаются оттолкнуть. Ложатся на поясницу, проводят по позвоночнику… мягко, почти лаская. И отталкивая.

— Не хочу…

Из глаз катятся никому не нужные слезы, промачивая его рубашку. Игры не продолжить, не сделать новый ход. Но можно разбить зеркало и увидеть правду.

Я тянусь к нему, тянусь всем телом. Притягиваю к себе непокорно вскинутую голову и прижимаюсь губами к его губам, неподатливым, не желающим отвечать.

— Я люблю тебя. Все из-за этого…

— Хватит. Хватит! — глухой голос, неровное дыхание. Почти рык. И — вдруг обнявшие руки. Горячо, до боли, до слез… до тихого вздоха. Почти признание. Склоненная голова, губы, легко касающиеся щек. Почти…

— Так почему? — мой шепот легко разбивается на эхо и уходит в темноту.

— Слишком больно.

Закрываю глаза, незрячие, слепые, прижимаюсь лбом к его груди. Он целует мою ладонь, прикладывает к щеке… гладкой, человеческой, которой она была когда-то давным-давно.

— Как?…

— Меня простили, — угольно-черная прядь скользит по смуглой коже. — Почти.

— А меня?

— Прекрати…

Темнота, всеблагая мать. Ты любишь нас. Любишь укрывать нас своим покрывалом, любишь давать нам надежду. Все поцелуи, которыми закрывают мои губы, неуверенные, горячие, нежно-горькие — твои. Все объятья, от которых перехватывает дыхание — твои. Все слова, которые никому не нужны — твои. Сегодня все — твое, до последнего касания горячей кожи, последнего сонного поцелуя, последнего слова, сказанного шепотом. Сегодня мы твои дети.

Прими нас, ведь мы наконец разбили свои зеркала. А дальше мы будем… просто жить.