— Не заботься, боярин. Иди.

Прозоровский ушел.

— Будет тебе шуба, боярин,— сказал Степан.

Ближе к вечеру, часу в пятом, в астраханском посаде появилось странное шествие. Сотни три казаков, слегка хмельные, направлялись к кремлю: впереди на кресте несли дорогую шубу Разина. Во главе шествия шел гибкий человек с большим утиным носом и запевал пронзительным тонким голосом:

Триста человек дружно гаркнули:

Пока шел «голубь», гибкий человек впереди кувыркнулся через себя и прошелся плясом. И опять запел:

И снова разом — дружно, громко:

Худой человечек опять кувыркнулся, сплясал:

Разин шел в толпе, пел вместе со всеми. Старался погромче... Пели все серьезно, самозабвенно.

Мощный рев далеко потрясал стоялый теплый воздух; посадский люд высыпал из домов.

Лица казаков торжественны.

Шуба величаво плывет над толпой.

Два казака, отстав от шествия, поясняют посадским:

— Шуба батьки Степана Тимофеича замуж выходит. За воеводу. Приглянулась она ему... В ногах валялся — выпрашивал. Ну, батька отдает.

Толпа идет не шибко; шубу нарочно слегка колыхают, чтобы она «шевелила руками».

Тут особенно громко, «с выражением» рявкнули:

В покоях воеводы: сам воевода, жена его, княгиня Прасковья Федоровна, дети, брат.

Ярыга, юркий, глазастый, рассказывает:

— Один впереди идет — запевала, а их, чай, с полтыщи — сзаду орут «голубя»...

— Тьфу!— Иван Семенович заходил раздраженно по горнице.

— Ты уж позарился на шубу!— с укором сказала Прасковья Федоровна.

— Думал я, что они такой свистопляс учинят? Ворье проклятое!

— Это кто же у их такой голосистый — запевает-то?— спросил Михаил Семенович.

— Скоморох. Днями сверху откудова-то пришли. Трое: татарин малой, старик да этот. На голове пляшет.

— Ты приметь его,— велел Еоевода.— Уйдут казаки, он у меня спляшет.

— Сам ихний там же?

— Стенька? Там. Со всеми вместе орет.

— Стыд головушке!— вздохнула Прасковья Федоровна.— Людишки зубоскалить станут...

— Иди-ка отсудова, мать,— сказал воевода, поморщившись.— Не твое это бабье дело. Иди к митрополиту, детей туды же возьми.

Прасковья Федоровна ушла с детьми.

— Ах, поганец!— сокрушался воевода.— Что учинил, разбойник. Голову с плеч снял.

В горницу заглянула усатая голова.

— Казаки!

Казаки стояли во дворе кремля. Стырь и дед Любим в окружении шести казаков с саблями наголо вынесли вперед шубу.

— Атаман наш, Степан Тимофеич, жалует тебе, боярин, шубу со свово плеча.— Положили шубу на перильца крыльца.

— Вон!!!— закричал воевода и затопал ногами.— Прочь!.. Воры, разбойники! Где первый ваш вор и разбойник?

— Какой?— спросил Стырь.— Он там с народишком беседу...

— Он больше не атаман вам! Он сложил свою власть!.. Бунчук его — вот он!— Воевода показал всем бунчук Разина.— Какой он вам атаман? Идите по домам, не гневите больше великого государя, коли он вас миловал! Не слухайтесь больше Стеньки! Он — дьявол! Он сам сгинет и вас всех погубит!

Степан торопил события. Вернувшись из Астрахани, он позвал есаулов к себе.

— Сколько коней закупили, Иван?

— Сто двадцать. А сбруи — на полета.

— Закупить! Какого дьявола ждешь? Пошли к татарам!

— Они посулились сами...

— Некогда ждать! Пока солнце встанет, роса очи выест. Пошли пять стружков. И пускай не скупятся. Федор, в Царицын кто поехал?

— Минька Запорожец.

— Велел передки закупить?

— Велел.

— В Москву-то будем посылать?

Степан подумал.

— Будем. Из Царицына. Дальше: у воронежцев закупим леса, сплавим плотами... Федор, сам поедешь. Бери полета, которые с топором в ладах и — чуть свет — дуй. Скажи воронежцам: долю ихную — за свинец и порох — везем. Свяжите с десять плотов — и вниз. Там, наспроть устья Кагальника, между Ведерниковской и Кагальяицкой, островок есть — Прорва. Там стоять будем. Поделайте засеки, землянки — сколь успеете. Если кто из казаков уйдет домой хоть на день, хоть на два — тебе головы не сносить. Мы не зимовые казаки, а войско. Сам буду отпускать на побывку — за порукой. Иван...— Степан в упор посмотрел на Черноярца.— Где Фрол?

— А я откудова знаю! Что я, бегаю за им?

— Где Фрол?

— Не знаю.

Некоторое время все молчали.

— Не трону я его,— негромко сказал Степан.— Пускай вылезает.— И повысил голос: — Взяли моду — по кустам хорониться!!

— Батька, хлопец до тебя,— сказал подошедший казак.

— Какой хлопец?

— Трое шутовых давеч было... шубу-то когда провожали...

— Ну?

— Один, малой, прибег сейчас из Астрахани: заманули их ярыги воеводины — метятся за шубу. А этот вывернулся как-то. Бьют их...

Татарчонок плакал, вытирал грязным маленьким кулаком глаза.

— Семку и дедушку... бичишшем... Мы думали: спляшем им, поисть дадут...

— Не реви,— сказал Степан.— Позови Фрола, Иван.

— Били?— спросил Стырь татарчонка.

— Бичом. Дедушке бороду жгли...

— За шубу?

— За шубу. А Семке посулились язык срезать...

— А ты как же убег?

— Они мне раза два по затылку отвесили и забыли. Семку шибко мучают... Батька, выручи их, ради Христа истинного!

— Вы откудова?

— Теперь — из Казани. А были — везде. В Москве были...

Фрол вылез из кустов... Подошли к Степану. Фрол остановился в нескольких шагах.