— Загостился ты там,— сказал Степан.— Аль поглянулось?

— Прямо рай!— в тон Степану ответил Фрол.— Ишшо бы гостевал, да заела проклятая мошкара — житья от ее нету, от...

— Теперь так: бери с двадцать казаков — ив Астрахань. Вот малой покажет куды. Там псы боярские людей грызут. Отбейте.

— Как? Боем прямо?

— Как хошь. Чтоб скоморохи здесь были.

— Батька, дай я с ими поеду,— сказал Черноярец.

— Ты здесь нужон. С богом, Фрол. Спробуй, не привези скоморохов — опять в кусты побежишь.

— Чую.

— Федор, поедешь к воронежцам не ране, чем придем в Царицын...— Степан смолк, как-то странно вздохнул — со всхлипом.— Сучий ублюдок!— Вскочил.— Людей мучить?! Скорей!.. Фрол!.. Где он?!— Обезумевшими глазами искал Фрола.

Отряд Фрола был уже на конях.

— Фрол!.. Руби их там, в гробину их!..— кричал атаман.— Кроши всех подряд! Вышибай мозга у псов!— Степана начало трясти.— Лизоблюды, твари поганые! За что невинных людей?!— С ним бывало: жгучее чувство ненависти целиком одолевало, на глазах выступали слезы; он начинал выкрикивать бессвязные, хриплые проклятия, рвал на себе одежду. Не владел собой в такие минуты. Обычно сразу куда-нибудь уходил.— Отворяй им жилы, Фрол!— Степан рванул ворот рубахи, замотал головой. Стоявшие рядом с ним отодвинулись.

— Он уехал, батька,— сказал Иван Черноярец.— Сейчас там будут, не рви сердце.

Степан сморщился и скорым шагом пошел прочь.

Оставшиеся долго молчали.

— А вить это болесть у его,— вздохнул пожилой казак.

Степан лежал в траве лицом вниз. Долго лежал так. Сел... Рядом стояли Иван и Федор. Он не слышал, как они подошли.

Степан выглядел измученным.

— Принеси вина, Федор,— попросил.

— Эк, перевернуло тебя!— сказал Иван, присаживаясь рядом.— Чего уж так-то? Этак — сердце лопнет когда-нибудь.

— Руки-ноги отвалились — вроде жернов поднял.

— Я и говорю: надорвешься когда-нибудь.

Федор принес вина. Степан приложился, долго с жадностью пил, проливая на колени. Оторвался, вздохнул... Подал чашу Ивану.

— Пей, я успею,— сказал тот.

— Сегодня в большой загул не пускайте,— сказал Степан.— Ишшо не знаем, чего там Фрол наделает...

Фрол ворвался в нижний ярус угловой Крымской башни, когда там уже никого из палачей не было. Наружную охрану — двух стрельцов — казаки втолкнули с собой в башню.

— Живые аль нет?— спросил Фрол.

— Живые-то живые,— простонал старик.— Никудышные только.

Фрол подошел ближе, вгляделся в узников.

— Как они вас!.. Мама родимая...

— Семке язык отрезали...

— Да что ты!— ахнул Фрол. Подошел к Семке, разжал окровавленный рот.— Правда.

В дверь с улицы заглянул казак.

— Увидали! Бегут суды от приказов.

— Бегите. Шевелитесь!..— велел Фрол. Подошел к стрельцам.— Вы что же это? А?

— А чего? Мы не били. Мы глядели только. Да подержали...

Фрол ахнул стрельца по морде. Тот отлетел в угол.

— Чтоб не глядел, курва!

Казаки выбежали из башни, вскочили на коней. Всего их здесь было пятеро; остальные ждали снаружи. Скоморохи были уже на седлах у казаков.

От приказных построек бежали люди. Трое передних были довольно близко.

Кондрат выскочил из башни последним... Глянул в сторону бегущих, потом — на Фрола.

— Фрол, успею...

Фрол мгновение колебался.

— Пулей! По разу окрести, хватит.

Кондрат вернулся в башню; тотчас оттуда раздались истошные крики и два-три смачных, вязнущих удара саблей.

Тем временем стрельцы были совсем близко. Трое остановились, прикладываясь к ружьям.

— Кондрат!— позвал Фрол.

Казаки тронули коней, чтоб не стоять на месте.

Раздались два выстрела, потом третий.

Кондрат выскочил из башни, засовывая на бегу что-то в карман.

— Что ты там?— зашипел Фрол.

— Пошурудил в карманах у их...— Кондрат никак не мог попасть ногой в стремя — лошадь, не приученная к выстрелам, испугалась. Крутилась.

— Тр!.. Стой!..— гудел Кондрат, прыгая на одной ноге.

Еще трое бегущих приостановились.

— Прыгай!— заорал Фрол.— Твою мать-то!..

Кондрат упал брюхом в седло. Казаки подстегнули коней... Еще три выстрела прогремели почти одновременно. Под одним из казаков конь шатнулся вбок и стал падать. Казак соскочил с него и прыгнул на ходу к Фролу.

Вылетели через Никольские ворота... И весь отряд Фрола скрылся в улочке, что вела наискосок к берегу Волги.

Дни стояли золотые. Огромное солнце выкатывалось из-за заволжской степи... И земля и вода — все вспыхивало веселым огнем. Могучая Волга дымилась туманами. Острова были еще полны жизни. Зеленоватое тягучее тепло прозрачной тенью стекало с крутых берегов на воду, плескались задумчиво волны. Но уже — там и тут — в зеленую ликующую музыку лета криком врывались чахоточные пятна осени. Все умирает на этой земле...

Разинская флотилия шла под парусами и на веслах вверх по Волге. Высоким правым берегом, четко вырисовываясь на небе, неторопкой рысью двигалась конница в полторы сотни лошадей.

Степан был на переднем струге. Лежал на спине с закрытыми глазами — дремал.

Вдруг на стругах зашумели:

— Конные! Догоняют!..

Краем берега разинцев догоняли с полсотни каких-то конников. Шли резво.

— К берегу!— велел Степан.

Конники — те, что догоняли, и разинцы — сошлись.

Степан приложил ладонь ко лбу, всматривался.

На берегу ни с той, ни с другой стороны не выказывали воинственных намерений. В сторону стругов скакали двое конных. Спешились напротив атаманского струга, стали спускаться.

Степан выпрыгнул из струга... К нему сверху спускались десятник Ефим Скула и стрелецкий сотник.

— Чего?— нетерпеливо спросил Степан.

— Провожатые,— пояснил Ефим.— Воевода отрядил полусотню до Паншина.

— Зачем?

— Здоров, атаман,— приветствовал сотник, смело и почему-то весело глядя на Степана.

— Здоров, коли не шутейно. Коней поразмять? Али как?..

— Прогуляться с вами до Паншина.

— Далеко. Не боитесь?

Сотник засмеялся.

— Мы смирные...

— Мясники смирные. Я знаю.— Степан нахмурился.

— Велено нам провожать вас,— серьезно заговорил сотник.— Велено смотреть, чтоб вы дорогой не подговаривали с собой на Дон людишек разных. И... всякое такое. Едет с нами жилец Леонтий Плохов. А провожал нас Иван Красулин...— Сотник замолчал, значительно поглядел на Степана.

— Ефим, иди попроведай своих на стружке,— велел Степан.

Ефим пошел к казакам.

— Велел передать Иван, что уговор он помнит, а стрельцов сам прибрал,— хорошие люди.

— А ты хороший?— усмехнулся Степан.

— А я над хорошими хороший. Леонтий едет только до Царицына, я — аж до Паншина. Там велено мне пушки взять...

— Ишшо чего велено?

— Грамоту везем Андрею Унковскому: чтоб вино для вас в царицынских окружалах в два раза в цене завысить. То же и в Черном...

— Дай суды ее.

— Она у Леонтия.

— Иди скажи Иван Черноярцу, чтоб он скинул мне ту грамоту сверху. Вместе с Леонтием.

— Не надо. Вы на Царицыне сами себе хозяева. У Андрея под началом полторы калеки. А разгуливаться нам там ни к чему: смена наша где-нибудь под Самарой.

— Хороший, говоришь?— спросил Степан и хлопнул сотника по плечу.— Добре! Чара за мной... В Царицыне, по дорогой цене.

...Купеческий струг вывернулся из-за острова так неожиданно и так живописно и беспомощно явился разин-цам, что те развеселились.

— Здорово, гостенька!— крикнул Степан, улыбаясь.— Лапушка! Стосковался я без вас!

На стружке было гребцов двенадцать человек, сам купец, трое стрельцов с сотником.

Стружок зацепили баграми.

— Отколь бог несет?— спросил атаман.— Куды?

— Саратовец, Макар Ильин,— отвечал купец.— В Астрахань...

— А вы, молодцы, куды путь держите?

— Я везу в Астрахань государевы грамоты,— несколько торжественно заявил сотник. Пожалуй, излишне торжественно.