Люба смотрела на Егора, пораженная этим незамысловатым рассказом.

А Егор — видно было — жалел, что у него вырвался этот рассказ, был недоволен.

— Чего смотришь?

— Егорша...

— Брось,— сказал Егор.— Это же слова. Слова ничего не стоят.

— Ты что, выдумал, что ли?

— Да почему!.. Но ты меньше слушай людей. То есть слушай, но слова пропускай. А то ты доверчивая, как...

Егор посмотрел на Любу и опять ласково и бережно и чуть стесняясь погладил ее по спине.

— Неужели тебя никогда не обманывали?

— Нет... Кому?

— Мгм.— Егор засмотрелся в ясные глаза женщины. Усмехнулся. Непонятно сказал: — Кошмар.— Все время хотелось трогать ее. И смотреть.

— Глянь-ка, директор совхоза идет,— увидела Люба.— У нас был...— Она оживилась и заулыбалась, сама не зная чего.

К ним шел гладкий, крепкий, довольно молодой еще мужчина, наверно таких же лет, как Егор. Шел он твердой хозяйской походкой, с любопытством смотрел на Любу и на ее — непонятно кого — мужа, знакомого?

— Чего ты так уж разулыбалась-то?— неприятно поразился Егор.

— Он хороший у нас... Хозяйственный. Мы его уважаем. Здравствуйте, Дмитрий Владимирович! Что, у нас были?

— Был у вас. Здравствуйте!— Директор крепко тряхнул руку Егора.— Что, не пополнение ли к нам?

— Дмитрий Владимирович, он — шофер,— не без гордости сказала Люба.

— Да ну? Хорошо. Прямо сейчас могу за руль посадить. Права есть?

— У него еще паспорта нету...— Гордость Любина скисла.

— А-а. А то поехали? Со мной. Моего зачем-то в военкомат вызывают... Боюсь, надолго.

— Егор!..— заволновалась Люба.— А? Район наш поглядишь. Поглянется!

И это живое волнение и слова эти нелепые — про район — подтолкнули Егора на то, над чем он пять минут назад негромко бы, искренне посмеялся.

— Поехали,— сказал он.

И они пошли с директором.

— Егор!— крикнула вслед Люба.— Пообедаешь в чайной где-нибудь! Где будете... Дмитрий Владимирыч, вы ему подскажите, а то он не знает еще!

Дмитрий Владимирыч посмеялся.

Егор оглянулся на Любу... Некоторое время смотрел. Потом отвернулся и пошел с директором. Тот подождал его.

— Сам из каких мест?— спросил директор.

— Я-то? Я здешний. Из вашего района, деревня Листвянка.

— Листвянка? У нас нет такой.

— Как «нет»? Есть.

— Да нету! Я-то знаю свой район.

— Странно. Куда же она девалась?

Егору не понравился директор: довольный, гладкий... Но особенно не по нутру, что довольный. Егор не переваривал довольных людей.

— Была деревня Листвянка, я хорошо помню.

Директор внимательно посмотрел на Егора.

— Мда,— сказал он.— Наверно сгорела.

— Наверно, сгорела. Жалко — хорошая была деревня.

— Ну, так поедешь со мной?

— Поеду. Мы же и идем — ехать. Правильно я вас понял?— ...И поехали они по просторам совхоза-гиганта, совхоза-миллионера.

— Чего так со мной заговорил-то?— спросил директор.

— Как?

— Ну... как — Ванькой сразу прикинулся. Зачем?

— Да не люблю, когда с биографии сразу начинают. Биография — это слова, ее всегда можно выдумать.

— Ну-у, как же так? Как это можно биографию выдумать?

— Как? Так... Документов у меня никаких нету, кроме одной справки, никто меня тут не знает — чего хочу, то и наговорю. Если хотите знать — я сын прокурора.

Директор посмеялся. И ему тоже Егор не понравился — какой-то бессмысленно строптивый.

— А что? Вон я какой — в шляпе, при галстуке...— Егор посмотрел в зеркальце.— Чем не прокурорский сын?

— Я же не спрашиваю с тебя никаких документов. Без прав даже едем. Напоремся вот на участкового — что делать?

— Вы — хозяин.

Подъехали к пасеке... Директор легко выпрыгнул из машины.

— У меня тут дельце одно... А то, хошь, пойдем со мной — старик медом угостит.

— Нет, спасибо.

Егор тоже вышел на волю.

— Я вот тут... пейзажем полюбуюсь.

— Ну, смотри.— И директор ушел.

А Егор стал любоваться пейзажем. Посмотрел вокруг... Подошел к березке, потрогал ее.

— Что?.. Начинаешь слегка зеленеть? Скоро уж, скоро... Оденешься. Надоело голой-то стоять? Ишь ты какая... Скоро нарядная будешь.

Из избушки вышел дед-пасечник.

— А что не зайдешь-то?!— крикнул Егору с крыльца.— Иди чайку стакан выпей!

— Спасибо, батя! Не хочу.

— Ну, гляди.— И дед ушел.

Вскоре вышел директор. Дед провожал его.

— Заезжайте почаще,— приветливо говорил дед.— Чай, по дороге. То и дело шмыгаете тут.

— Спасибо, отец, спасибо. Поехали.

Поехали.

— Вот...— сказал директор, устраивая какой-то сверточек между сиденьями.— Есть вещество такое — прополис, пчелиный клей, иначе.

— Язву желудка лечить?

— Да. Что, болел?— повернулся директор.

— Нет, слыхал просто.

— Да. Вот один человек заболел, надо помочь: хороший человек.

— Говорят, здорово помогает.

— Да, говорят, помогает.

Впереди показалась деревня.

— Меня ссадишь у клуба,— сказал директор,— а сам съездишь в Сосновку — здесь, семь километров: привезешь бригадира Савельева. Если нет дома, найди — спроси, где он.

Егор кивнул.

Ссадил у клуба директора и уехал.

К клубу сходились мужики, женщины, парни, девушки... И люди пожилые тоже подходили. Готовилось какое-то собрание. Директора пока окружили, и он что-то говорил и был очень уверен и доволен.

Молодые люди отбились в сторонку, и там тоже шел оживленный разговор. Часто смеялись.

Старики курили у штакетника.

На фасаде клуба висели большие плакаты... Все походило на праздник, к которому люди привыкли.

Клуб был новый, недавно выстроенный: возле фундамента еще лежала груда кирпичей и стоял на земле старый кузов самосвала с застывшим цементом.

Егор привез бригадира Савельева... И пошел искать директора. Ему сказали, что директор уже в клубе, на сцене, за столом президиума.

Егор прошел через зал клуба, где рассаживались рабочие совхоза... Поднялся на сцену и подошел сзади к директору.

Директор разговаривал с каким-то широкоплечим человеком, тряс бумажкой... Егор тронул его за рукав.

— Владимирыч...

— А? А-а. Привез? Хорошо. Жди.

— Нет...— Егор позвал директора в сторонку и, когда они отошли, где их не могли слышать, сказал: — Вы сами умеете на машине?

— Умею. А что такое?

— Я больше не могу... Доехайте сами — не могу больше. И ничего мне с собой не поделать, я знаю.

— Да что такое? Заболел, что ли?

— Не могу возить... Я согласен: я дурак, несознательный, отсталый... Зек несчастный, но не могу. У меня такое ощущение, что я вроде все время вам улыбаюсь, мне плохо! Я лучше буду на самосвале. На тракторе! Ладно? Не обижайся. Ты мужик хороший, но... Вот мне уже сейчас плохо — я пойду.

И Егор быстро пошел вон со сцены. И пока шел через зал, терзался, что наговорил директору много слов. Тараторил, как... Извинялся, что ли? А что извиняться-то? Не могу — не могу, все. Нет, пошел объяснять, пошел выкладываться, несознательность свою пялить... Тьфу!

Горько было Егору.

Так помаленьку и угодником станешь. Пойдешь в глаза заглядывать... Тьфу! Нет, очень это горько.

Директор же, пока Егор шел через зал, смотрел вслед ему, он не все понял, то есть он ничего не понял.

Егор шел обратно перелеском.

Вышел на полянку, прошел полянку, потом опять начался лесок — погуще, покрепче.

Потом он спустился в ложок — там ручеек журчит. Егор остановился над ним.

— Ну надо же!— сказал он.

Постоял-постоял, перепрыгнул ручеек, взошел на пригорок... А там открылась глазам березовая рощица, целая большая семья выбежала навстречу и остановилась.

— Ух ты!..— сказал Егор.

И вошел в рощицу.

Походил среди березок... Снял с себя галстук, надел одной, особенно красивой, особенно белой, стройной, на грудь. Потом увидел рядом высокий пенек, надел на него свою шляпу... Отошел и полюбопытствовал со стороны на этих красавцев. И засмеялся.